Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Вудхаус Пелам Гренвилл

Монокль уставился на Джерри, как глаз дракона.

— Ну, зачем вы так, Галли! — мягко возразила Пенелопа. — Я уверена, у мистера Вейла есть прекрасные оправдания. Вероятно, это издатель какого-то журнала. Они всегда гладят авторов по щеке. Легче договариваться.

Джерри было нелегко набычить плечи и выпятить подбородок, но он все это сделал. Чистая совесть сильнее спинного хребта.

— Я все могу объяснить.

— Почему, — обратилась Пенни к бабочке, — мужчины всегда так говорят?

— Потому, — отвечал Джерри, — что это правда. Я обедал с Глорией Солт.

— Красивое имя. Это ваш друг?

— Да, и очень хороший.

— Мне так

и показалось.

— Гладила она два раза.

— Я бы сказала, чаще. Конечно, я плохо считаю.

— Два раза, — повторил Джерри, — и вот почему: во-первых, от умиления, когда я ей рассказал, как тебя люблю; во-вторых, чтобы меня успокоить, когда я радовался из-за двух тысяч. Ясно? А если вы, — и он обернулся на Галахада, — будете называть меня подлецом, я не посмотрю на ваши седины и дам в глаз. Подлец, еще чего! Глория Солт позвонила мне днем и пригласила пообедать. Она обещала рассказать свой план, насчет денег, — по телефону слишком долго. Я боролся, как мог, — нет, иначе нельзя. Потом я ужасно мучился. Позвонил отменить нашу встречу. Пошел с ней в ресторан. Она все рассказала, я стал ее благодарить, она меня погладила, как сестра. Так что очень буду обязан, если вы оба перестанете на меня смотреть, будто я украл гроши у слепого.

Пенни перестала и без просьбы. Она приоткрыла рот, а во взгляде ее сияли совсем другие чувства.

— Если вам этого мало, — говорил, если не громыхал, Джерри, — замечу, что мисс Солт выходит замуж за вашего соседа, сэра Грегори Парслоу.

Монокль у Галли упал.

— За Парслоу!

— Именно.

Галли вернул монокль на место. Рука его дрожала. Со всей британской стойкостью он был готов встретить подкупленную свинарку и низкого клеврета, покупающего большие банки «Грации», но если с ними еще и невеста, это уж слишком. Неудивительно, думал он, что Бидж плохо выглядит. Должно быть, верный сообщник подслушал, как эта Глория беседует с леди Констанс.

Воззвав к своему Создателю, он кинулся в комнатку дворецкого.

— Вот так, — сказал Джерри. — Теперь я тебя поцелую.

— Какой кошмар! — возопила Пенни.

Джерри удивился:

— Кошмар? Ты мне не веришь?

— Что ты, верю.

— Ты меня любишь?

— Конечно, люблю.

— Ну и все. Чего же ты хочешь?

Пенни отступила на шаг.

— Джерри, миленький, все так запуталось! Понимаешь, когда я увидела, что она тебя гладит…

— Как сестра.

— Да, да, но я же не знала! А Орло Воспер как раз сделал мне предложение…

— Ой!

— …предложение, — тонким голосом продолжила Пенни, — и я согласилась.

Глава 5

1

Но что же, спросите вы, с Джорджем Сирилом Бурбоном, которого мы оставили, когда, высунув иссохший язык, он видел в будущем угрюмую Сахару? Почему, взывают к нам миллионы гневных голосов, ничего не известно об этом трезвеннике и страдальце?

Сейчас объясним. Ответственному летописцу приходится оставлять на время в тени тех, кого он охотно поставил бы в центр повествования. Он должен представить панораму, где много персонажей, и не волен сосредоточиться ни на ком из них, как бы ни трогали его чьи-либо злоключения. Когда Эдвард Гиббон, дописав до половины свой труд, жаловался доктору Джонсону, что участи ответственного историка не пожелает и собаке, он имел в виду именно это.

В той причудливой смеси трагических

происшествий, которая призвана очистить читательскую душу жалостью и страхом, пришлось отвести столько места Джерри, Пенни, Конни или лорду Эмсворту, что Джордж Сирил Бурбон совершенно исчез. Если бы не одна, и то короткая, сцена, он мог бы с таким же успехом быть частью задника.

Тем острее радость, с какою менестрель настраивает лютню, чтобы запеть о несчастливом свинаре.

Никто не страдает так, как жаждущий, который не может выпить. После беседы с сэром Грегори он страдал все больше и больше. Нельзя сказать, что он прошел всю гамму чувств, ибо чувство у него было одно — мрачное отчаяние. Хотя он ни в чем не походил на Китса, просто поражает, насколько согласна их мысль. Китc, облизывая губы, стремился к Иппокрене, Джордж Сирил — к пиву, лучше бы с капелькой джина. За этим эликсиром и приходил он в «Герб Эмсвортов», «Гуся и Гусыню» и прочие заведения, которыми так гордился Маркет-Бландинг.

Однако всюду его поджидала беда. Ему предлагали лимонад, оранжад, сарсапариллу, фруктовый сок и даже молоко, но не напиток, столь успешно смывающий былую боль, грядущий страх. Никто и ни за что не давал субстанций, которые заинтересовали бы Омара Хайяма.

Но свинари, как известно, не сдаются. Вам кажется, что вы обошли их, обхитрили, сломили, а их живой разум не спит и находит выход. Именно это случилось с Джорджем Сирилом. Он бы и сам не сказал, когда пришла мысль о достопочтенном Галахаде, но она пришла, словно свет засиял в ночи. Мрачное отчаяние сменилось пламенной надеждой. Вдали замерцал счастливый конец.

Хотя в Бландингском замке Бурбон и Трипвуд почти не встречались, свинарь знал многое о младшем сыне. Он знал, что Галахад — человек добрый и терпимый, а главное — с мало-мальски пристойных лет следящий за тем, чтобы ближний не страдал от жажды. Откажет ли он другому, пусть незнакомому, если у того почернел язык? Навряд ли; во всяком случае, думал Джордж Сирил, попробовать надо.

Что свинарь думает, то он и делает. Пообедав и оставив хозяина в кабинете с чашкой кофе, он сел на велосипед и выехал в благоуханный сумрак.

Приняли его плохо. Бидж, никогда его не любивший, был подчеркнуто сух, словно к нему явились воинства мидян.

В отличие от него Джордж Сирил сиял и лучился. В отличие почти от всех он не боялся дворецкого. Много раз в «Гербе Эмсвортов» он сравнивал его с чучелом в манишке.

— Эй, друг, — сказал он, хотя в это и трудно поверить, — где мистер Галахад?

На высокогорных склонах у Биджа образовался лед.

— Мистер Галахад в янтарной комнате, — сурово вымолвил он, — со своим семейством.

— Ну, а ты его вытащи, — сказал несломленный Джордж Сирил. — Поговорить надо.

2

Однако Бидж знал не все. Галли побывал в янтарной комнате, но ушел оттуда на террасу, где и сидел с Моди. Наблюдатель, попади он туда, заметил бы, что они неспокойны. Казалось бы, вспоминай старые добрые дни, а они молчали и думали.

Возможно, есть на свете кроткие, ангельские женщины, которые скажут о человеке, бросившем их прямо в церкви: «Ну что поделаешь, молодость!..» — но Моди была иной. Обида сжигала до сих пор ее пылкую и гордую душу. Годами копила она то, что надо бы сообщить вероломному Табби, и сейчас горевала, что он так близко, а встретиться с ним нельзя. Попросить, чтобы ее отвезли на машине в Матчингем-Холл, — неудобно; тащиться туда в такую жару — невозможно.