Полночь в Эвервуде
Шрифт:
А там, в самом последнем ряду еще недавно пустых кресел, стоящих в тени, сидел Дроссельмейер. Однако он не мог скрыть свои серебряные волосы, сияющие подобно маяку. Даже на таком расстоянии Мариетта видела его взгляд, прикованный к ней. «Как он узнал?» На драгоценную долю секунды Мариетта потеряла сосредоточенность и покачнулась. С большим трудом ей удалось сохранить неустойчивое равновесие. Затем музыка подошла к концу, она сделала пируэт, но потеряла контроль над собственными ногами, они будто двигались помимо ее воли. Она потеряла равновесие и сорвала пируэт, пытаясь замаскировать это импровизированным скольжением через сцену с последними
Стать созданием с прозрачными крылышками, лететь вместе с серебристым ветром, легко и свободно. Она тихо ахнула. Ярусы кресел снова были пустыми. Возможно, его присутствие ей только почудилось и ее собственное воображение отравило ядом ее мозг. Нет. Она услышала, как в самой глубине театра захлопнулась дверь. Горло Мариетты стиснул страх. С какой целью он решил присутствовать на ее выступлении на конкурсе и, что еще важнее, как он узнал о нем? Несмотря на то что Фредерик поспешил рассеять ее подозрения после их прогулки по саду, она поняла, что в этом человеке есть нечто странное, а сегодняшнее событие казалось еще более угрожающим.
Одна из женщин прочистила горло.
– Спасибо, мы сообщим вам о нашем решении в должное время, – сказала она без всякого выражения, точно так же, как и предыдущей танцовщице.
Пытаясь подавить отчаяние, которое грозило задушить ее, Мариетта наклонила голову и ушла со сцены. Она снова переоделась в бархатное платье, надела темно-красную зимнюю шапочку и такого же цвета пальто и с опаской вышла на оживленные улицы. Каждую минуту она быстро оглядывалась, чтобы убедиться, что среди джентльменов в цилиндрах в толпе нет Дроссельмейера. Быстро надвигались сумерки, и у нее почти не осталось времени на выполнение своей второй задачи на этот день.
В спешке она чуть было не столкнулась с Викторией, идущей по улице в бордовом вечернем платье и такого же цвета пальто под ручку с Харриет, одетой в шелковое светло-коричневое платье и кремовое пальто, отороченное мехом.
– Мариетта? – Виктория нахмурилась. – Что ты делала в театре? – Быстро оглядев улицу, она подошла ближе и прошептала: – Ты участвуешь в отборочном конкурсе?
Мариетта вздохнула про себя. Шанс столкнуться со знакомыми был невелик, и все же одно-единственное слово могло ее погубить.
– Это был мимолетный каприз. Ошибка, – ответила она, бросая взгляд на Харриет. – Я буду вам признательна, если вы никому об этом не расскажете.
– О, мы бы никогда так не поступили! – воскликнула Виктория. – Хотя я уверена, что это не было ошибкой.
Харриет ничего не сказала, но ее взгляд говорил о том, что она обо всем догадалась.
Мариетта подумала о том, что все было бы иначе, если бы эти две девушки были ее близкими подругами. Возможно, их доверие и симпатия облегчили бы ее жизнь, беседы с ними скрасили бы ее дни. Ее вдруг пронзило сожаление о том, что могло бы быть, но не случилось.
– Наслаждайтесь своей совместной прогулкой. Боюсь, мне надо бежать: мисс Уортерс ждет меня в кафетерии. – Мариетта улыбнулась и ушла.
В отличие от других леди ее круга, поглощавших роман Эдит
11
Американская писательница и дизайнер конца XIX – начала XX века, лауреат Пулитцеровской премии.
– Я дам вам за нее двадцать фунтов, – сказал стоящий за прилавком мужчина и положил свое увеличительное стекло. Примерно тех же лет, что и Теодор, но с таким морщинистым и красным лицом, что Мариетта не была уверена в том, что верно определила его возраст. Жизнь не была добра к нему. Темную лавку освещали газовые лампы, нуждающиеся в том, чтобы их хорошенько помыли. На прилавке стояла бутылка джина «Синие руины». Он придавал кислый запах дыханию мужчины.
– Я соглашусь не меньше чем на пятьдесят фунтов, – ответила Мариетта.
Тот заворчал:
– Она стоит не больше тридцати, и я уверен, что мне будет не так-то просто ее продать. Никто из моих покупателей не купит такую необычную дешевую безделушку, скажу я вам.
Полки были полны простыми побрякушками и менее красивыми аксессуарами, это правда, но Мариетта уже заметила золотую цепочку для карманных часов, свисающую из ящика стола по другую сторону от прилавка, а за ним запертую на висячий замок заднюю комнату. Она вопросительно вздернула бровь.
– Сорок пять, или я найду другого покупателя. Не совершайте ошибку, принимая меня за дурочку.
– Сорок.
Мариетта потянулась за брошью от «Картье». В оправе из платины два банта, усыпанных бриллиантами, держали бриллиантовый цветок такой тонкой работы, что он казался сделанным из шантильского кружева. Он словно подмигивал ей в тусклом освещении, и Мариетта отвела взгляд. Эту брошь подарил ей отец на восемнадцатилетие.
– Пусть будет сорок пять фунтов, – поспешно произнес мужчина. Он сердито посмотрел на нее, а она следила, как он отсчитывал купюры. Она улыбнулась ему самой милой улыбкой и поспешно вышла из лавки.
Мариетта торопливо вошла в универмаг «Гриффин и Сполдинг», прошла мимо стеклянных флаконов с духами, потом мимо многочисленных витрин со шляпами и перчатками и вошла в кафетерий. Мисс Уортерс бесследно исчезла. Она вернулась в фойе. Сквозь стеклянные двери увидела их черно-белый экипаж. Часы на ратуше пробили шесть, их бой гулко разнесся по всей площади. Когда Мариетта обернулась и посмотрела внутрь универмага, она заметила раздраженную мисс Уортерс, которая пыхтя приближалась к ней.