Полночное солнце
Шрифт:
Недолго думая, мы вышли из дома и скорее пошли в сторону метеостанции. Путь наш, однако, пролегал мимо столовой, и мы, не сговариваясь, решили зайти сначала туда. Медведь всё равно уже ушёл, потому торопиться не особенно-то и нужно, можно сначала позаботиться о пище насущной, не о духовной. И правильно ведь сделали. Сели мы за стол, и тут одновременно в наши светлые головы закралась одна нехорошая мысль…
– А какое сегодня число?
– Первое апреля.
Ровно в эту секунду пришло следующее сообщение от Кашина: «С Первым апреля! Это мой любимый праздник!» Потом шутник сознался, что розыгрыш он придумал давно, но вот не знал, на ком опробовать.
Через несколько дней после случая с метеостанцией я прогуливалась по посёлку, когда увидела нашего математика
– Это Алексия, – представил нас математик (девушке, не собаке). – У нас тут живёт француз Жиль Элькем, это его жена.
Я немного поговорила с ней, так как знаю французский, и мы разошлись, каждый в свою сторону. Через пару дней я вновь увидела Алексию. На этот раз с ней был худощавый мужчина средних лет в тёплой оранжево-чёрной куртке. Знаете, бывает, встречаешь человека, который находится на своём месте в жизни? Всё вот у него получается, глаза горят, смеётся он заразительно, планов громадьё – столько за одну человеческую жизнь и не сделать. Рядом с такими чувствуешь себя унылым и серым, но зато заряжаешься этой любовью к жизни и хочешь непременно попробовать тоже. Так вот, Жиль и Алексия – как раз именно такие люди. Они планировали совершить переход через Северный полюс с помощью яхты и собачьей упряжки, но яхта поломалась около острова и пришлось остаться в посёлке на долгие месяцы. Мы разговорились, затем списались в соцсетях, и уже на следующий день я получила невероятное сообщение от Жиля:
«Ты не хочешь покататься со мной на собачьей упряжке? Мы поедем в каньон. Только одевайся теплее!»
Да как я могла не хотеть! Голова моя к тому времени была из- рядно напичкана полярными дневниками, в которых исследователи Арктики и Антарктики бороздили белые пятна на карте на собачьих упряжках и кораблях. Под ними торошился, ломался морской лёд, они преодолевали кучу преград и опасностей на пути к своей прекрасной и часто недоступной мечте… Боже! Ладно, с дрейфующими льдами потом успеется, собачья упряжка – это уже сказка!
Правда, как и в любой сказке, тут тоже были свои «но»: посёлок покидать запрещено. К тому времени мы жили в нём всего неделю, и так быстро вставать на путь беззакония не планировали. Но ведь с Жилем же совсем безопасно, он сам скромно сказал, как в одиночку с собаками прошёл несколько тысяч километров по арктической России. Посему, решено было для очистки совести позвонить в ГСВ (горноспасательный взвод) и делегировать ответственность им.
– А кто такой Жиль? А него ружьё-то есть? Ну, вы лучше это… лучше не надо, – без энтузиазма проконсультировал меня вялый мужской голос. Но поскольку голос совсем не настаивал, уже на следующий день я, полностью экипированная, ждала Жиля на оговорённой точке у коровника. Саша бродила рядом со мной с фотоаппаратом в руках. Её Жиль обещал прокатить в следующий раз.
Наконец, в конце улицы замаячила фигура в знакомой оранжево-чёрной парке «Lestra», отороченной мехом. На нём также была меховая шапка, огромные рукавицы по локоть и огромные,
явно тёплые, сапоги. Вдобавок к этому, на нём были надеты солнцезащитные очки – я же про свои в порыве буйной радости напрочь забыла. Но мой опытный спутник и это предусмотрел и выдал мне запасные, вместе с дополнительными перчатками.
Мы зашли в тёмное деревянное строение – бывший коровник. Говорят, буквально в феврале, то есть за пару месяцев до нашего приезда, тут забили последнюю корову. Внутри всё было очень похоже на конюшню, разве что стойла не разделялись стеной. Нас сразу оглушил приветственный лай собак, о которых следует рассказать отдельно. Их девять, все большие, пушистые, с огромными тяжёлыми головами и выпуклыми черепами. К Жилю они относятся с благоговейным трепетом и преданностью, он подошёл к каждой, нежно поцеловал в лоб и сказал не- сколько приятных слов. Почти прямо у входа лежала огромная чёрно-рыжая собака. «Это Коч, – представил нас Жиль, – я его ласково называю Кокоч». Рядом была худая и изящная чёрная Сму с большими карими глазами, единственная самка в упряжке, потом
В нашем путешествии мне отвели скромную роль пассажира, поэтому всё, что нужно было делать, – это сидеть в нартах и глазеть по сторонам. Жиль стоял сзади на лыжах нарт и командовал упряжкой. Как ни странно, сидеть в санях оказалось совсем не холодно, а вот лицо явно стоило замотать – дул встречный ветер, да и морозец был неслабый. Мышцы лица у меня свело довольно быстро, хотя я не вполне уверена из-за чего – из-за мороза или из-за довольной улыбки, которая никак не сползала с лица. Попытки снять видео были заброшены почти сразу: на каждой кочке нарты подбрасывало вверх, да и снимать тёплые рукавицы, чтобы удержать камеру, было сущим мучением, поэтому больше мне ничего не оставалось, как смотреть и восхищаться. Буквально несколько дней назад я с умилением смотрела, как четверо оленей гуляли под моим окном (кстати, они по-прежнему были там, исправно кушали и толстели). Тут же паслись стада по пятнадцать голов. При виде нас они вскидывали свои безрогие головы и убегали в заснеженные горы. Через некоторое время мы сделали остановку – собакам по солнцу стало, видите ли, жарковато бежать (мои же конечности потихоньку коченели) – потом свернули в каньон и поехали дальше по льду, сковавшему реку.
Знаете, наш посёлок шумным, мягко скажем, не назвать, но в горах нет вообще ни единого звука. Буддистам тут было бы хорошо: сиди себе и медитируй на здоровье. Мороз, правда… Вскоре нарты наскочили на какую-то неровность и резко повернулись на девяносто градусов, так что несколько мгновений я проехала на боку. Затем дорога пошла вниз, и собаки весело понеслись вперёд, а я выпучила глаза и подумала, как бы сгруппироваться, чтобы не вывалиться, но всё обошлось. Мы остановились, и звери, тяжело дыша, легли остывать на снег. Я уже не чувствовала ног, но продолжала улыбаться – мышцы лица свело окончательно.
Жиль поведал, как он в одиночку прошёл от Мурманска до Уэлена. На это ему понадобилось четыре года. Передвигался он и на байдарке, и на оленях, и на собаках (кстати, на острове Врангеля остались щенки от его упряжки).
– Вот у меня там вожак был… – задумчиво сказал Жиль, поглаживая Пушкина. – Настоящий друг. Таких у меня больше нет. За всё время моего каюрства (а это очень долго) у меня было больше пятидесяти собак. Это хорошая жизнь, и я никогда не бываю один: со мной всегда мои друзья.
Когда мы вернулись обратно, я с трудом держалась на ногах и была ужасно благодарна Жилю за то, что он отказался от помощи в распрягании собак. Но все страдания замёрзшей плоти – ерунда, я теперь точно убеждена, что такая жизнь и не такого стоит!
Глава 6 Сила сарафанного радио
Я иду вниз по улице. Справа и слева пятиэтажные, ярко раскрашенные дома. На одном из них висит тёмно-красный баннер с мужчиной, бьющим в бубен. Он замахнулся рукой и вот- вот ударит по нему, и раздастся зычный, ошеломляющий звук. В отсветах костра видны другие лица, их узкие глаза блестят, а чёрные блестящие волосы развеваются на холодном ветру. Вот- вот, ещё мгновение и… Я открываю глаза. На часах 6:05. Я в другой Арктике, и мне пора на работу. Да какого ж чёрта мне почти каждый день снится Чукотка? Каждый сон так реален, что я и сейчас могу закрыть глаза и с точностью представить себе улицу Отке, Энергетиков, сопку Михаила, хоть прошло уже больше года с того момента, как я была там последний раз.
Ночью опять мело и занесло всю лестницу, а сейчас ярко светит солнце, на горизонте гористые необитаемые острова. В школе уже раздевают маленького Женю. Его папе сегодня надо пораньше на смену, поэтому я должна быть на месте уже в 6:50, а не в официальные 7:15. Переодевшись в шортики и майку, Женя бросается к игрушкам, но я ловким движением перехватываю его. С детьми ясельного возраста нужно много заниматься мелкой моторикой, и я, начитавшись всяких книг и советов, сажаю его к себе на колени и начинаю разогревать ладони мальчика, по очереди соединяю его пальцы, заставляю делать упражнения. Наконец, я отпускаю его, и он летит к вожделенному конструктору.