Полночный алтарь
Шрифт:
Сирил М. Корнблат
Полночный алтарь
Я было решил, что цвет лица мальчугана, который явно не соответствовал его возрасту, - результат запойного пьянства. Но когда он оказался под самой лампочкой возле кассы, чтобы прикурить у бармена, я понял, что дело не в алкоголизме. Не только нос, но и щеки были покрыты частой сеткой лопнувших кровеносных сосудов. И глаза какие-то странные. Вероятно, он заметил мой взгляд, так как тут же отодвинулся в тень.
Бармен тряс передо мной бутылкой эля, как швейцарский звонарь колокольчиком. Эль пенился за
– Еще одну, сэр?
– спросил он.
Я отрицательно покачал головой. На дальнем конце стойки он попытался повторить ту же штуку с мальчуганом, который пил шотландское виски с содовой или что-то в этом духе, и тот оказался сговорчивей. За десять минут бармен всучил ему три шотландских. Когда же он попробовал проделать это в четвертый раз, мальчуган набрался храбрости и отказался:
– Я сам скажу тебе, Джек, когда захочу.
Скандала за этим не последовало.
Было почти девять, и народ в забегаловку валом валил. Хозяин - по виду настоящий гангстер - стоял у дверей, чтобы отгонять малолеток, и громогласно приветствовал завсегдатаев. Входили, торопясь, девушки с маленькими сумочками, в которых лежали туалетные принадлежности. У них были пышные прически и холодные лица с модно накрашенными губами. Одна из них остановилась, что-то сказала хозяину, вроде извиняясь, и тот буркнул:
– Ладно, давай в туалет.
За портьерой в дальней части эстрады джаз из трех человек наяривал нечто зажигательное. У обоих барменов забот был полон рот. Пили преимущественно пиво - была середина недели. Я допил эль, и мне пришлось подождать пару минут, пока принесут новую бутылку. Места за стойкой заполнялись в основном поближе к эстраде - посетители за свои пятидесятицентовые бутылки пива жаждали насладиться еще и стриптизом. Однако я заметил, что рядом с мальчуганом если кто и садился, то ненадолго. Вот так и бывает: приходишь развлечься, а бармен тебя третирует, и никто не хочет посидеть с тобой. Я захватил бутылку и стакан и сел на стул слева от него.
Он сразу же обернулся и сказал:
– Поганая дыра, верно?
Лицо его было в узоре лопнувших кровеносных сосудов, таких частых и многочисленных, что они превращали его во что-то вроде расписанной под мрамор резины. А взгляд казался странным именно от этого - от контактных линз. Я старался не очень смущать его своим рассматриванием, но и не отворачивался.
– Да нет, ничего, - ответил я.
– Неплохое местечко, если ты привык к шуму...
Он сунул в рот сигарету и щелчком пододвинул пачку ко мне.
– Я космонавт, - перебил он меня.
Я взял сигарету.
– Вот как?!
Он щелкнул зажигалкой и добавил:
– А сигареты с Венеры.
Я заметил, что лежавшая на стойке пачка была запечатана желтой, а не обычной зеленой, налоговой маркой.
– Ну не подлость ли?
– продолжал он.
– Курить в рейсе нельзя, а нам вместо сувениров дарят зажигалки. Впрочем, зажигалочка недурна. А на прошлой неделе, на Марсе, нам всем всучили дерьмовые наборы ручек и карандашей.
– Что,
– Я сделал добрый глоток эля, а мальчуган прикончил свое шотландское.
– За рейс! Надо говорить "рейс"!
Одна из девиц протиснулась к стойке. Она хотела сесть на свободное место справа от мальчугана, но, оглядев его, передумала. Девица покрутилась возле меня и спросила, не поставлю ли я ей выпивку. Я сказал "нет", и она перешла к соседу. Я прямо-таки ощутил, как вздрогнул мальчуган. Когда я снова на него посмотрел, он уже стоял. Я пошел за ним, прочь из этой духоты. Хозяин бара механически осклабился и сказал:
– Прощевайте, ребята.
На улице мальчуган остановился и рявкнул:
– Нечего за мной шастать, папаша.
Казалось, еще одно слово - и я получу в зубы.
– Полегче! Я тут знаю одно местечко, где не сразу плюют в рожу.
Он взял себя в руки и пошутил:
– Тогда стоит посмотреть. Это близко?
– В нескольких кварталах.
Мы пошли. Славная была ночка.
– Совсем незнакомый город, - говорил он.
– Я-то сам из Ковингтона, штат Кентукки. Там и пьют дома, таких заведений у нас нет.
– Видно, он имел в виду весь район трущоб.
– Тут неплохо, - сказал я.
– Я здесь частый гость.
– Вон оно что! А у нас люди в ваши годы обзаводятся женами и детишками.
– Они и у меня есть, провались они к дьяволу.
Он засмеялся чистым детским смехом, и я решил, что ему не больше двадцати пяти. Я заметил, что он ни разу не споткнулся о выщербленные камни брусчатки. Я сказал ему об этом.
– Чувство равновесия, - ответил он.
– Надо иметь его в избытке, чтобы стать космонавтом. Приходится подолгу торчать за бортом в скафандре. Никто и не представляет, как много. Пробоины... Пропадешь, коли своей точки не знаешь.
– Это как понимать?
– А... это трудно объяснить. Когда ты снаружи да потерял свою точку, значит - пропал, не знаешь, где коробка находится - так мы корабль зовем. А если чувство равновесия развито хорошо, ты вроде связан с кораблем, просто знаешь, где он, даже не дотрагиваясь. Стало быть, точка у тебя есть, можешь спокойно вкалывать.
– Надо думать, на свете немало вещей, которые трудно объяснить...
Он решил, что я пытаюсь сострить, и ухмыльнулся.
– Это Гендитаун, - сказал я немного спустя.
– Здесь ошиваются отставники с железки. Вот мы и пришли.
Была вторая неделя месяца, когда пенсионные еще не кончились. Хозяин заведения Освияк шастал взад и вперед по комнате. "Потомки пионеров" на эстраде орали "Парень с Марса", а старина Падди Ши в центре отплясывал джигу. В правой руке он держал полную кружку пива, а левый, пустой рукав громко хлопал.
Мальчуган вылупился на дверь.
– Здесь слишком светло!
– сказал он.
Я пожал плечами и вошел. Он потащился следом. Мы сели за столик. У Освияка можно пить и за стойкой, но так поступают только новички.