Полночный ритуал
Шрифт:
– Разумно! – одобрил Гуров, переводя компьютер в режим сна. – Ну что? Отправляемся по своим адресам?
– Едем! – Стас помахал в воздухе листочком блокнота с выписанным на нем домашним адресом семьи Кипрасовых.
Вызвав служебную машину, Гуров поехал на Конноармейскую, где в четырехэтажном здании времен еще шестидесятых (его построили для одного из подразделений Союзснабсбыта) несколько лет назад разместился ставший очень модным среди столичного родительского бомонда МУЭП, о котором даже западные СМИ высказывались лишь с почтительным придыханием («О-о-о, это такой университет!..»). Водитель, разбитной сержант Костя, зарулив на ведомственную стоянку, изобилующую престижными моделями импортных авто, жизнерадостно
– Лев Иванович, прибыли! Кстати, вход не в те двери жирафовских размеров, что за колоннами виднеются, а чуть правее, откуда только что вышли люди. Да, да, это там!
– А ты откуда знаешь? – поинтересовался Гуров.
– Да так… В голове застряло… Мне наши ребята как-то рассказывали, что, когда строилось это здание, была мода на все самое большое. Помните же анекдот: советские микросхемы – самые большие в мире? Вот и тут вроде того: у нас и двери – самые большие. Одним словом – гигантомания…
Когда Лев вошел в здание, то сразу ощутил, что этот вуз не страдает от избытка учащихся (в самом деле – где их набраться, миллионерских чад?!). Студенты, профессора, преподаватели, еще какие-то люди шли по коридору жиденькими ручейками. На глухой стене зала, судя по всему, отведенной под информационные стенды, даже издалека был виден портрет очень симпатичной, жизнерадостно улыбающейся девушки. Судя по всему, это и был прижизненный портрет Лилии Кипрасовой в черной траурной рамке. Перед портретом на столе горела свеча и стояла ваза с черными тюльпанами.
Показав охраннику, крупному мужчине средних лет, служебное удостоверение, Гуров отметил:
– Похоже, у вас тут не слишком настроены на скорбь… У всех – дела, дела, дела…
– Да, вы правы – у всех свои дела, – понимающе покачал тот головой. – И для них это главное. Лично мне девочку эту жалко – я ее сразу запомнил. Очень хорошая была – и умная, и доброжелательная, в отличие от многих других. Но… в наш век бешеных скоростей даже на скорбь времени не остается. Вон на днях похоронили профессора Мордвинцева. Спец высшей категории, по его учебникам даже американцы учатся. Он и умер прямо на лекции: на полуслове споткнулся, схватился за сердце, упал, и – все. «Скорая» помочь ничем уже не смогла. Позавчера похоронили. А уже вчера о нем никто и не вспомнил… Вот такая она, «вечная память»… Ну а вы, я так понимаю, занимаетесь расследованием убийства нашей студентки?
– Занимаемся… – лаконично обронил Лев, сунув «корочку» в карман. – Мне бы увидеть куратора группы, в которой она училась.
– Куратора? А-а-а! Доцента Окушева? Сейчас найдем… – Охранник снял трубку телефона и, набрав номер из трех цифр, попросил: – Будьте добры, Евгения Денисовича позовите.
Через пару минут к турникету проходной быстрым шагом подошел моложавый шатен с уже начавшей редеть шевелюрой. Это и был куратор группы, в которой училась Лилия. Узнав, по какому вопросу прибыл сотрудник Главка угрозыска, он грустно вздохнул и пригласил Гурова в свой достаточно скромно обставленный кабинет. Они сели тет-а-тет за длинный стол, заваленный бумагами, и хозяин кабинета со сдержанной печалью в голосе предложил:
– Спрашивайте! Кстати, может, чаю, кофе?
– Нет, нет, спасибо, я постараюсь у вас не отнимать слишком много времени… Прежде всего меня интересуют друзья и враги Лилии Кипрасовой, если таковые у нее имелись.
Понимающе кивнув, Окушев рассказал все, что ему было известно о личной жизни своей подопечной. По его словам, Лилия человеком была весьма скромным, и поэтому ни в группе, ни на курсе никаких особых напряжений не создавала. Она всегда держалась в тени и не имела склонности участвовать в традиционных студенческих проказах и авантюрах. Из тех, с кем достаточно близко дружила Кипрасова, Окушев смог назвать лишь Анастасию Велемирцеву – студентку из их группы. Эта девушка была полной противоположностью Лилии – заводной, шумной, даже несколько скандальной. По мнению куратора, Настя и одевается соответственно – хоть и с учетом установленного в их вузе определенного дресс-кода, но обязательно с чем-то вызывающим, эпатажным. В отличие от сдержанной в своем отношении к парням Лилии, Велемирцева являла собой эдакую светскую львицу, которая была окружена постоянным вниманием многочисленных ухажеров.
Окушев особо отметил, что ни разу не слышал о том, что у Кипрасовой могли быть какие-то недоброжелатели и тем более реальные враги.
– …Откуда им взяться? Лилия человеком была бесконфликтным, в каких-то междусобойчиках и разборках принципиально не участвовала. Она избегала всякой скандалистики и конфликтов в любом их проявлении. Нет, нет! Вот поэтому-то лично я уверен в том, что причины убийства Лилии надо искать вне стен нашего МУЭП…
Как поведал куратор далее, приятельские отношения у Кипрасовой в какой-то мере имели место быть с еще двумя однокурсницами из других групп. Одна из них – Вера Чубатная (дочь крупного фермера, по сути, помещика) – была некоторым подобием самой Лилии. А вот другая – Янина Шаховская – представляла собой типичную мажорку. Эта взбалмошная и самовлюбленная особа была любительницей погонять на высокой скорости по улицам столицы на своем «гелике». Знавшие их обеих недоумевали: что вообще могло связывать скромняшку и тихоню Лилию с безбашенной эгоисткой Яниной, в сравнении с которой и Настя смотрелась комсомольской активисткой, приверженной моральному кодексу строителя коммунизма?
– А как бы мне с ними побеседовать? – поинтересовался Лев, на что его собеседник пообещал разыскать потенциальных свидетельниц и даже предложил для общения с ними свой кабинет.
Первой пришла, как с первого же взгляда догадался Гуров, Анастасия Велемирцева: одета она была несколько кричаще, ее походка и жестикуляция были словно срисованы с подиумных красоток. Впрочем, по лицу девушки можно было заметить, что внутренне она угнетена и расстроена. Скорее всего, это было связано со смертью подруги. Сев напротив Льва и суховато поздоровавшись, Велемирцева с ходу сообщила, что обо всем уже рассказывала операм из Коневского райотдела и добавить ей уже нечего. Согласно кивнув, Лев попросил ее рассказать о вчерашнем вечере еще раз. Хотя бы в пределах того, что она уже рассказывала его коллегам, но обязательно со всеми деталями и подробностями и с самого-самого начала.
– Видите ли, нам очень важна каждая мелочь, каждая деталь… – пояснил он. – Тем более что в нашем деле пустяков и мелочей не бывает.
Недовольно поморщившись, девушка неохотно заговорила:
– Ну-у… Мы с Лилей сходить на этот показ собирались уже давно. Так-то, если откровенно, то пойти на Бруталлино ее уговорила я. Знаете, Лиля в свои двадцать два была как первоклашка какая-нибудь. Дикарка дикаркой. Вся в комплексах, вся в сомнениях, вся в каком-то своем придуманном мирке. Просто удивительно, как в центре Москвы могла вырасти такая дремучая деревня?! Как она собиралась работать по своей специальности – а экономическая политика штука жесткая, где надо быть чем-то вроде живой торпеды, – я не представляю. С парнями она почему-то не желала встречаться вообще – уже троих с нашего курса отфутболила…
– Может быть, она видела в них не интерес к себе как к личности, а интерес к кошельку ее состоятельного папы?
– О чем вы?!! – окинула Гурова удивленным взглядом Настя. – Состояния папочек и мамочек моих однокашников выражаются шестизначными, а то и девятизначными числами. К нам приезжают читать лекции профессора из лучших университетов Англии и США, например Итона. Что вы, Лев Иванович! Отец Лили, в сравнении с большинством прочих, где-то в конце списка. Кстати! Может быть, поэтому она и комплексовала?.. – Велемирцева с задумчиво-озадаченным видом вперила взгляд в потолок.