Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
Шрифт:
И бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с Верой «неладно», что она не в себе, не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще не видала никогда – и опять потеряется. Когда Марфинька пришла сказать, что Вера нездорова и в церкви не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
– Для тебя и для семейного праздника могла бы отложить свои причуды, – сказала она, – и поехать к обедне.
Но когда узнала, что она и к обеду не может прийти, она встревожилась за ее здоровье и поднялась к ней сама. Отговорка простудой
Но Вера бледна, на ней лица нет, она беспорядочно лежит на диване, и притом в платье, как будто не раздевалась
644
совсем, а пуще всего мертвая улыбка Веры поразила ее.
Она вспомнила, что Вера и Райский пропадали долго накануне вечером и оба не ужинали. И она продолжала всматриваться в Райского, а тот старался избегать ее взглядов – и этим только усиливал подозрения.
У Райского болела душа пуще всех прежних его мук. Сердце замирало от ужаса, и за бабушку, и за бедную, трепетную, одинокую и недоступную для утешения Веру.
Она улыбнулась ему, протянула руку, дала милые права дружбы над собой – и тут же при нем падала в отчаянии под тяжестью удара, поразившего ее так быстро и неожиданно, как молния.
Он видел, что участие его было более полезно и приятно ему самому, но мало облегчало положение Веры, как участие близких лиц к трудному больному не утоляет его боли.
Надо вырвать корень болезни, а он был не в одной Вере, но и в бабушке – и во всей сложной совокупности других обстоятельств: ускользнувшее счастье, разлука, поблекшие надежды жизни – всё! Да, Веру нелегко утешить!
И бабушку жаль! Какое ужасное, неожиданное горе нарушит мир ее души! Что, если она вдруг свалится! приходило ему в голову: вон она – сама не своя, ничего еще не зная! У него подступали слезы к глазам от этой мысли.
А на нем еще лежит обязанность вонзить глубже нож в сердце этой – своей матери!
«Что, если они занемогут обе! Не послать ли за Натальей Ивановной? – решил он, – но надо прежде спросить Веру, а она…»
А она вдруг явилась неожиданно среди гостей, после обеда, в светлом праздничном платье, но с подвязанным горлом и в теплой мантилье.
Райский ахнул от изумления. Сегодня еще она изнемогала, не могла говорить, а теперь сама пришла!
«Откуда женщины берут силы?» – думал он, следя за ней, как она извинялась перед гостями, с обыкновенной улыбкой выслушала все выражения участия, сожаления, осмотрела подарки Марфиньки.
Она отказалась от конфект, но с удовольствием съела ломоть холодного арбуза, сказавши, что у ней сильная жажда,
645
и предупредив, что, к сожалению, не может долго остаться с гостями.
Бабушка немного успокоилась, что она пришла, но в то же время замечала, что Райский меняется в лице и старается не глядеть на Веру. В первый раз в жизни, может быть, она проклинала гостей. А они уселись за карты, будут пить чай, ужинать, а Викентьева уедет только завтра.
Райский был точно между двух огней.
– Что такое с ней? – шепчет ему с одной стороны Татьяна Марковна, – ты, должно быть, знаешь…
«Ах, скорей бы сказать ей всё!» – выговаривают с другой стороны отчаянные взгляды Веры.
Райскому – хоть сквозь землю провалиться!
Тушин тоже смотрит на Веру какими-то особенными глазами. И бабушка, и Райский, а всего более сама Вера заметили это.
Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он чего?» – шептала ей совесть. Он ставит ее так высоко, думает, что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение… «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытки – казаться обманщицей!» – шептало в ней отчаяние.
Она тихо, не глядя на Тушина, поздоровалась с ним. А он смотрел на нее с участием и с какой-то особенной застенчивостью потуплял глаза.
– Нет, не могу выносить! Узнаю, что у него на уме… Иначе я упаду здесь, среди всех, если он еще… взглянет на меня не так, как всегда…
А он тут, как нарочно, и взглянул!
V
Она не выдержала, простилась с гостями и сделала Тушину никому не заметный знак – следовать за собой.
– У себя я вас принять не могу, – сказала она, – а вот пойдемте сюда в аллею и походим немного.
– Не сыро ли: вы нездоровы…
– Ничего, ничего, пойдемте… – торопила она.
Он взглянул на часы, сказал, что через час уедет, велел вывести лошадей из сарая на двор, взял свой бич
646
с серебряной рукояткой, накинул на руку мекинтош и пошел за Верой в аллею.
– Я прямо начну, Иван Иванович, – сказала Вера, дрожа внутренно, – что с вами сегодня? Вы как будто… у вас есть что-то на уме…
Она замолчала, кутая лицо в мантилью и пожимая плечами от дрожи.
Он молча шел подле нее, о чем-то думая, а она боялась поднять на него глаза.
– Вы нездоровы сегодня, Вера Васильевна, – сказал он задумчиво, – я лучше отложу до другого раза. Вы не ошиблись, я хотел поговорить с вами…
– Нет, Иван Иванович, сегодня! – торопливо перебила она, – что у вас такое? я хочу знать… Мне хотелось бы самой поговорить с вами… может быть, я опоздала… Не могу стоять, я сяду, – прибавила она, садясь на скамью.
Он не заметил ни ее ужаса и тоски, ни ее слов, что она тоже готовилась «поговорить с ним». Он был поглощен своей мыслью. А ее жгла догадка, что он узнал всё и сейчас даст ей удар ножа, как Райский.
– Ах, пусть! скорей бы только все удары разом!.. – шептала она.
– Говорите же! – сказала потом, мучась про себя вопросами: как и где мог он узнать?
– Сегодня я шел сюда…
– Что же: говорите! – почти крикнула она.
– Не могу, Вера Васильевна, воля ваша!
Он прошел шага два от нее дальше.