Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
Шрифт:
Вера успокоилась с этой стороны и мысленно перенеслась с Тушиным в беседку, думая с тоской и с замиранием сердца от страха о том: «Не вышло бы чего-нибудь! Если б этим кончилось! Что там теперь делается!»
А там, без четверти в пять часов, пробирался к беседке Тушин. Он знал местность, но, видно, давно не был и забыл, потому что глядел направо, налево, брал то в ту, то в другую сторону, по едва заметной тропинке, и никак не мог найти беседки. Он остановился там, где кусты были чаще и гуще, припоминая, что беседка была где-то около этого места.
Он
Вдруг издали до него дошел шум торопливых шагов, и между кустами сосняка и ельника являлась и пропадала фигура.
«Кажется, он!..» – думал Тушин и раза два дохнул всей грудью, как усталый конь, покачал взад и вперед стоящую рядом молодую ель, потом опустил обе руки в карманы пальто и стал как вкопанный.
722
Марк точно выпрыгнул из засады на это самое место, где был Тушин, и, оглядываясь с изумлением вокруг, заметил его и окаменел.
Они поглядели друг на друга с минуту, потом дотронулись до фуражек. Волохов всё озирался с недоумением вокруг.
– Где же беседка? – спросил он, наконец, вслух.
– Я тоже ее ищу и не знаю, в которой она стороне!
– Как «в которой стороне»! Мы стоим на ее месте: она еще вчера утром тут была…
Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что: Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
На другой день утром сама барыня взяла садовника, да опять Савелья, и еще двоих людей, и велела место, где была беседка, поскорее сравнять, утоптать, закрыть дерном и пересадить туда несколько молодых сосен и елей.
«Задним умом крепка! – упрекала она мысленно себя. – Если б я сломала беседку тотчас, когда Верочка сказала мне всё… тогда, может быть, злодей догадался бы и не писал ей проклятых писем!»
«Злодей» действительно догадался.
«Старуха узнала: – это она! – подумал он. – Вера поступила благонравно: всё открыла ей!»
Он обернулся к Тушину, кивнул ему и хотел идти, но заметил его пристальный, точно железный взгляд.
– Вы что тут делали, гуляли, что ли? – спросил он. – Что вы так смотрите на меня? Вы здесь в гостях наверху?
– Да, в гостях. Я не гулять пришел, а видеться с вами, – сказал Тушин сухо, но учтиво.
– Со мной! – оборотясь живо к нему, отозвался Волохов и вопросительно глядел на него. «Что это: не узнал ли и он? Он, кажется, претендент на Веру. Не драму ли затевает этот лесной Отелло: “крови”, “крови”, что ли, ему надо!» – успел подумать Марк.
– С вами, – повторил Тушин, – у меня есть поручение к вам.
723
– От кого? От старухи?
– От какой старухи?
– От Бережковой! От какой!
– Нет.
– Так от Веры? – почти с испугом спросил он.
– От Веры Васильевны, хотите вы сказать?
– Ну, пожалуй, Васильевны. Что она: здорова ли, – что велела передать мне?..
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение боли, огорчения или злой досады.
– Вы… всё знаете? – спросил он.
– Позвольте не отвечать на этот вопрос, а спросить вас: скажете вы что-нибудь в ответ?
«Стану я тебе давать ответ! – подумал Марк, – не дам!»
– Ничего не скажу, – холодно отвечал он вслух.
– Но исполните, конечно, ее просьбу: не тревожить ее больше, не напоминать о себе… не писать, не посещать этих мест…
– Вам что за дело? Вы объявлены ее женихом, что спрашиваете?..
– Для этого не нужно быть женихом, а просто другом, чтоб исполнить поручение.
– Если буду писать и посещать – тогда что? – запальчиво заговорил Волохов, как будто напрашиваясь на дерзость.
– Не знаю, как примет это Вера Васильевна. Если опять даст мне новое поручение, я опять сделаю, что ей будет нужно.
– Какой вы послушный и почтительный друг! – сказал с злой иронией Марк.
Тушин поглядел на него с минуту серьезно.
– Да, вы правы: я такой друг ей… Не забывайте, господин Волохов, – прибавил он, – что вы говорите не с Тушиным теперь, а с женщиной. Я стал в ее положение и не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я думал, что и для вас довольно ее желания, чтобы вы не беспокоили ее больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
Марк молча ходил взад и вперед по лужайке и, при последних словах, подошел к Тушину.
724
– Что с ней было? – спросил он почти мягко.
Тушин молчал.
– Извините меня, я горячусь: знаю, что это глупо! Но ведь вы видите, что и я – как в горячке.
– Очень жалею; стало быть, вам самим нужен покой… Вы дадите какой-нибудь ответ на эту записку?
Марку не хотелось отвечать ему.
– Я сам отвечу, напишу…
– Она положительно отказывается от этого – и я могу дать вам слово, что она не может поступить иначе… Она больна – и ее здоровье требует покоя, а покой явится, когда вы… не будете напоминать о себе. Я передаю, что мне сказано, и говорю то, что видел сам…
– Послушайте: вы ей желаете добра? – начал Волохов.
– Конечно.
– Вы видите, что она меня любит, она вам сказала…
– Нет, этого я не вижу, и она мне не говорила о любви, а дала вот эту записку и просила подтвердить, что она не может и не желает более видеться с вами и получать писем.
– Какая нелепость – мучаться и мучать другого! – сказал Марк, вскапывая ногой свежую, нанесенную только утром землю около дерева. – Вы могли бы избавить ее от этой пытки, от нездоровья, от упадка сил… от всего – если вы… друг ей! Старуха сломала беседку, но не страсть: страсть сломает Веру… Вы же сами говорите, что она больна…