Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Художественная проза
Шрифт:
Д. Н. Анучин был профессором Московского университета, где с 1880 г. возглавлял первую в России кафедру антропологии. Однако активная научно-общественная деятельность Анучина предполагала частые визиты в столицу; среди прочего он был и председателем российского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и председателем Географического отдела этого общества (т. е. как раз и занимался во всероссийском масштабе координацией действий «путешественников-любителей» и официальных географических и этнографических академических структур). Перу Анучина принадлежит монография «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака» (1890). Это становится важным свидетельством в пользу нашей гипотезы, если вспомнить, что один из участников «маленького собрания», «этнограф», сопоставлял абиссинскую живопись с «искусством сибирских инородцев» (стр. 10–11). Но особую уверенность в фигуре именно Д. Н. Анучина в качестве прототипа «профессора Ж.» придает упоминание Гумилевым в завершение рассказа о «принцах официальной науки» некоего ученого, мечтою которого является «добыть шкуру красной дикой собаки, водящейся в Центральной Африке» (стр. 38–39).
Одной из главных тем Анучина — фанатичного приверженца и апологета дарвинизма — являлись исследования по эволюции собачьих. Ему принадлежат исследования «Собака, волк и лисица» (1882) и «К древнейшей
У Гумилева и Анучина была и еще одна тема для «географических» разговоров: именно статья Анучина «О судьбе Колумба как исторической личности и о спорных и темных пунктах его биографии», опубликованная в журнале «Землеведение» (1894. Т. I. Кн. 1; Анучин был непосредственным вдохновителем и идейным руководителем этого издания), являлась одним из основных источников поэмы «Открытие Америки», которую Гумилев завершил в Порт-Саиде, в октябре 1910 г., в самом начале второго абиссинского путешествия (см. комментарии к № 12 в т. II наст. изд.). Чрезвычайно содержательным для исследователей биографии поэта является и упоминание об ученых, которые «с восторженным блеском глаз говорят о тлях и кокцидах» (стр. 38), поскольку, указав на прецедент с Анучиным, можно ожидать и здесь в качестве прототипа некое реальное лицо, с которым Гумилев познакомился зимой 1912–1913 гг., оказавшись вхож, благодаря рекомендательному письму, в академические круги. Исследование кокцидов, точнее говоря, тех видов этого подотряда насекомых отряда равнокрылых (Homoptera), которые имеют общее название «кошениль» (Porphyrophera haneclii, Porphyrophera polonica и Dactylopius cacti), было приоритетным в кругах энтомологов петербургского университета, поскольку отвечало стратегическим экономическим интересам России. Кошениль в течение долгого времени являлась в странах Восточного полушария единственным источником получения кармина, красящего вещества, являющегося одним из основных компонентов текстильной промышленности (она была вытеснена в XX веке только с развитием химических красителей). Самой популярной была мексиканская кошениль, которая культивировалась (помимо Центральной Америки) в Северной Африке и Восточной Азии; ее европейские эквиваленты — польская и армянская кошениль, — будучи более доступными для бурно развивающейся в конце XIX — начале XX века российской текстильной промышленности по цене, значительно уступали ей в качестве. Крупнейшим исследователем выделительных и фагоцитарных органов у беспозвоночных в России был профессор Петербургского университета, академик А. О. Ковалевский (1840–1901, не путать с братом — В. О. Ковалевским), совершивший в 1870–1873 гг. исследовательскую поездку на побережье Красного моря и в Алжир. Дело Ковалевского в Петербургском университете и Академии продолжали его многочисленные ученики, с одним из которых и беседовал Гумилев. (В качестве гипотетического предположения укажем также, что гумилевские связи, возникшие в кругах научной академической элиты в 1912–1913 гг., будучи исследованы, могут дать материал для конкретизации специфики причастности Гумилева к т. н. «профессорской группе» Петроградской боевой организации.) Стр. 44–56 — Р. Л. Щербаков указывал на то, что примером, вдохновившим Гумилева, была история Л. К. Артамонова (1859–1932). Полковник генерального штаба (впоследствии — генерал от инфантерии) Леонид Константинович Артамонов, прикомандированный военным министерством к миссии П. М. Власова в Аддис-Абебе (см. выше), добравшись в 1897 г. на фелуке из Джибути в Обок, действительно, вступил в переговоры с султаном Рахэйты (у Гумилева — Рагейты), который пожелал перейти в русское подданство. «Об этом узнали французские дипломаты, и в результате, как пишет И. С. Кацнельсон, «посол Франции в Петербурге направил в МИД ноту протеста. Копия ноты вместе с жалобой министра иностранных дел М. Н. Муравьева на действия полковника Артамонова была послана министру А. Н. Куропаткину», в результате чего полковника чуть не отозвали на родину (Артамонов Л. К. Через Эфиопию к берегам Белого Нила. М., 1979. С. 12)» (см.: Соч II. С. 437). С марта 1898 по февраль 1899 гг. Артамонов с казаками Архиповым и Щедровым исследовал бассейн Белого Нила; в августе 1914 г. Л. К. Артамонов командовал Первым корпусом армии Самсонова (см.: Давидсон. С. 72). Данакиль — скотоводы-кочевники, чьи воинственные племена населяют степи и полупустыни, прилегающие к Красному морю к северу от Джибути. Данакиль неоднократно упоминаются в поэзии Гумилева (см. особенно ст-ние № 55 в т. IV наст. изд.). Гаваш (совр. Аваш) — река в Центральной Абиссинии, основная водная артерия страны. Стр. 61–67 — проанализировав реальный маршрут экспедиции, В. В. Бронгулеев сделал вывод: «...Основная задача путешествия была выполнена. <...> Общая протяженность этой трассы составила примерно 1500 км, а ее отрезок, пройденный пешком и на мулах, не менее 900 км. Для местных условий и тех лет это было почти подвигом» (Давидсон. С. 341). Стр. 67–71 — Николай Леонидович Сверчков (в семье — «Коля-маленький», 1894–1919) — племянник Н. С. Гумилева, сын
Сохранилось несколько документов о подготовке экспедиции. <...> Первый по времени документ... датирован 20 марта 1913 года. Это письмо директора музея академика Радлова директору-распорядителю правления Добровольного флота. Вот его текст:
Милостивый государь Отто Львович,
Позволю себе обратиться к Вашему превосходительству со следующей просьбой:
Музей антропологии и этнографии имени императора Петра Великого командирует в Абиссинию для собирания этнографических коллекций и для обследования племен Галла и Сомали Николая Степановича Гумилева и Николая Леонидовича Сверчкова. Ввиду крайне ограниченной суммы, ассигнованной на эту экспедицию, обращаюсь к Вашему просвещенному содействию для предоставления означенным лицам свободного проезда на пароходах Добровольного флота от Одессы до Адена и обратно. Экспедиция предполагает выехать 10 апреля из Одессы и возвратиться в начале августа.
Прошу Ваше превосходительство принять уверения в совершеннейшем моем почтении и преданности.
Затем следуют сразу три документа с одной и той же датой — 26 марта 1913 года. Очевидно, в этот день директор музея уделил абиссинской экспедиции немало времени. Одним из первостепенных дел считалось обеспечение экспедиции оружием. И появилось следующее письмо:
В Главное Артиллерийское управление
Музей Антропологии и этнографии, снаряжая экспедицию в Абиссинию под начальством Н. С. Гумилева, покорнейше просит не отказать в разрешении на выдачу г. Гумилеву из арсенала пяти солдатских винтовок и 1000 к ним патронов на возможно льготных условиях.
Директор музея
Действительный тайный советник
Необходимо было заручиться содействием Российской императорской миссии в Абиссинии. И ее главе, Чемерзину, направляется послание.
Его превосходительству Б. А. Чемерзину
Милостивый государь Борис Александрович!
Позволяю себе обратиться к Вашему Превосходительству со следующей просьбой: Музей антропологии и этнографии командирует Н. С. Гумилева в Абиссинию для изучения племени Галласов. Так как для беспрепятственного проезда по стране этого племени необходимо содействие губернатора г. Харрара, покорнейше прошу исходатайствовать соответствующее рекомендательное письмо от Абиссинского правительства и выслать таковое по адресу г. Гумилева в Dirre Daua, а также сообщить русскому вице-консулу в Джибути об оказании содействия г. Гумилеву в этом городе, чем премного обяжете Музей Императорской Академии наук и Вашего покорного слугу.
Наконец, в этот же день, очевидно, подписан и так называемый «открытый лист», давший Гумилеву несомненные привилегии на всем пути следования. Самого документа в архиве нет. Он был отдан Гумилеву. <...> Оружие Гумилеву было отпущено. Ответ Главного артиллерийского управления гласил:
2 апреля 1913 г.
В Музей антропологии и этнографии Императора Петра Великого
Одновременно сделано распоряжение об отпуске за деньги из Петербургского склада 5-ти винтовок Бердана с 1000 патронами г. Гумилеву, отправляющемуся в Абиссинию во главе снаряжаемой туда экспедиции.
Стоимость отпущенного будет удержана непосредственным распоряжением Начальника Артиллерии Петербургского военного округа.
Генерал-лейтенант (неразборчиво)
Полковник (неразборчиво)
А директор-распорядитель и заведующий канцелярией правления Добровольного флота сообщали:
5 апреля 1913 г.
В Музей антропологии и этнографии
Императора Петра Великого
В ответ на отношение от 20 прошлого марта правление Добровольного флота имеет честь уведомить о согласии своем предоставить бесплатный проезд на пароходе Добровольного флота от Одессы до Джибути и обратно, с оплатою продовольствия за собственный счет Н. С. Гумилеву и Н. Л. Сверчкову, отправляющимся в Абиссинию для собирания коллекций и обследования местных племен.
Предельным пунктом поездки указывается Джибути, а не Аден, так как обычно пароходы Добровольного флота в Адене не останавливаются; в случае же остановки, вызванной высадкой хотя бы двух пассажиров, пароход считался бы производящим коммерческие операции, что повлекло бы за собою уплату значительных портовых сборов.
О последовательном разрешении одновременно с сим ставим в известность Управление делами Добровольного флота в Одессе.
И наконец — также вполне положительное — послание на бланке Российской императорской миссии в Абиссинии.
27 апреля 1913 г.
Милостивый государь Василий Васильевич!
В ответ на письмо от 26 марта 1913 г. за № 122 имею честь уведомить Ваше Высокопревосходительство, что правительство Эфиопии, предупрежденное мною о предстоящем приезде Н. С. Гумилева, выразило готовность оказать ему полное содействие в осуществлении его намерений.
Кроме того, мною поставлен в известность о том же в.-консул наш в Джибути.
Желательно, однако, иметь точные сведенья о времени, когда г. Гумилев предполагает прибыть в Джибути и Абиссинию, ввиду чего я позволю себе просить Вас уведомить меня об этом.
Это письмо, хотя оно... пришло очень быстро, не застало Гумилева в Петербурге. Он уже находился в пути. Наверно, Радлов, будучи уверен в благоприятном ответе Чемерзина, и не считал нужным ставить отъезд Гумилева в зависимость от этого ответа.
Наименее поворотливой, судя по документам, выглядит сама Академия наук. Вопрос об отправке экспедиции был рассмотрен лишь 22 мая, когда Гумилев уже был в Эфиопии.
Странно? Но тем не менее вот два документа.
Один — ходатайство директора музея.