Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
Ораторы чередовались один за другим. Последний оратор вышел под гром аплодисментов. Он откинул назад свои пышные волосы, простер руку вперед и сказал:
— Кооперация!.. Вы, которые эти…
В эту минуту оратора перебили. Какой-то гражданин встал с места и, слегка заикаясь и робея, сказал, обращаясь к оратору:
— Вот, товарищ… Извиняюсь… Вы, это самое, конечно, говорите тут про ученые предметы… Кооперация там и другие разные слова… А мы тут некоторые присутствуем маломыслящие… Я, как представитель ихний, прошу
В зале наступила тишина. Некоторые конфузливо переглядывались друг с другом. Представитель оглянулся назад и продолжал:
— Мы, как сознательные маломыслящие… сидящие два часа тут, просим покорнейше… одним словом, объяснить…
— Правильно! — закричали в толпе. — Пущай скажет… Какого лешего…
Оратор с простертой рукой растерянно оглянулся на председателя, хлебнул воздух ртом и сказал:
— Кооперация — это вообще, товарищи… Торговля… Ну, кооператив… Гуталин, пудра, одним словом… Мыло… Я, товарищи, тут… тово, случайно… извиняюсь… Как бы присоединяюсь к общей массе…
Председатель собрания перебил оратора и простым русским языком стал объяснять загадочное слово. Представитель маломыслящих в такт кивал головой и бормотал:
— Вот спасибо-то, вот спасибо-то, вот спасибо-то…
Закончив свое объяснение, председатель предложил присутствующим высказаться по вопросу кооперации, однако желающих не было.
Председатель покачал укоризненно головой и закрыл собрание.
Товарищ читатель! Я ничего не придумал. Все, что я рассказал, за исключением некоторых подробностей, — сущая правда. А произошло это в одном из курортов Черноморского побережья. На собрании, устроенном для домов отдыха.
А нуте-ка, дорогой читатель. Нуте-ка здесь, на месте, не отходя от журнала, ответь-ка себе: что такое кооперация…
Ага… Лавочка, говоришь? Кооператив? Торговлишка?
Вот то-то и оно.
Маломыслящие, готовься к экзамену!
Неприятная психология
Чудаки эти нэпманы. То, глядишь, сто рублей на что-нибудь кинут и не поморщатся, то за копейку грызутся и кровь себе портят.
Чудаки эти торговцы. Не сразу ихнюю психологию поймешь.
Я вот сидел раз вечером в кабачке. Кавказский погребок.
Сижу, ем бифштекс. А рядом какая-то компания кутит. Вино им подают, закуски, селедочку с луком. Вообще, кутят.
А по виду не поймешь, кто такие.
Я у официанта полюбопытствовал.
— Кто, спрашиваю, такие?
— А это, говорит, вроде как коммерсанты. Червонцев на двадцать хлопнут.
И действительно. Встает вскоре с ихнего столика полный мужчина с бородой и велит счет принести.
Приносят счет — двадцать червонцев. А он, который с бородой, не поморщился и говорит своим:
— Плачу за всех… Потому как мое угощение.
Ну, дамы тут ихние завизжали от восторга. Мужчины тоже добродушно
Я тоже заплатил полтора рубля и вышел. Вышел на улицу. Гляжу, стоит моя борода с дамой своей и с извозчиком препирается.
Извозчик говорит, рубль. А борода дает полтинник. И ругается.
— Да ты, говорит, очумел — рубль брать? Обалдел, говорит? За такой, говорит, конец — рубль! Да, говорит, за рубль многие рабочие спины, говорит, не разгибают целый день… А ты — рубль! Таксы, говорит, на вас, бродяг, нету. Не дам больше полтинника.
А извозчик и так и этак — никак.
— Ну, говорит, ладно, подавитесь. Садитесь с дамой за полтинник. Все равно, говорит, всю ночь даром стою.
Борода еще слегка покобенился и сел с дамой. И дама тоже что-то насчет извозчика щебечет. Сели и поехали. А я стою посреди улицы и головой трясу.
«Ну, думаю, бродяги. Ну, думаю, прохвосты».
А впрочем, если говорить по совести, положа руку на сердце, то больше полтинника конец этот и не стоит. Я бы, например, больше двугривенного не дал. А все-таки обидно. А отчего обидно, я и сам не знаю.
А впрочем, знаю: неприятна мне ихняя психология.
Семейное счастье
На днях зашел я к своему знакомому, к Егорову. Он табельщиком на заводе служит.
Прихожу.
Сидит хозяин довольный такой за столом, газету читает. Жена рядом шьет что-то.
Увидел меня хозяин, обрадовался.
— А, говорит, заходи, дружище, заходи… Поздравляй нас…
— С чем же вас поздравлять, Митрофан Семеныч? — спросил я.
— А как же, говорит, с новой жизнью, с новыми переменами, с новыми семейными устоями.
— He могу догадаться, — сказал я. — Уж не с прибавлением ли семейства?
— Нету, — засмеялся Егоров. — Не то. Не попал в цель… Да ты супругу лично спроси. Это ее больше касается… Гляди, какая она счастливая сидит и шьет… Словно фея… Пущай она сама тебе скажет про свое семейное счастье.
Я посмотрел на супругу Митрофана Семеныча. А та улыбнулась этак криво и говорит:
— Ах да, говорит, мы теперь, знаете ли, на кухне бросили стряпать… Без плиты обходимся. В столовую ходим.
— Да-с! — воскликнул довольный хозяин. — Баста! Новую жизнь начали. В болото все — плиту, кастрюли, лоханки… Пущай и баба свободу узнает… Такой же она человек, как и я.
Хозяин долго говорил о несомненных выгодах общественного питания, потом стал смеяться.
— И во всем, представьте себе, выгода и польза от этой перемены. Скажем, гости пришли. Ну, сидят, ждут. Прислушиваются — не подают ли на стол. А ты им, чертям, объявляешь между прочим, дескать, а мы, извините, в столовке питаемся. Хотите — идите, не хотите — не надо, — за волосы вас не потащим.