Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
— Ты сперва сам филонил, а теперь с начальством ссучился. Валяй, уходи.
Я тогда им сказал:
— Дозвольте сказать два слова.
И некоторые сказали:
— Ну, говори. Только поскорей — нам спать надо. (А был день.)
И они лежали на нарах, задравши головы, и было видать, что их ничем не возьмешь. И тогда я сказал:
— Господа, надо видеть социальные сдвиги. Мы есть воры, но, оказывается, этого вскоре у них не будет.
И тогда многие засмеялись и сказали:
— Как это так?
И я тогда встал на нары (и они все заинтересовались) и так им сказал:
— Мы тут собрались с вами одной семьей. Мы с вами делали одно многолетнее общее дело — мы грабили и воровали. И нас неразрывно связывало это кровное дело, а что касается меня, то я ни с кем не ссучился. Только я вижу такие перемены, благодаря чему я работаю и даже пришел сюда.
Они спросили:
— Какие перемены?
И тогда я сказал:
— Господа, нашему преступному миру пришел крах. Это надо видеть и понимать. Которые новички в этом деле — те пусть плавают в своих надеждах, а которые, как и я, — те бесконечно много понимают и это чувствуют. В нашем преступном мире произошел крах. Я не скажу за другие страны, но у нас это как будто бы. И если не сейчас, то, наверное, в скором времени.
И тогда некоторые сказали:
— Похоже на то.
А некоторые сказали:
— Нет.
И тогда я им развернул такую картину труда, что они ахнули.
— У кого же красть, — я сказал, — если богачей не будет и не будет у нас собственников.
И тогда они сказали:
— Если будет только беднота, а богачей не будет, тогда тем не менее будут воровать. А если будут все сравнительно богаты, а бедноты не будет — тогда скорей всего наступит в нашем преступном мире крах. И тогда я сказал:
— Наверное так и будет. И мы должны иметь другую квалификацию. Мы обязаны поработать, и нам это в скором времени зачтется.
Нет, они в тот день на работу не пошли. Они пошумели, покричали и легли спать. А на другой день я опять с ними имел разговор. Я им сказал:
— Господа, давайте будем работать.
А они сказали:
— А как это делается?
На третий день я хотел попросить, чтоб нам дали чаю с печеньем, чтоб разговаривать, но до этого не дошло.
Они все вышли на работу и все захотели перековаться.
Повышение
И тогда меня назначили у них младшим воспитателем. Я у них организовал шесть трудовых коллективов.
Мы работали на славу. И один мой коллектив в штурмовые дни давал 220 процентов. А другие меньше 120 процентов тоже не давали. И теперь они почти все освобождены досрочно.
И я в изоляторах стал иметь большой авторитет. Меня стали уважать массы.
Мне доверили смотреть за питанием лагерников. И я проводил работу среди нацменов, и на кухнях я прекратил блат.
Мы читали газеты. Мы устроили кружок безбожников и занимались ликвидацией неграмотности.
Потом я был назначен комиссаром пятого участка и старшим воспитателем.
И всюду у меня люди работали, как львы, и ни до кого я пальцем не дотронулся.
А в настоящее время я — шеф штрафного изолятора и инструктор КВЧ.
В настоящий момент, когда я пишу, мне осталось несколько дней до выхода.
Я пробыл в лагере полтора года. И я выхожу отсюда с таким сознанием, как будто у меня не было мрачного прошлого, а есть только светлое будущее.
Последние известия
Осенью 1933 года Роттенберг был награжден почетным значком Беломорстроя. И свободным гражданином выехал на строительство Волга — Москва.
Он пробыл месяц на этом строительстве и, как я на днях узнал, взяв отпуск, выехал в Тифлис. Ему хотелось повидать свою мать, которой он доставил так много огорчений.
И я представляю его чувства, с какими он ехал на родину, и тот трепет гордости и восторга, с каким он открыл дверь в свою комнату и сказал родным «здравствуйте».
И я желаю вам, товарищ Роттенберг, успеха в новой вашей жизни и оправдания всех надежд.
А этот рассказ вы непременно пошлите в Каир казачке Марии Корниенко.
Все хорошо, что хорошо кончается
Итак, наш занимательный рассказ о бывшем воре Роттенберге окончен.
Теперь попробуем ножом хирурга, так сказать, разрезать ткань поверхности.
Три предположения могут возникнуть у скептика, который привык сомневаться в человеческих чувствах.
Либо Роттенберг, прошедший огонь, воды и медные трубы, действительно изменил свое сознание и действительно перековался, столкнувшись с правильной системой воспитания.
Либо он сделал новую «аферу».
Либо он, будучи неглупым человеком, рассудив все, решил, что преступному миру действительно приходит крах и сейчас вору надо переквалифицироваться. Причем, если это так, то он сделал это не по моральным соображениям, а по соображениям необходимости.
Я кладу на весы своего профессионального умения разбираться в людях эти три предположения.
И я делаю вывод: Роттенберг благодаря правильному воспитанию изменил свою психику и перевоспитал свое сознание и при этом, конечно, учел изменения в нашей жизни. И в этом я так же уверен, как в самом себе. Иначе я — мечтатель, наивный человек и простофиля. Вот грехи, которых у меня не было за всю мою жизнь.
Вот за новую жизнь этого человека я бы поручился. Но я оговорюсь: я бы поручился только при наших, некапиталистических условиях.
Я еще раз желаю успеха Роттенбергу, и мне хочется ему сказать его же словами: вашему преступному миру приходит крах…