Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленные тайны
Шрифт:
И ведь дошли! Просто чудо». Помню сразу осиротевший полюс, когда мы все пошли к последнему самолету…
И вот на минувшей неделе я опять их увидел всех вместе. На этот раз в подмосковном лесу, в местечке, где обычно они всегда собираются обсуждать планы, праздновать встречи Нового года и наступление лета. На этот раз у костра надо было обдумать, как лучше отметить «день полюса», то есть сегодняшний день, 31 мая.
— Ну поглядите, разве скажешь, что это арктические герои. Загар — еле-еле, рюкзачки, кеды. Воскресные подмосковные ходоки!
Гитары вот не хватает… — Нарочно громко язвил Хмелевский, умолкнувший, впрочем, сразу, как
Семерку тут сразу узнали. По улице, забегая вперед идущих, понеслись ребятишки: «Шпаро… Давыдов…» Старушка, у которой вместо иконы в углу наверняка стоит телевизор, остановилась, припоминая, где же она видела этих людей? И вспомнила. Резонно полагая, что всякие силы таких ребят должны опекать, старушка заботливо перекрестила сверкавшую майскими лужами тропку.
— Ну что ты скажешь теперь? — наклонился к Хмелевскому Мельников. И оба перемигнулись.
Они прожили год, славный во всех отношениях. Признание и понимание важности необычного перехода они почувствовали уже до полюса по многочисленным радиограммам, которые приходили в палатку со всей страны и из многих стран мира. Минуту, возможно, высшей радости в жизни испытали они на полюсе, принимая поздравления журналистов и авиаторов.
И очень впечатляющим был для семерки день, когда они вышли из самолета в «авиационной столице» Севера, Черском.
За год ребята узнали много объятий, много слов заслуженной похвалы и почета. Но когда у костра я спрашивал обо всем пережитом, они улыбались: «Все-таки Черский…»
— Первая любовь, — подчеркнул уважающий точность Хмелевский.
Все было в году минувшем по справедливости: высокие награды Родины и комсомола, признание в мире спортивном, интерес науки ко всему, что они испытали и наблюдали. И, конечно, возбуждали они любопытство.
Приглашений приехать выступить, рассказать было тысячи. Приглашали их на блины, на клубнику, на баню, на чай и на чарку, на воблу и на рыбалку, на устные журналы и комсомольские огоньки.
Одно приглашение было из Лондона. Тут каждый год собирают людей, проявивших высокое мужество в спорте. Они полетели в Лондон. И можно сказать с удовлетворением, достойно представляли свою страну. Их портреты и статьи о них с огромными заголовками появились в газетах.
Они побывали в музеях, встречались с учеными. Встретились и с такими же «добровольными ходоками по бездорожью».
В числе их приятных знакомых был англичанин — мальчик двенадцати лет, переплывший Ла-Манш, и «коллега» по Арктике японец Уэмура, достигший годом раньше полюса на собачьей упряжке.
С Уэмурой им было о чем говорить. Белоснежная скатерть, за которой сидели «семь» и «один», без усилий воображения превратилась в карту белых пространств. «Я шел вот так…», «А мы отсюда…», «У меня с Арктикой есть еще счета», — сказал Уэмура. «И мы собираемся…» Много было вопросов друг к другу. Потом снимались. Рядом с высоким Шпаро японец выглядел почти мальчиком. «Преимущество! Надо меньше продуктов в пути», — смеялся сам Уэмура.
Расстались друзьями и с Лондоном, и с Уэмурой. И сразу, как прилетели в Москву, поехали в Ивантеевку. Приглашение «на блины» от ребят техникума Ивантеевки они получили радиограммой на полпути к полюсу. «Там, на холоде, слово «блины» и забота ребят нас всех растрогали. Решили: обязательно побываем!» Побывали они во многих других местах, близких от Москвы и далеких, в том числе побывали в академических городках Дубне, Обнинске, Пущине. Все хотели
Наблюдая ребят, мы немножко тревожились. Подобно тому, как полюс магнитный не совпадает с географическим, конечный пункт их лыжни не совпадал с полюсом нравственным. Этот последний полюс лежал дальше во времени. Не пройдут ли мимо него? И если достигнут, то сумеют ли задержаться? Известно ведь: испытание медными трубами бывает для человека самым тяжелым, а нередко и роковым.
Нет, ничего не случилось — не зазнались и не сорвались. Отнеслись к неизбежной волне почитаний и внимания как люди зрелые, мудрые.
Это, впрочем, естественно, потому что полюс успеха не был случаен. К нему шли не семьдесят шесть дней, а десять лет. Это и закалило, и многому научило. «Ребята, встречаться, беседовать, отвечать на письма, давать автографы мы обязаны, — сказал Шпаро. — Но ни минуты на это рабочего времени!»
Так и держались. Прежде всего обычные дела по профессии. Работать старались так, чтобы никто не сказал даже с сочувствием: «У них ведь столько забот…»
Такую жизнь легкой не назовешь. У каждого, исключая лишь неженатого Шишкарева, есть еще ведь и главная из забот — семья, дети. У Хмелевского — трое, у Шпаро — двое, у Мельникова — двое, у Давыдова — двое. И если уж стали отцы примером для многих, то, конечно, никак нельзя себя уронить в глазах растущего сына.
Причем в делах прозаических, при хождениях в магазины с авоськой, в решении заковыристой задачки для пятого класса, при ремонте велосипеда, во время зарядки утром. Дети учатся у родителей ежечасно. (Двенадцатилетний Никита Шпаро, я заметил, даже голову держит чуть наклонив, как отец, когда думает, прежде чем что-то сказать). И ничего нет хуже, чем быть героем на людях и лишиться авторитета дома. Об этом они тоже помнили постоянно.
Была у них в этом послеполюсном году и забота особая — Отчет о походе. И они его сделали. Пятьсот страниц машинописного текста о том, как ведет себя организм человека в экстремальных условиях, как вело себя снаряжение; продукты, режим питания, психологический климат похода, опыт радиосвязи, наблюдения медика и общие наблюдения за природой, опыт преодоления препятствий — все это важно зафиксировать по горячим следам. И они это сделали добросовестно. Доклады семерки внимательно слушали в нескольких институтах.
С ней беседовали министр морского флота, министр связи, вице-президент Академии наук СССР.
1 июня 1979 года. Северный полюс.
Неделю назад в Подмосковье.
Конечный Отчет предназначен для многих. Он будет издан и сослужит хорошую службу и тем, кто готовит походы, и тем, кто ходит.
Вот такие дела, такая жизнь была у семерки после 31 мая 1979 года. На подстилке из лавров ребята не возлежали, в житейский суп лавровых листьев не клали. Таков их нравственный полюс.