Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня
Шрифт:
— Мечта. Я ведь автозаводец, мастером-хромировщиком был… Скажите, а что сейчас пишет тот, основной Шолохов?
Начальнику лет тридцать пять. Из них шестнадцать — в милиции.
— Да, вы же по нашим делам! Что ж, форма сидит как надо… Понимаете, не очень удачно выбрали отделение. Раньше тут действительно было… Народ кто откуда. Одним словом, поселок Очаков гремел. Сейчас нет, дней десять походите, может, что и случится… Будут вопросы, теребите Маковского. Он тут хозяин…
Маковский Николай — старшина. Меня представили старшине как стажера: «Все
Идем с Маковским по улице.
— Коля!.. Коля!..
Наверное, что-то случилось. У девушки растрепаны волосы, тяжело дышит.
— Думала, не догоню. Дай мне физику для восьмого.
— Как войдешь — тумбочка слева. Там — для девятого. А для восьмого — под газетой, на полке.
Девушка убегает.
— Вот тут, за ларьком, месяц назад задержал вора. Дюжину сапог утащил…
— Николай, а начальник, кажется, ничего?..
— Хороший. По-моему, всякий, если у станка постоял, на нашей работе будет на месте. С людьми даже нам не всегда надо хмуриться.
Иногда улыбнись — толку в тысячу раз больше… А вот мои окна. Зайдем-ка — по чашке кофе…
Николай, как большинство молодых милиционеров, живет в общежитии. Как женился, получил отдельную комнату. У порога коляска для малыша.
— Пять дней человеку от роду, а кричит, хоть веди в отделение… Иринкой назвали, Тамара, познакомьтесь. Это новый товарищ, на стажировке. Так что еще один билет держи про запас… Тамара в кинотеатре администратором…
А знаете, как познакомились? Веду троих. Вы еще узнаете, как это троих приводить. «Граждане, — кричу, — помогите!» Тут — Тамара. Схватила одного из троих и со мной…
Пьем кофе…
— Николай, значит, начальник…
— Понравится! В милиции так: какой поп, такая и служба. Поглядишь, в ином отделении: начальник хмурый, злой — ну и все кругом будут такие же… В нашем деле и злость, конечно, нужна. С преступником без злости как же бороться.
Но чаще каких людей встречаешь? Ну, нарушил, ну, оступился. Поправь его твердо, но вежливо — скорее поймет. Наш майор на этом стоит. Вам он тоже понравится… Меня учиться заставил. Всего в отделении шестеро учатся. Я в девятом теперь.
Со мной вообще вышло забавно. После армии собрался домой, в Донбасс. И тут Шолохов: давай в милицию, кадры нужны. Я плечами пожал: зачем мне милиция? Взял он меня в оборот, часа два говорил. Вот остался… Ну что вы, разве так раньше было в Очакове! Идешь, бывало, чужой, чужой для всех. Даже не представляете, сколько надо было терпения… Батя крутой у меня. Получаю письмо: «Отец — шахтер. А ты не нашел лучше работы… Дом пустует, а сын в общежитии на холостяцкой кровати… Вот что: приеду в гости, если услышу не по имени, а «мильтоном» зовут — забираю домой! И не рыпайся.
Приехал недавно. Вместе по поселку ходили, по общежитиям. Со стороны глядел, как дежурю, с людьми, с начальником говорил. «Ну что ж, — говорит, — если уважение имеешь — работай. А может, к шахтам поближе? Дом ведь пустой. А милиция и там требуется…»
Я бы поехал, пожалуй. Да нет —
Опять идем по поселку. Заходим в магазины, идем к пруду, где копошатся купальщики, поднимаемся в общежития.
— Здравствуйте, Коля!
— Коля, зайди!
Заходим на две минуты. Трое ребят пришивают к майкам белые номера…
— Слушай, как бы площадку для волейбола и пару мячей… Но ты же знаешь — наш «профсоюзный князь» тебя уважает. Поговори. Пусть не жмется. Скажи, мол, меньше хулиганить будут ребята.
— Ну хороши вы — с милицией на профсоюз…
— Да нет, Коля. Ты без формы пойди… Он же тебя уважает…
— А может, проще: соберем по рублю, вот тебе свой мяч с сеткой. И дело с концом. Я тоже буду ходить на площадку…
Идем дальше.
— Друзей у тебя, Николай…
— Узнаешь постепенно, и люди тебя узнают… Случается, не в отделение бегут, а прямо домой: «Коля, пошли!» Бежишь, если и не на службе. Один раз прямо в трусах выскочил. И кто, вы думали, куролесил? Лучший приятель, Толя Синько. Осатанел с получки.
Я к нему. Он за ножик: «Зарежу!»… Ну, обезвредил как полагается… Утром приходит: «Ничего не помню…» Показал ему царапину от ножа. Глаза закрыл — стыдно…
Стоим на гулком мосту над дорогой. Рельсы белыми нитками бегут мимо зеленых и красных огней. Говорим о всяких милицейских и не милицейских делах.
— Когда на мост поднимаюсь, почему-то вспоминаю Донбасс Может, и уеду когда-нибудь. А сейчас не могу…
Звоните — 02!
Вечером над крышей у перекрестка загораются красные буквы: «Вызов милиции. Звоните — 02!» Это адрес ваших друзей. Если покой наш нарушит плохой человек, звоните 02. Помощь приходит немедленно.
* * *
Голубая машина. Мне уступают место возле стекла, чтобы больше увидеть. Нас четверо: шофер Виктор Сиротин, лейтенант Критский Сергей, сержант Танцура Леонид и я, тоже сержант.
Тихий дождик. По мокрому асфальту ручьями плывет красный, зеленый и желтый уличный свет. В машине глазком мигает радиостанция.
— Я «Чита»… Я «Чита»… «86» — займите квадрат.
«86» — это мы, патруль по Москве. Вся Москва на карте дежурного поделена на квадраты. На карте — фигурки машин. Мы тронулись, и чья-то рука переместила фигурку. Десятки синих машин разошлись по квадратам, и в каждой — зеленый глазок и голос:
— Я «Чита»… На Павелецкой — 001.
Это условный шифр нарушения. Слышно, чей-то далекий голос ответил: «Вас понял, выезжаю немедленно».
Спускается ночь над Москвой. Все меньше прохожих, засыпают дома. Гулко шуршат колеса запоздалых машин. Гаснут последние окна. Засыпают слесари и министры, бухгалтеры и студенты…
— Сколько людей в Москве?..
— Больше шести миллионов…
— Я «Чита», «29-й». срочно… Адрес: Сивцев Вражек, 4…
В нашем квадрате спокойно. Подобрали, отвезли в отделение пьяного, за неправильный поворот указали шоферу грузовика. И опять тихо шуршит резина по зеленым и красным ручьям.