Полное собрание сочинений. Том 4. 1898 — апрель 1901

Ленин Владимир Ильич

Мы заметим на это, что г. Булгаков совершенно неверно передает мысли Каутского. Каутский отнюдь не утверждает, что развитие капитализма ведет к гибели сельского хозяйства, а утверждает обратное. Выводить из слов Каутского об угнетении (= кризисе) сельского хозяйства, о наступающем местами (nota bene [102] ) техническом регрессе, что Каутский говорит о «разрушении», «гибели» сельского хозяйства, можно только при самом невнимательном отношении к сочинению Каутского. В главе X, специально посвященной вопросу о заморской конкуренции (т. е. об основном условии аграрного кризиса), Каутский говорит: «Грядущий кризис, разумеется (nat"urlich), вовсе не обязательно должен (braucht nicht) разрушить пораженную им индустрию. Он делает это лишь в самых редких случаях. По общему правилу, кризис ведет лишь к преобразованию существующих отношений собственности в смысле капитализма» (273–274). Это замечание, сказанное по поводу кризиса сельскохозяйственных технических производств, ясно показывает общий взгляд Каутского на значение кризиса. В той же главе Каутский повторяет этот взгляд и по отношению ко всему сельскому хозяйству: «Изложенное выше нисколько еще не дает права говорить о гибели сельского хозяйства (Man braucht deswegen noch lange nicht von einem Untergang der Landwirtschaft zu sprechen). Но его консервативный характер исчез безвозвратно там, где прочной ногой встал современный способ производства. Удерживание старой рутины (Das Verharren beim Alten) угрожает сельскому хозяину верной гибелью; он должен беспрерывно следить за развитием техники, беспрерывно должен приспособлять свое производство к новым условиям… И в деревне экономическая жизнь, которая до сих пор с суровым однообразием двигалась в вечно неизменной колее, попала в состояние постоянного революционизирования, состояние, характерное для капиталистического способа производства» (289).

102

Заметьте. Ред.

Г-н Булгаков «не понимает», каким образом совмещаются тенденции к развитию производительных сил земледелия и тенденции к усилению затруднений торгового земледелия.

Чего же тут непонятного?? Капитализм и в земледелии, и в промышленности дает гигантский толчок развитию производительных сил, но именно это развитие чем дальше, тем сильнее обостряет противоречия капитализма, ставит ему новые «затруднения». Каутский развивает одну из основных идей Маркса, который категорически подчеркивал прогрессивную историческую роль земледельческого капитализма (рационализирование земледелия, отделение земли от сельского хозяина, освобождение сельского населения от отношений господства и рабства и т. д.), указывая в то же время не менее категорически на обнищание и угнетение непосредственных производителей, на несовместимость капитализма с требованиями рационального земледелия. В высшей степени странно, что г. Булгаков, признающий, что его «общее социально-философское миросозерцание то же, что и у Каутского» [103] , не замечает того, что Каутский развивает здесь основную мысль Маркса. Читатели «Начала» неизбежно должны остаться в недоумении относительно того, как относится г. Булгаков к этим основным идеям, как может он, при тождестве общего миросозерцания, говорить: «De principiis non est disputandum» [104] !!? Мы позволяем себе не поверить этому заявлению г-на Булгакова; мы считаем спор между ним и другими марксистами возможным именно вследствие общности этих «principia». Говоря, что капитализм рационализирует земледелие, что технику для земледелия дает индустрия и пр., г. Булгаков лишь повторяет один из таких «principia». Напрасно только говорит он при этом «совсем напротив». Читатели могут подумать, что Каутский держится иного мнения, тогда как Каутский с полной решительностью и определенностью развивает в своей книге именно эти основные идеи Маркса. «Именно индустрия, – говорит Каутский, – создала технические и научные условия нового, рационального земледелия, именно она революционизировала земледелие посредством машин и искусственных удобрений, посредством микроскопа и химической лаборатории, породив таким образом техническое превосходство крупного капиталистического производства над мелким крестьянским производством» (S. 292). Каутский не впадает таким образом в то противоречие, которое мы встречаем у г. Булгакова: с одной стороны, г. Булгаков признает, что «капитализм» (т. е. производство посредством наемного труда, т. е. не крестьянское, а крупное производство?) «рационализирует земледелие», а, с другой стороны, «носителем этого технического прогресса вовсе не является здесь крупное производство»!

103

Относительно философского миросозерцания мы не знаем, верны ли эти слова г. Булгакова. Каутский, кажется, не сторонник критической философии, как г. Булгаков.

104

«О принципах не спорят». Ред.

II

Десятая глава книги Каутского посвящена вопросу о заморской конкуренции и об индустриализации сельского хозяйства. Г-н Булгаков крайне пренебрежительно отзывается об этой главе: «Ничего особенно нового или оригинального, более или менее известные основные факты» и пр., оставляя в тени основной вопрос о понимании аграрного кризиса, его сущности и значения. А между тем этот вопрос имеет громадную теоретическую важность.

Из того общего понимания земледельческой эволюции, которое дал Маркс и подробно развил Каутский, вытекает неизбежно и понимание аграрного кризиса. Суть аграрного кризиса Каутский видит в том, что сельское хозяйство Европы потеряло, вследствие конкуренции стран, производящих хлеб крайне дешево, возможность сваливать на массу потребителей те тяжести, которые частная собственность на землю и капиталистическое товарное производство возлагают на сельское хозяйство. Отныне сельское хозяйство Европы «само должно нести их (эти тяжести), и в этом состоит современный аграрный кризис» (S. 239, курсив Каутского). Главная из этих тяжестей – поземельная рента. В Европе она взвинчена предшествующим историческим развитием до громадных пределов (и дифференциальная и абсолютная рента) и закреплена в ценах на землю [105] . В колониях (Америке, Аргентине и пр.), поскольку они остаются колониями, мы видим, наоборот, свободные земли, занимаемые новыми поселенцами либо совсем даром, либо за ничтожную цену, и притом земли, девственное плодородие которых низводит издержки производства до minimum’a [106] . Вполне естественно, что до сих пор капиталистическое земледелие Европы сваливало на потребителей непомерно вздутую ренту (в виде высоких хлебных цен), теперь же тяжесть этой ренты падает на самих сельских хозяев и землевладельцев, разоряя их [107] . Таким образом, аграрный кризис нарушил и продолжает нарушать прежнее благополучие капиталистического землевладения и капиталистического сельского хозяйства. Капиталистическое землевладение до сих пор брало все большую и большую дань с общественного развития и закрепляло высоту этой дани в земельных ценах. Теперь ему приходится поступаться этой данью [108] . Капиталистическое сельское хозяйство брошено теперь в то же состояние неустойчивости, которое свойственно капиталистической промышленности, и вынуждено приспособляться к новым условиям рынка. Аграрный кризис, как и всякий кризис, разоряет массы хозяев, производит крупную ломку установившихся отношений собственности, местами ведет к техническому регрессу, к оживанию средневековых отношений и форм хозяйства, по в общем и целом он ускоряет общественную эволюцию, вытесняет патриархальный застой из его последних прибежищ, вынуждает дальнейшую специализацию земледелия (один из основных факторов сельскохозяйственного прогресса в капиталистическом обществе), дальнейшее применение машин и т. д. В общем и целом, – это показал Каутский в IV главе своей книги по данным о нескольких странах, – далее в Западной Европе мы не видим застоя земледелия в 1880–1890-ые годы, а видим технический прогресс. Мы говорим – даже в Западной Европе – потому, что в Америке, напр., этот прогресс еще яснее.

105

См. об этом процессе вздувания ренты и закрепления ее меткие замечания Парвуса: «Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис». Парвус солидарен с Каутским в основных взглядах на кризис и на аграрный вопрос вообще.

106

Минимума. Ред.

107

Парвус, назв. соч., с. 141. Цит. в «Начале», № 3, с. 117, рецензия на книгу Парвуса. (См. настоящий том, стр. 61. Ред.) Добавим, что и другие «затруднения» торгового земледелия, тяготеющие на Европе, обременяют колонии в несравненно менее сильной степени.

108

Абсолютная рента есть результат монополии. «К счастью, возвышение абсолютной ренты имеет свои пределы… До недавнего времени она неуклонно возрастала в Европе так же, как и дифференциальная рента. Но заморская конкуренция в высокой степени подорвала эту монополию. Мы не имеем никаких оснований думать, что от заморской конкуренции пострадала в Европе дифференциальная рента, за исключением некоторых округов Англии… Но абсолютная рента понизилась, и это принесло пользу (zu gute gekommen) прежде всего рабочим классам» (S. 80. Ср. также S. 328).

Одним словом, нет основания видеть в аграрном кризисе явление, задерживающее капитализм и капиталистическое развитие.

Рецензия. Гобсон. Эволюция современного капитализма. (Пер. с английского. СПБ. 1898. Изд. О. П. Поповой. Цена 1 р. 50 к.)

Книга Гобсона представляет из себя собственно не изучение эволюции современного капитализма, а очерки новейшего промышленного развития на основании, главным образом, английских данных. Поэтому заглавие книги несколько широко: автор вовсе не касается земледелия, да и промышленную экономию рассматривает далеко не в полном ее объеме. По своему направлению Гобсон принадлежит, вместе с известными писателями, супругами Вебб, к представителям одного из передовых течений английской общественной мысли. К «современному капитализму» он относится критически, вполне признавая необходимость замены его высшей формой общественного хозяйства и относясь к вопросу об этой замене с типично английской реформаторской практичностью. К убеждению в необходимости реформы он приходит более путем эмпирическим, под влиянием новейшей истории английского фабричного законодательства, английского рабочего движения, деятельности английских муниципалитетов и пр. Стройных и цельных теоретических воззрений, которые бы служили базисом для его реформаторской программы и освещали частные вопросы реформы, у Гобсона нет. Поэтому наиболее силен Гобсон в тех случаях, когда дело идет о группировке и описании новейших статистических и экономических данных. Наоборот, когда дело касается общетеоретических вопросов политической экономии, Гобсон оказывается очень слабым. Для русского читателя даже странно видеть, как писатель с такими обширными познаниями и практическими стремлениями, заслуживающими полного сочувствия, беспомощно возится с вопросом о том, что такое «капитал», какова роль «сбережения» и т. п. Эта слабая сторона Гобсона вполне объясняется тем, что для него Дж. – Ст. Милль больший авторитет в политической экономии, чем Маркс, которого Гобсон хотя раз или два и цитирует, но, очевидно, совершенно не понимает или не знает. Нельзя не пожалеть о массе непроизводительного труда, который затрачивается Гобсоном на то, чтобы разобраться в противоречиях буржуазной и профессорской политической экономии. В лучшем случае Гобсон приближается к тем решениям, которые уже давно даны Марксом; в худшем случае он перенимает ошибочные воззрения, находящиеся в резком противоречии с его отношением к «современному капитализму». Самая неудачная глава книги – седьмая: «Машины и промышленный застой». Гобсон пытается здесь разобраться в теоретических вопросах о кризисах, об общественном капитале и доходе в капиталистическом обществе, о капиталистическом накоплении. Верные мысли о несоответствии производства и потребления в капиталистическом обществе, об анархическом

характере капиталистического хозяйства тонут в груде схоластических рассуждений о «сбережении» (Гобсон смешивает накопление со «сбережением»), среди всяческих робинзонад («положим, что человек, работая примитивными орудиями, изобретает новый инструмент… сберегает свою пищу» и пр.) и т. п. Гобсон очень любит диаграммы – ив большинстве случаев очень умело пользуется ими, наглядно иллюстрируя свое изложение. Но то представление о «механизме производства», которое выразил Гобсон в рисунке на стр. 207 (гл. VII), способно вызвать лишь улыбку в читателе, сколько-нибудь знакомом с действительным «механизмом» капиталистического «производства». Гобсон смешивает здесь производство с общественным строем производства, обнаруживает крайне смутное понятие о том, что такое капитал, каковы его составные части, каковы те классы, на которые необходимо делится капиталистическое общество. В главе VIII Гобсон дает интересные данные о составе населения по занятиям и об изменении этого состава во времени, но в его теоретических рассуждениях о «машинах и спросе на труд» крупный пробел тот, что он игнорирует теорию «капиталистического перенаселения» или резервной армии. К более удачным главам книги Гобсона принадлежат те, в которых он рассматривает положение женщин в современной индустрии и современные города. Приведя статистические данные о росте женского труда и описав крайне дурные условия этого труда, Гобсон справедливо указывает, что надежда на улучшение этих условий заключается лишь в вытеснении работы на дому фабричной работой, ведущей к «более тесным социальным отношениям» и к «организации». Точно так же и по вопросу о значении городов Гобсон приближается к общим воззрениям Маркса, признавая, что противоположность между городом и деревней противоречит строю коллективистического общества. Выводы Гобсона много выиграли бы в убедительности, если бы он не игнорировал и по этому вопросу учения Маркса. Тогда Гобсон, вероятно, яснее подчеркнул бы исторически прогрессивную роль крупных городов и необходимость соединения земледелия и промышленности при коллективистической организации хозяйства. Последняя глава книги Гобсона: «Цивилизация и промышленное развитие» едва ли не самая лучшая; автор доказывает здесь целым рядом удачных доводов необходимость реформы современного промышленного строя в духе усиления «общественного контроля» и «социализации индустрии». При оценке несколько оптимистических взглядов Гобсона на способ осуществления этих «реформ» необходимо принять во внимание особенности английской истории и английской жизни: высокое развитие демократии, отсутствие милитаризма, громадную силу организованных тред-юнионов, растущее помещение английского капитала вне Англии, ослабляющее антагонизм между английскими предпринимателями и рабочими, и пр.

В своей известной книге о социальном движении в XIX веке проф. В. Зомбарт отмечает, между прочим, «тенденцию к единству» (заглавие VI главы), т. е. тенденцию социального движения разных стран в его различных формах и оттенках к однородности, а наряду с этим и тенденцию к распространению идей марксизма. По отношению к Англии Зомбарт усматривает эту тенденцию в том, что английские тред-юнионы все более оставляют «чисто манчестерскую точку зрения». Мы можем сказать по поводу книги Гобсона, что передовые английские писатели под давлением требований жизни, которая все больше и больше оправдывает «прогноз» Маркса, начинают чувствовать несостоятельность традиционной буржуазной политической экономии и, освобождаясь от ее предрассудков, невольно приближаются к марксизму.

Перевод книги Гобсона страдает существенными недостатками.

Написано в апреле 1899 г.

Напечатано в мае 1899 г. в журнале «Начало» № 5. Подпись: В. Л. Ильин

Печатается по тексту журнала

Ответ г. П. Нежданову

В № 4-м «Жизни» г. П. Нежданов разбирает мою и других авторов статьи о теории рынков {35} . Я намерен ответить только на одно утверждение г-на П. Нежданова, именно на то, что я «исказил свою борьбу против теории третьих лиц» своей статьей в № 1 «Научного Обозрения» за текущий год. Что касается до остальных вопросов, поставленных г. П. Неждановым относительно теории рынков и в частности взглядов П. Б. Струве, то я ограничусь ссылкой на свою статью в ответ Струве («Еще к вопросу о теории реализации»; напечатание ее в «Научном Обозрении» замедлилось по обстоятельствам, от автора не зависящим).

35

Речь идет о статье В. И. Ленина «Заметка к вопросу о теории рынков (По поводу полемики гг. Туган-Барановского и Булгакова)» (см. настоящий том, стр. 44–54).

Г-н П. Нежданов утверждает, что «капиталистическое производство никаким противоречием между производством и потреблением не страдает». Из этого он выводит, что, признавая это противоречие, «Маркс страдал серьезным внутренним противоречием», и что я повторяю ошибку Маркса.

Я считаю совершенно ошибочным (или основанным на недоразумении) мнение г. П. Нежданова и не могу видеть никакого противоречия во взглядах Маркса.

Утверждение г. П. Нежданова, что в капитализме нет никакого противоречия между производством и потреблением, настолько странно, что его можно объяснить только совершенно особым смыслом, который придан им понятию «противоречие». Именно г. П. Нежданов думает, что «раз действительно существует противоречие между производством и потреблением, – это противоречие должно систематически давать избыточный продукт» (стр. 301; то же в заключительных тезисах, стр. 316). Это совершенно произвольное и, по-моему, совершенно неправильное толкование. Критикуя мои утверждения о противоречии между производством и потреблением в капиталистическом обществе, г. П. Нежданов должен был (думается мне) изложить читателю, как я понимаю это противоречие, не ограничиваясь изложением своего взгляда на сущность и значение этого противоречия. Вся суть вопроса (вызвавшего полемику г. П. Нежданова против меня) в том-то и состоит, что я понимаю рассматриваемое противоречие совершенно не так, как хочет понимать его г. П. Нежданов. Я нигде не говорил, что это противоречие должно систематически [109] давать избыточный продукт; я этого не думаю, и подобного взгляда нельзя вывести из слов Маркса. Противоречие между производством и потреблением, присущее капитализму, состоит в том, что производство растет с громадной быстротой, что конкуренция сообщает ему тенденцию безграничного расширения, тогда как потребление (личное), если и растет, то крайне слабо; пролетарское состояние народных масс не дает возможности быстро расти личному потреблению. Мне кажется, что всякий, внимательно прочитавший стр. 20 и 30 моих «Этюдов» (статья о сисмондистах, цитируемая г. П. Неждановым) и стр. 40 «Научного Обозрения» (1899 г., № 1) [110] , убедится в том, что я с самого начала только такой смысл и придавал противоречию между производством и потреблением в капитализме. Да и нельзя придать этому противоречию иного смысла, если держаться строго теории Маркса. Противоречие между производством и потреблением, присущее капитализму, состоит только в том, что растет национальное богатство рядом с ростом народной нищеты, растут производительные силы общества без соответствующего роста народного потребления, без утилизации этих производительных сил на пользу трудящихся масс. Понимаемое в этом смысле рассматриваемое противоречие есть не подлежащий никакому сомнению, подтверждаемый ежедневным опытом миллионов людей факт, и именно наблюдение этого факта приводит работников ко взглядам, нашедшим полное и научное выражение в теории Маркса. Это противоречие вовсе не ведет необходимо к тому, чтобы систематически производился избыточный продукт (как хочет думать г. Нежданов). Мы вполне можем представить себе (рассуждая чисто теоретически об идеальном капиталистическом обществе) реализацию всего продукта в капиталистическом обществе без всякого избыточного продукта, но мы не можем представить себе капитализма без несоответствия между производством и потреблением. Выражается это несоответствие (как ясно показано Марксом в его схемах) в том, что производство средств производства может и должно обгонять производство предметов потребления.

109

Подчеркиваю систематически, ибо несистематическое производство избыточного продукта (кризисы) неизбежно в капиталистическом обществе вследствие нарушения пропорциональности между разными отраслями промышленности. А известное состояние потребления есть один из элементов пропорциональности.

110

См. Сочинения, 5 изд., том 2, стр. 146–147, 159–160 и настоящий том, стр. 47–48. Ред.

Таким образом, г. Нежданов совершенно ошибочно заключил, что противоречие между производством и потреблением должно систематически давать избыточный продукт, и из этой ошибки вытекло его несправедливое обвинение Маркса в непоследовательности. Напротив, Маркс остается строго последовательным, когда показывает:

1) что продукт может быть реализован в капиталистическом обществе (разумеется, при предположении пропорциональности между различными отраслями промышленности); что для объяснения этой реализации ошибочно было бы привлекать внешнюю торговлю или «третьих лиц»;

2) что теории мелкобуржуазных экономистов (а la Прудон) относительно невозможности реализовать сверхстоимость покоятся на полном непонимании самого процесса реализации вообще;

3) что даже при вполне пропорциональной, идеально гладкой реализации мы не можем представить себе капитализма без противоречия между производством и потреблением, без того, чтобы гигантский рост производства не совмещался с крайне слабым ростом (или даже застоем и ухудшением) народного потребления. Реализация происходит больше на счет средств производства, чем на счет предметов потребления – это ясно следует из схем Маркса; а из этого, в свою очередь, вытекает с неизбежностью, что «чем больше развивается производительная сила, тем более приходит она в противоречие с узким основанием, на котором покоятся отношения потребления» (Маркс) {36} . Из всех мест «Капитала», посвященных вопросу о противоречии между производством и потреблением [111] , ясно видно, что только в таком смысле Маркс и понимал противоречие между производством и потреблением.

36

См. К. Маркс. «Капитал», т. III, 1955, стр. 255.

111

Места эти приведены в моей статье в «Научном Обозрении» 1899 г., № 1 и повторены в 1-й главе «Развития капитализма в России», стр. 18–19. (См. настоящий том, стр. 47 и след.; Сочинения, 5 изд., том 3, стр. 46–48. Ред.)

Между прочим, г. П. Нежданов думает, что г. Туган-Барановский тоже отрицает противоречие между производством и потреблением в капиталистическом обществе. Я не знаю, верно ли это. Г-н Туган-Барановский сам привел в своей книге схему, показывающую возможность роста производства при сокращении потребления (и это, действительно, возможно и случается при капитализме). Неужели можно отрицать, что здесь мы видим противоречие между производством и потреблением, хотя избыточного продукта здесь нет?