Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова
Шрифт:
Чуть ослаб — смерть к тебе опускается сверху на больших крыльях. Поморник. Схватил — поминай, как звали пингвина.
Очень забавная птица. Однако не думайте, что встретишь их в Антарктиде на каждом шагу.
На две тысячи километров ледового побережья — всего три государства пингвинов. Мирянам повезло, в любое время иди и любуйся: пятнадцать-двадцать тысяч птиц почти у порога.
* * *
Как грачи, многочисленны в Антарктиде пингвины адели. Они забредают иногда в гарнизон «императоров». Мечется суетливый школьник-мальчишка между спокойными и сановитыми людьми. Надоест всем. Получив пару щипков,
Трое австралийцев на станции Моусон сгорают от нетерпения — русские прилетели!
«Император» покидает государство только по великой нужде — надо идти кормиться. Адели постоянно бродят вдоль побережья просто из любопытства. Незнакомый предмет — несутся к нему сломя голову. Иногда идут, тихо покачиваясь. Если посмотреть вслед — точь-в-точь старушки на богомолье бредут. Забегают адели на летную полосу — глянуть на самолеты. Ходили в поселок. Но собаки в Мирном их кое-чему уже научили. Теперь обходят Мирный сторонкой.
Приход корабля — большая сенсация для пингвинов. Снимаются целым лагерем, подходят к самому борту. Непременно попытались бы забраться на борт, но слишком круто и высоко.
На елке у нас аделька, нареченный Парамоном по случаю Нового года, очень быстро заскучал по родной Антарктиде. Под елкой сделали для него что-то вроде загона. Полчаса, изредка протестуя, слушал Парамон стук тарелок и музыку. Потом, когда в комнате стало жарко, поплыл к потолку синий табачный дым и открыли бутылки с духовитым напитком, Парамон решил бежать из неволи. Чуть-чуть не повалил стол вместе с елкой. Вынесли Парамона. Раскрыл клюв, жадно глотает воздух.
Пустили. Полминуты соображал, потом хватил курсом на север. Бежит. Упадет на брюхо, гребет лапами, потом снова бежит.
— Ну, будет теперь рассказов на островах Хасуэлл…
В новогоднюю ночь было много хороших тостов. Кто-то предложил выпить и за пингвинов. Забавные птицы делают пребывание человека в пустыне менее тяжким. Человек видит рядом с собою жизнь. А это очень много значит для человека.
Вот так выглядят в Антарктиде жуткие трещины.
Шестеро за столом
Кают-компания четыре раза собирает нас вместе: завтрак, обед, ужин, кино.
Приходим мокрые от пота и снега. Вешаем на крюки кожаные доспехи — и за столы. Шесть человек за столом. Рождается что-то вроде застольной дружбы.
Вот первый застольный товарищ Вася Кутузов. Он повар. И, как все повара, за стол почти не садится:
— Ну как, ребята?..
Это значит —
— Вась, а ну покажи подошву?
Доверчивый Вася поднимает сапог.
— Ну, так и знал, подошву сготовил. Разве это котлеты!
Большей обиды нельзя придумать. Вася со стуком бросает ложку и уходит на кухню. Сейчас на кухне будет громкий, на всю столовую, разговор о том, какие хорошие ребята были на дизель-электроходе «Обь». Что ни сготовишь — все хорошо. Васю Кутузова уговорили остаться в Антарктиде, когда пришел на «Оби» в качестве главного кока. Вася отпустил шикарную бороду и, когда снимает халат, очень похож на попа из небогатого деревенского прихода. Его искренне любят, и шутят потому только, что надо над кем-то и пошутить.
У повара ко мне особое отношение. Обязательно сядет рядом, поставит пару компотов:
— Пишешь?
— Пишу, Вася.
— Да-а… Я вот тоже пару мемуарчиков жене написал…
Вася приготовил два письма для жены. Но хочется ему как-нибудь по-особому назвать описание антарктической жизни. Тут и подвернулось словцо — «мемуары».
— Ты мне скажи, тезка, как это сделать, чтоб принимали в газету заметки? Чтоб написал, и сразу приняли?..
Вася признается: уже три раза, возвращаясь из плавания, робко ходил в газету.
— Понимаешь, прочтут — и «Нет, не подходит». Ты, говорят, просто пиши, не по-газетному…
Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол пару компотов и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.
* * *
Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Неловко ходить со Звездой в Антарктиде.
Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.
Три дня назад мы летели с ним вглубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями:
— Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…
— Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?
Долго добросовестно вспоминает:
— 26 августа 1943 года. Бомбил родной город. Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец. Захожу в пике — в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами…
Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: езжай! Подхожу к дому — ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое, в окопе в саду отсиделись.
— А тут, в Антарктиде, были трудные дни?
— Конечно, были… — Глядит в окошко. Под крыльями — поземка. — Были. У кого их тут не было…
Рисунок Василия Пескова.