Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки.
Шрифт:
Раз десять кинул на берег. Оглянулся — ничего нет. Украли! Рев, беготня по берегу, сцепился с соседом, которого заподозрил. Тут судей не бывает, кто сильнее — тот прав. К местам хорошей рыбалки собираются иногда по десятку медведей. Медведица учит несмышленое поколение, как надо ударить, как нырнуть на глубоком месте за рыбой. Медвежата дерутся из-за кидано, еду сожрал». «Кричу в телефон: медведь на дровяном складе! Пришлось пожарников звать…» «Стоим, глядим друг на друга — шагов десять. Не более. Как заревет, жидким ударил — и деру…» «Забавно
Степан Иванович Ушаков.
В первый день на Камчатке мне позвонил московский знакомый: «Ты вот все со зверями…
В больницу самолетом привезли парня… Понимаешь — медведь».
…Парень своим ходом вышел ко мне из палаты. Но был он в бинтах с головы до ног.
— Вот как отделал… — Парень достал из халата зеркальце. — Двенадцать скобок на этой щеке и на этой — лапой ударил…
Вот что рассказал Колодкин Виктор, шофер и строитель из тундрового поселка Каменская.
«В полдень мы пошли с Валей по кедровые орехи. Собираем в лощине — это километров пять от села. Услышал я подозрительный треск.
Бросил мешок. Валю за руку — и наверх. Надо ж случиться — видно, и он к этому месту вышел. И подумал, наверное, что мы зло имеем. Наверное, он тоже по орехи пришел и считал кедровник ну своим, что ли. Короче, увидел его в десяти метрах. Успел крикнуть: «Валя, беги!»
А он уже надо мною на задних… Ну вот, видите: лицо, рука — кость переломлена. Я упал. Слышу, по черепу, как по горшку: дррр… (зубами, наверно; одни лоскуты остались на голове). И отпрыгнул. Я подумал: ушел. Шевельнулся, а он тут начал рвать, раза три приподнял за свитер… Зарастет. Вот только лицо…»
Не очень веселый случай. Но все-таки не надо думать о камчатских медведях плохо. У зверя больше причин на нас обижаться. Встреча с существом, пахнущим дымом и табаком, — всегда для медведя большая опасность.
Никто не считал, сколько каждый год убивают их на Камчатке. Раньше медвежьи шкуры шли на шапки английских гвардейцев. Теперь служат большими половиками в квартирах. И много медведей потому только, что мало еще людей на Камчатке. В дальних углах полуострова живут охотники, которых кормит медвежий промысел. Мне встретился, может быть, самый знаменитый из них.
* * *
В Ключах сказали: «А его найти просто. Вот по этой улице. И глядите — на сарае растянута медвежья шкура». Я насчитал двенадцать рас тянутых шкур на сараях, на воротах, на бревенчатых стенах домов и нашел наконец.
Охотник Степан Иванович Ушаков был дома, но готовился снова в тайну — чинил нарты.
Собаки
— Из Москвы ко мне?! — Охотник понюхал табак и сказал что-то жене.
На столе появились горячая медвежатина и тарелка с брусникой.
— Степан Иванович, говорят, много медведей убил?
— Однако, много. Вот едим девятьсот двадцать пятого…
— Всех так и считаете?
Степан Иванович нюхает табак, достает из сундучка завернутую в тряпицу стопку засаленных записных книжек.
— Вот, записано…
Листаю слипшиеся страницы, исписанные печатными буквами. Пять-шесть слов — и частокол палочек. «20 августа 1937 года. Шестером на Еловке охотились». А дальше палочки. Каждая палочка — убитый медведь. Он метил тех, в которых сам стрелял. За неделю — шесть палочек…
Время от времени хозяин «Записок» подводит итог. «1944 год. Всего убито 49 медведей».
— В тот год много стреляли. Война. Продукты давай. Я три тонны мяса сдавал. За один день, помню, четырех медведей убил.
— И сейчас пишешь?
Достает из кармана помятую книжку. Те же печатные буквы и палочки. «Охотился на Еловке. Убил 13. Трудно дошел, болели ноги».
— В этом году много зверей. Можно было больше стрелять. Рыбкоп не берет…
Тайга не делает охотника разговорчивым.
Наш разговор — вопрос и ответы.
— Мне сейчас без двух шестьдесят. Стрельнул первый раз, когда было пять лет. Отец отошел, а я по уткам из дробового. Хорошо помню: одну подбил, отец на выстрел бежит: «Как же ты, разбойник, ружье удержал?!» В десять годов из винчестера у зимовья медведя свалил.
— Говорят, гуся на лету пулей бьешь?
Нюхает табак, вспоминает. Просит внука собакам понести медвежатины.
— Молодыми дурачились: кружки у огня кверху швыряли. В мою не все попадали, а я всегда дырки производил. И теперь в пять копеек на сто шагов попаду. Ноги вот, ноги бастуют…
Снимок из книжки моего коллеги, шведского фотографа-анималиста Свена Йильсетера. Медведей он снял на Аляске. Образ жизни у этих зверей такой же, как на Камчатке. Фотографу повезло — семь рыболовов сразу.
Каждое лето после промысла, после ночевок в снегу охотники уходят опять в тайгу, к горячим ключам, лечиться. «Я все ключи знаю: от поясницы, от живота, от ног, от простудных чирьев. Всегда помогало». И в этом году ключи свое сделали, но что-то осталось в ногах у охотника. А надо идти…
— Опять на медведя?
— Соболей буду бить… Нет, соболей не считал. Волков, лисиц, росомах, соболей не считал. Медведей считал — большой зверь. Можешь ты его положить, а то и сам ляжешь…