Полное собрание сочинений. Том 83

Толстой Лев Николаевич

Краткая автобиография С. А. Толстой напечатана В. С. Спиридоновым в журнале «Начала» 1921, № 1.

Литература о С. А. Толстой, поскольку о ней говорится в биографиях Толстого и в воспоминаниях о нем, огромна. Из специально ей посвященных работ укажем статью М. Горького «О С. А. Толстой» («Русский современник» 1924, № 4) и воспоминания В. Ф. Булгакова в статье «Письма С. А. Толстой к В. Ф. Булгакову» («На чужой стороне» Берлин, 1923, II).

² [что я ухаживаю,]

³ Елизавета Андреевна Берс (р. 27 июля 1843 г., ум. 16 ноября 1919 г.), старшая сестра С. А. Толстой, была замужем за флигель-адъютантом, Гавриилом Емельяновичем Павленковым (ум. 1892 г.), развелась с ним и вторично вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Александровича Берса (1844—1921). Ее младшая сестра Т. А. Кузминская следующим образом характеризует Е. А. Берс и ее взаимоотношения с Толстым: «Лев Николаевич ни на кого из нас не обращал исключительного внимания и ко всем относился равно. С Лизой он говорил о литературе, даже привлек ее к своему журналу «Ясная Поляна». Он задал ей написать для своих учеников два рассказа: «О Лютере» и «О Магомете». Она прекрасно написала их, и они полностью были напечатаны в двух отдельных книжках, в числе других приложений» (Т. А. Кузминская, «Моя жизнь дома и в Ясной поляне 1846—1862. М. 1925, стр. 71). «Частые посещения Льва Николаевича вызывали в Москве толки, что он женится на старшей сестре Лизе. Пошли намеки, сплетни, которые доходили и до нее» (там же, стр. 75). «Лиза всегда почему-то с легким презрением относилась к семейным, будничным заботам. Маленькие дети, их кормление, пеленки, всё это вызывало в ней не то брезгливость, не то скуку. Соня, напротив, часто сидела в детской, играла с маленькими братьями, забавляла их во время их болезни, выучилась для них играть на гармонии и часто помогала матери в ее хозяйственных заботах. Поразительно, как во всем эти две сестры были различны» (там же, стр. 79). Е. А. Берс очень тяжело пережила предложение Толстого Софии Андреевне. Т. А. Кузминская так описывает события, связанные с предложением 16 сентября 1862 г.: ...«Меня позвали делать чай. Через несколько времени я видела, как Соня, с письмом в руке, быстро прошла вниз в нашу комнату. Через несколько мгновений за ней тихо, как бы нерешительно, последовала и Лиза. «Боже мой! думала я; она помешает Соне... Я бросила разливать чай и побежала за Лизой. Я не ошиблась. Лиза только что спустилась вниз и стучалась в дверь нашей комнаты, которую заперла за собой Соня. — Соня! — почти кричала она. — Отвори дверь, отвори сейчас! Мне нужно видеть тебя... Дверь приотворилась. — Соня, что le comte пишет тебе, — повелительным голосом почти кричала Лиза. По ее голосу я видела, что она была страшно возбуждена и взволнована; такой я никогда еще не видела ее. — Il m’a fait la proposition [Он мне сделал предложенье], — отвечала тихо Соня, видимо испугавшись состояния Лизы и переживая, вместе с тем, те счастливые минуты спокойного удовлетворения, которое может дать только взаимная любовь. — Откажись! — кричала Лиза, — откажись сейчас! — в ее голосе слышалось рыданье. Соня молчала. Видя ее безвыходное положение, я побежала за матерью. Я была бессильна помочь им, но понимала, что тут каждая минута дорога, что Лев Николаевич там, наверху, ждет ответа и что он не должен ничего знать о Лизе и ее состоянии. Мама пошла вниз, а я осталась наверху. Матери удалось успокоить Лизу» (там же, стр. 131—132). Имеются следующие записи в Дневнике Толстого, — под 22 сентября 1861 г.: «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет». Другая запись под 8 сентября 1862 г.: «Лиза как будто спокойно владеет мной. Боже мой! как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой». Под 10 сентября 1862 г.: «Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу». На другой день после объяснения с Софьей Андреевной Толстой записал: «Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть. Целует». С. А. Толстая пишет в дневнике: «Отец мой был очень недоволен, что выхожу я, а не сестра Лиза, не хотел соглашаться, не давал денег на приданое. Сестра Лиза великодушно пошла выпрашивать у отца согласия и денег на мое приданое» (Дневники С. А. Толстой, 1891—1897. М. II, стр. 90). А. Е. Берс писал С. А. Толстой 5 октября 1862 г.: «На щет Лизы будь совершенно покойна; она также очень желает, чтобы вы жили у нас, и ты увидишь, как она радушно обеих вас обнимет; она совершенно покойна и так обо всем умно рассудила, что я не могу довольно на нее нарадоваться. Будь уверена, что она от души радуется твоему счастью». После женитьбы Толстого связь с Е. А. Берс у него не порвалась. Она оказывала помощь Толстому в его работах над «Войной и миром». Сохранилось ее письмо от середины сентября 1863 г. в ответ на запрос Толстого о нужных ему материалах; к этому письму приложен список книг, представляющих подбор основных изданий по истории 1812 г. Толстой вывел Е. А. Берс в образе Веры Ростовой. Т. А. Кузминская писала в 1864 г. после первого чтения «Войны и мира» («1805 год»): «Вера — ведь это настоящая Лиза. Еe степенность, отношение к нам...» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», III, стр. 24.)

Е. А. Берс является автором следующих произведений: «О причинах разорения земледельческой России», Спб. 1899; «Вопросы нашего времени» (на правах рукописи) Спб. 1902; другое издание: Спб. 1906; «Курс на русский рубль», Птг. 1914.

⁴ Повесть Софьи Андреевны была написана в 1860 г. (п. С. А.). Содержание ее характеризуется Т. А. Кузминской так: «Подробности повести я хорошо не помню, но сюжет и герои остались у меня в памяти. В повести два героя — Дублицкий и Смирнов. Дублицкий — средних лет, непривлекательной наружности, энергичен, умен, с переменчивыми взглядами на жизнь. Смирнов — молодой, лет 23, с высокими идеалами, положительного спокойного характера, доверчивый и делающий карьеру. Героиня повести — Елена. Молодая девушка, красивая, с большими черными глазами. У нее старшая сестра Зинаида, несимпатичная, холодная блондинка, и меньшая — 15 лет, Наташа, тоненькая и резвая девочка. Дублицкий ездит в дом без всяких мыслей о любви. Смирнов влюблен в Елену, и она увлечена им. Он делает ей предложение; она колеблется дать согласие; родители против этого брака, по молодости его лет. Смирнов уезжает по службе. Описание его сердечных мук. Тут много вводных лиц. Описание увлечения Зинаиды Дублицким, разные проказы Наташи, любовь ее к кузену и т. д. Дублицкий продолжает посещать семью Елены. Она в недоуменьи и не может разобраться в своем чувстве, не хочет признаться себе самой, что начинает любить его. Ее мучает мысль о сестре и о Смирнове. Она борется с своим чувством, но борьба ей не по силам. Дублицкий как бы увлекается ею, а не сестрой и тем, конечно, привлекает ее еще больше. Она сознает, что его переменчивые взгляды на жизнь утомляют ее. Его наблюдательный ум стесняет ее. Она мысленно часто сравнивает его с Смирновым и говорит себе: «Смирнов просто, чистосердечно любит меня, ничего не требуя от меня». Приезжает Смирнов. При виде его душевных страданий и вместе с тем чувствуя увлечение к Дублицкому, она задумывает итти в монастырь. Тут подробностей я не помню, но кончается повесть тем, что Елена как будто устраивает брак Зинаиды с Дублицким и много позднее уже выходит замуж за Смирнова. Эта повесть интересна тем, что сестра Соня описывала в ней состояние души своей в это время и вообще семью нашу. Жалко, что сестра сожгла свою повесть, потому что в ней ярко выступал как бы зародыш семьи Ростовых: матери, Веры и Наташи» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», I, стр. 97—98). Сама С. А. Толстая сообщает в своей «Автобиографии» о повести следующее: «Вскоре после экзаменов я принялась писать повесть, взяв героинями себя и мою сестру Таню и назвав ее «Наташей». Так и Лев Николаевич назвал свою героиню Наташей в «Войне и мире». Я сожгла эту повесть перед свадьбой, так же, как и свои дневники, писанные с одиннадцатилетнего возраста, и другие начала моих юных произведений, о чем очень сожалею» («Начала» 1921, I, стр. 142).

О передаче повести Толстому и о произведенном впечатлении С. А. Толстая вспоминала в 1912 г.: «Мы много гуляли и беседовали со Львом Николаевичем, и он меня расспросил, пишу ли я свой дневник. Я сказала, что пишу давно, с одиннадцатилетнего возраста, и кроме того, написала в прошлое лето, когда мне было 16 лет, длинную повесть. — Дайте мне прочесть ваши дневники, — просил меня Лев Николаевич. — Нет, не могу. — Ну, так дайте повесть. — Повесть я дала. На другое утро я спросила его, читал ли он ее? Он мне ответил спокойно и равнодушно, что просмотрел ее». («Дневник С. А. Толстой. 1860—1891». М. 1928, стр. 18.)

Сам Толстой записал в своем Дневнике следующее 26 августа: «Пошел к Берсам пешком.... Дала прочесть повесть. Что за энергия правды и красоты! Ее мучает не ясность. Всё я читал без замирания, без признака ревности или зависти, но «необычайно непривлекательной наружности» и «переменчивость суждений» задело славно. Я успокоился: всё это не про меня». (См. т. 48.) Это успокоение длилось недолго, ибо, как вспоминает С. А. Толстая, «потом он мне рассказал, что не спал всю ночь и очень его волновало мое суждение о лице повести, «князе Дублицком, в котором он узнал себя» («Дневник С. А. Толстой», стр. 19).

⁵ О наружности Толстого его ученик пишет: «Такой дюжий, гладкий и некрасивый. Борода черная, цыганская. А волосы длинные, нос широкий» («Воспоминания о Л. Н. Толстом ученика яснополянской школы Василия Степановича Морозова». Под ред. и с прим. Алексея Сергеенко, изд. «Посредник». 1917, стр. 26).

Сам Толстой писал в письме к А. А. Толстой от 7 сентября 1862 г.: «А на меня всё несчастия в последнее время... 3-е главное несчастье или счастье, — как хотите судите: я, старый, беззубый дурак, влюбился» (ПТ, стр. 174). Характеристика Т. А. Кузминской такова «В молодости наружность Льва Николаевича всегда мучила его. Он был уверен, что он отталкивающе дурен собой. Я не раз слышала от него, как он это говорил. Он, конечно, не знал того, что привлекательную сторону его наружности составляла духовная сила, которая жила в его глубоком взгляде, он сам не мог видеть и поймать в себе этого выражения глаз, а оно-то и составляло всю прелесть его лица» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», 1846—1862, стр. 128).

⁶В подлиннике: в Ивицы. Ивицы — имение Александра Михайловича Исленьева, Тульской губернии, Одоевского уезда, в пятидесяти верстах от Ясной поляны. Берсы поехали в Ивицы навестить деда Софьи Андреевны А. М. Исленьева в августе 1862 г. По дороге заезжали в Ясную поляну. О дальнейшем Софья Андреевна рассказывает так: «На другой же день нашего пребывания в Ивицах неожиданно явился верхом на своей белой лошади Лев Николаевич.... Было что-то очень много гостей. Молодежь, после дневного катанья, вечером затеяла танцы. На двух столах старички и дамы играли в карты. Когда потом все разъехались и разошлись, столы остались открытыми, свечи догорали, а мы всё еще не шли спать, потому что Лев Николаевич оживленно разговаривал и удерживал нас. Но мама нашла, что всем пора отдохнуть, и строго велела итти спать. Мы не смели ослушаться. Уже я была в дверях, когда Лев Николаевич меня окликнул. — Софья Андреевна, подождите немного! — А что? — Вот прочтите, что я вам напишу. — Хорошо, — согласилась я. — Но я буду писать только начальными буквами, а вы должны догадаться, какие это слова. — Как же это? Да это невозможно! Ну, пишите. Лев Николаевич очистил щеточкой все карточные записи, взял мелок и начал писать. Мы оба были очень серьезны, но сильно взволнованы. Я следила за его большой, красной рукой и чувствовала, что все мои лучшие силы и способности, всё мое внимание были энергично сосредоточены на этом мелке, на руке, державшей его. Мы оба молчали. «В.м.и.п.с.с.ж.н.м.м.с.и.н.с.», — написал Лев Николаевич. «Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья», — прочла я. Сердце мое забилось так сильно, в висках что-то стучало, лицо горело, — я была вне времени, вне сознания всего земного: мне казалось, что я всё могла, всё понимала, обнимала всё необъятное в эту минуту. — Ну, еще, — сказал Лев Николаевич и начал писать: «В.в.с.с. л.в.н.м.и.в.с.Л.З.м.в.с.в.с.Т.» «В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру, Лизу. Защитите меня вы с вашей сестрой Танечкой», — быстро и без запинки читала я по начальным буквам. Лев Николаевич даже не был удивлен. Точно это было самое обыкновенное событие. Наше возбужденное состояние было настолько более повышенное, чем обычное состояние душ человеческих, что ничто уже не удивляло нас. Послышался недовольный голос матери, звавшей меня спать. Мы наскоро простились, потушили свет и разошлись» («Дневник С. А. Толстой» 1860—1891, стр. 14—15). Т. А. Кузминская вспоминала так: «В Ивицах я стала замечать, что Лев Николаевич больше бывал с Соней, оставался с ней наедине, словом, отличал ее от других, Соня краснела и оживлялась в его присутствии» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», 1846—1862, стр. 115).

⁷ П[оливанову]. — Митрофан Андреевич Поливанов (1842—1913), сын Андрея Андреевича Поливанова и Елизаветы Ивановны, рожд. Смирновой, брат военного министра Поливанова. Службу начал в третьем резервном стрелковом батальоне и продолжал в л.-гв. Егерском полку. По окончании Инженерной академии занимал там должность репетитора; состоял начальником участка Николаевской ж. д., затем заведывал придворными конюшенными зданиями. Был женат на Анне Михайловне Пармонт. — Об его знакомстве с семьей Берсов Т. А. Кузминская рассказывает: «С переездом в Москву жизнь стала приятнее. Субботы вносили большое оживление. Приезжали кадеты — Саша [Александр Андреевич Берс, старший брат Софьи Андреевны] и его новый знакомый, которого товарищем его нельзя было назвать: он был тремя годами старше брата. М. А. Поливанов был товарищ покойного сына деда Исленьева, и дедушка нам его привез в первый раз, а потом уже Поливанов всегда приезжал к нам в отпуск, проводил у нас и праздники, и лето. Это был высокий, белокурый юноша, умный, милый, вполне порядочный. Он был сын Костромских помещиков. Мы навсегда сохранили с ним хорошие отношения» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне» 1846—1862, стр. 50). В главе «Наши юные увлечения» Т. А. Кузминская рассказывает: «Поливанов чаще стал бывать у нас, он проводил в корпусе последний год. Я замечала, что уже давно он был неравнодушен к Соне. Любовь эта была вызвана ее участливостью к нему. Он был одинок, наш дом был для него как бы родным. Соня участливо относилась к нему, когда его постигло горе. Одна сестра его умерла. Другая, восемнадцати лет, пошла в монастырь. Соня утешала его, как умела. Беседовала с ним, играла ему его любимые арии из оперы и сочувствовала ему, когда у него бывали неприятности по корпусу» (там же, стр. 66—67). По окончании корпуса Поливанов «уехал в Петербург для поступления в академию. После своего отъезда он оставил в семье нашей пустое место и, когда приезжал из корпуса один брат, у меня щемило сердце. Соня втихомолку плакала о нем, скрывая свое чувство к нему, хотя, конечно, все в доме знали об их обоюдном увлечении и смотрели на это, как на самое обыкновенное дело» (там же, стр. 77). После разговора с Софьей Андреевной в связи с ее новым чувством к Толстому Татьяна Андреевна размышляла ночью: «А Поливанов? — думала я, — ведь он ей сделал предложение, она согласилась, но он сказал, что она свободна и не связана словом. Да, любовь ее раздвоилась... «Вода утекает», как предсказала няня. Когда она видит Льва Николаевича, она всей душой льнет к нему; когда я получаю письмо от Поливанова, она с нетерпением перечитывает его!» (Там же, стр. 85). В своем дневнике С. А. Толстая сформулировала так: «Любя свои мечты, я сделала П[оливанова] приложением к ним» (запись 8 октября 1862 г.). Поливанов тяжело пережил известие о том, что С. А. Берс выходит замуж за Толстого. С. А. Толстая рассказывает: «На другой день [после сделанного Толстым предложения] были именины матери и мои. Все приезжали нас поздравлять и всем объявляли мое замужество. Был тяжелый эпизод. Приехал... П. — Он хотел на мне жениться, и я почти обещала ему, но когда полюбила Льва Николаевича, то написала ему отказ. Он письма не получил, и когда ему сказали, что я выхожу замуж, он не поверил, пока не спросил меня. — Я очень смутилась, мне было и совестно, и страшно, но я сказала, что это правда. Он встал и ушел. Через несколько времени меня зовет няня... вниз... Я сошла к ней вниз. В детской сидел П. и рыдал страшно. Я никогда прежде не видала рыдающего мужчину. Это было ужасно, я убежала» («Дневник С. А. Толстой, 1891—1897», стр. 90). Но всё же брак Толстого с Софьей Андреевной не поколебал отношения Поливанова к семье Берсов. Вспоминая о своем пребывании в Петербурге весной 1863 г., Т. А. Кузминская пишет: «Все эти дни Поливанова не было в Петербурге. Мы встретились с ним друзьями. Я нашла в нем перемену к лучшему. Он был спокоен и даже весел. Но всё же с интересом расспрашивал о жизни Сони» («Моя жизнь дома и в Ясной поляне», II, стр. 39). В дневнике Толстого под 3 января 1863 г. мы находим следующую запись: «Присутствие П[оливанова] неприятно мне; надо его перенести». Толстой изобразил Поливанова в «Войне и мире» в образе Бориса Друбецкого. Сам Поливанов писал 2 марта 1865 г.: «В Борисе есть кусочек меня». Татьяна Андреевна подтвердила это в ответном письме от 26 марта того же года: «Да, в нем [Борисе] есть ваша наружность и ваша mani`ere d’^etre [манера себя держать]».

⁸Зачеркнуто: [Неразобр.] равно мне надо не видаться с вами [неразобр.] всей души спросите себя вы любите [неразобр.] мне знать. «Здесь вычеркнуто шесть строк, так что нельзя прочесть» (п. С. А.).

⁹ Татьяна Андреевна Берс (р. 29 октября 1846 г., ум. 8 января 1925 г.), младшая дочь Андрея Евстафьевича и Любови Александровны Берсов. Помнила Толстого с своего девятилетнего возраста, когда он приезжал к Берсам на дачу «в военном мундире во время Севастопольской войны». Толстой навещал тогда Берсов, как «товарищ детства матери» (Т. А. Кузминская «Моя жизнь дома и в Ясной поляне», I, стр. 52). В начале 1860-х гг., когда Толстой стал, приезжая в Москву, чаще бывать в доме Берсов, он, по свидетельству самой Т. А. Берс, относился к ней, как к ребенку, «школьничал, как с подростком, сажал к себе на спину и катал по всем комнатам. Заставлял говорить стихи и задавал задачи» (там же, I, стр. 71). Когда Толстой был женихом, Т. А. Берс перешла с ним на «ты» в то время, как он продолжал говорить Софии Андреевне «вы». В Дневнике под 30 декабря 1862 г. Толстой записал: «Таня чувственность. Соня трогает боязнью». Под 15 января 1863 г. читаем: «Таня прелесть наивности, эгоизма и чутья. Как она отнимет у Л[юбови] А[лександровны] чай или повалит ее. Люблю и не боюсь». После своей женитьбы Толстой с неизменным благорасположением и вниманием относился к Т. А. Берс, принимая близко к сердцу все обстоятельства ее жизни. К 1863 г. относится увлечение Т. А. Берс Анатолием Львовичем Исленьевым-Шостаком; Толстой, чтобы положить конец увлечению Татьяны Андреевны, настоял на отъезде Шостака из Ясной поляны. Также близкое участие принимал Толстой в романе своего брата С. Н. Толстого с Т. А. Берс. Браку воспрепятствовало то обстоятельство, что у С. Н. Толстого была гражданская жена — цыганка Марья Михайловна Шишкина. Сохранилось письмо Толстого к Т. А. Берс от 31 декабря 1864 г., в котором, как выражается в своих воспоминаниях Татьяна Андреевна, Лев Николаевич «открыл ей всю правду» о Сергее Николаевиче и его обязанностях по отношению к Маше Шишкиной. В свое время Т. А. Берс под этим письмом подписала: «Зеркало Добродетели. Детская книжка полная морали». В этом письме Толстой писал: «кроме твоего горя, у тебя, у тебя то есть столько людей, которые тебя любят (меня помни)». В другом, недатированном, письме 1864 г. он писал: «Таня, милый друг мой, ты молода, ты красива, ты одарена и мила. Береги себя и свое сердце. Раз отданное сердце нельзя уже взять назад, и след остается навсегда в измученном сердце». В связи с неудачей своего романа Т. А. Берс пробовала отравиться. В июне 1865 г. после того, как Т. А. Берс написала о своем отказе C. Н. Толстому, ею было послано письмо к родителям с сообщением об этом отказе; к этому письму Толстой приписал: «Что прибавлять к этому чудному письму. Всё это правда, всё это от сердца и всё это прелестно. Я всегда не только любовался ее веселостью, но и чувствовал в ней прекрасную душу и она теперь показала ее этим великодушным высоким поступком, о котором я не могу ни говорить, ни думать без слез». Т. А. Берс в свою очередь относилась к Льву Николаевичу, как к самому близкому человеку. Так она писала 3 марта 1866 г. Поливанову в связи с своей болезнью: «меня всё лечат. Мне не могут помочь облатки, капли и пр. Господи! Как они не понимают ничего. Понимает один Лёвочка только». Т. А. Берс послужила живой натурой Толстому в «Войне и мире», являясь прототипом Наташи Ростовой. В 1867 г. Т. А. Берс вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Михайловича Кузминского. Толстой был против этой свадьбы, предполагая, что составится брак Т. А. Берс с его другом Дм. А. Дьяковым, в имении которого Татьяна Андреевна часто гостила. В течение почти двадцати пяти лет ежегодно Т. А. Берс, сначала девушкой, а потом с мужем и детьми, проводила лето в Ясной поляне во флигеле. В шуточных письмах яснополянского почтового ящика Толстой охарактеризовал Кузминскую так (корреспонденция «Чем люди живы в Ясной поляне»): «Татьяна Андреевна жива тем, что умеет нравиться, веселиться и заставить себя любить». Л. Л. Толстой писал так: «у тети Тани была способность, как у нас говорили, «поднимать вопросы» и, действительно, очень часто какой-нибудь своей самой неожиданной и крутой постановкой мысли она заставляла и Льва Николаевича и других доходить до интересных разговоров». («В Ясной поляне». Прага. 1923, стр. 24—25.) Т. А. Кузминская оставила о себе память, как о талантливой исполнительнице романсов. Ей посвящено стихотворение Фета «Опять» («Сияла ночь. Луной был полон сад»). И. Л. Толстой считает, что исполнение дуэтов Т. А. Кузминской с Ипполитом Нагорновым (братом мужа дочери гр. М. Н. Толстой) послужило Толстому основным сюжетом для «Крейцеровой сонаты». (Илья Толстой, «Мои воспоминания». М. 1933. Второе издание, стр. 63.) Т. А. Кузминская является автором следующих работ, посвященных Толстому и лицам, с ним связанным: «Воспоминания о гр. Л. Н. Толстом в шестидесятых годах» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1908 г., №№ 11655 и 11659; было переиздано брошюрой); «Мои воспоминания о М. Н. Толстой» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1913 г., №№ 13543 и 13550; было переиздано брошюрой — Спб. 1914); «В Ясной Поляне осенью 1907 года» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1908 г. №№ 11530, 11534, 11544 и 11551; было переиздано брошюрой. Спб. 1908 г.); «Мой последний приезд в Ясную поляну» (о смерти и похоронах Толстого) («Новое время». 1910, № 12487); «Как мы жили в Ясной поляне» («Родник». 1906. №№ 23—24, стр. 59—64); «Воспоминания прошлого (быль)» Типогр. Губернского правления. Орел. 1885; «Отношение графа Льва Николаевича Толстого к войне вообще» (Пгр. 1915); «Tolstoy et la guerre» («La Revue» 1917. № 1—2); «Моя жизнь дома и в Ясной поляне». Три части в изд. Сабашникова, первое издание М. 1925—1926, второе издание — М. 1927—1928. В первой части своих воспоминаний Кузминская рассказывает о своих предках и родителях, о своем детстве и отрочестве, кончая рассказ женитьбой Толстого в 1862 г. Вторая часть охватывает эпоху писания «Войны и мира», третья часть доводит изложение до 1868 г. Кроме того Т. А. Кузминская написала: рассказ «Бабья доля» (проредактирован Толстым и напечатан в «Вестнике Европы», 1886. № 4; отдельно издан «Посредником» М. 1886 г.); «Бешеный волк» (напечатан в «Вестнике Европы» 1886. № 6; отдельно — М. 1891); «Сестра и я» («Семейные вечера») «Из жизни крепостной девочки» Спб. 1911; «Вегетарианский стол» Спб., пять изданий. О Т. А. Кузминской см. статью В. В. Нагорновой, рожд. Толстой: «Оригинал Наташи Ростовой в романе «Война и мир». Молодость Т. А. Кузминской» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1916, №№ 14400, 14413, 14427 и 14434). После смерти Т. А. Кузминской в Ясной поляне остался ценный архив, включающий обширную переписку Т. А. Кузминской с С. А. Толстой и рядом лиц, связанных с Толстым и Ясной поляной. Архив этот хранится в ГТМ.

2.

1862. Сентября 14. Москва.

Софья Андревна!

Мн становится невыносимо. Три недли я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу съ той же тоской, раскаяньемъ, страхомъ и счастьемъ въ душ. И каждую ночь, какъ и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачмъ я не сказалъ, и какъ, и что бы я сказалъ. Я беру съ собой это письмо, чтобы отдать его вамъ, ежели опять мн нельзя или не достанетъ духу сказать вамъ все.

Ложный взглядъ вашего семейства на меня состоитъ въ томъ, какъ мн кажется, что я влюбленъ въ вашу сестру Лизу.¹ Это несправедливо. Повсть вашa засла у меня въ головњ, оттого что, прочтя ее, я убдился въ томъ, что мн, Дублицкому,² непристало мечтать о счастіи, что ваши отличныя, поэтическія требованія любви... что я не завидовалъ и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мн казалось, что я могу радоваться на васъ, какъ на дтей.