Полное собрание стихотворений

Бальмонт Константин Дмитриевич

Огонь

Не устану тебя восхвалять,

О, внезапный о страшный, о вкрадчивый,

На тебе расплавляют металлы,

Близ тебя создают и куют.

Будем как Солнце

1

Огнепоклонником я прежде был когда-то, Огнепоклонником останусь я всегда Мое индийское мышление богато Разнообразием рассвета и заката, Я между смертными – падучая звезда. Средь человеческих бесцветных привидений, Меж этих будничных безжизненных теней, Я вспышка яркая, блаженство исступлении, Игрою красочной светло венчанный гений, Я праздник радости, расцвета, и огней. Как обольстительна в провалах тьмы комета! Она пугает мысль и радует мечту. На всем моем пути есть светлая примета, Мой взор – блестящий круг, за мною – вихри света, Из тьмы и пламени узоры я плету. При разрешенности стихийного мечтанья, В начальном Хаосе, еще не знавшем дня, Не гномом роющим я был средь Мирозданья, И не ундиною морского трепетанья, А саламандрою творящего Огня. Под Гималаями, чьи выси – в блесках Рая, Я понял яркость дум, среди долинной мглы, Горела в темноте моя душа живая, И людям я светил, костры им зажигая, И Агни светлому слагал свои хвалы. С тех пор, как миг один, прошли тысячелетья, Смешались языки, содвинулись моря Но все еще на Свет не в силах не глядеть я, И знаю явственно, пройдут еще столетья, Я буду все светить, сжигая и горя. О, да, мне нравится, что бело так и ало Горенье вечное земных и горних стран Молиться Пламени сознанье не устало, И

для блестящего мне служат ритуала Уста горячие, и Солнце, и вулкан. Как убедительна лучей растущих чара, Когда нам Солнце вновь бросает жаркий взгляд, Неисчерпаемость блистательного дара! И в красном зареве победного пожара Как убедителен, в оправе тьмы, закат! И в страшных кратерах – молитвенные взрывы: Качаясь в пропастях, рождаются на дне Колосья пламени, чудовищно-красивы, И вдруг взметаются пылающие нивы, Устав скрывать свой блеск в могучей глубине. Бегут колосья ввысь из творческого горна, И шелестенья их слагаются в напев, И стебли жгучие сплетаются узорно, И с свистом падают пурпуровые зерна, Для сна отдельности в той слитности созрев. Не то же ль творчество, не то же ли горенье, Не те же ль ужасы, и та же красота Кидают любящих в безумные сплетенья, И заставляют их кричать от наслажденья, И замыкают им безмолвием уста В порыве бешенства в себя принявши Вечность, В блаженстве сладостном истомной слепоты, Они вдруг чувствуют, как дышит Бесконечность, И в их сокрытостях, сквозь ласковую млечность, Молниеносные рождаются цветы. Огнепоклонником Судьба мне быгь велела, Мечте молитвенной ни в чем преграды нет. Единым пламенем горят душа и тело, Глядим в бездонность мы в узорностях предела, На вечный праздник снов зовет безбрежный Свет.

2

Огонь в своем рожденьи мал, Бесформен, скуден, хром, Но ты взгляни, когда он, ал, Красивым исполином встал, Когда он стал Огнем! Огонь обманчив, словно дух: — Тот может встать как тень, Но вдруг заполнит взор и слух, И ночь изменит в день. Вот, был в углу он, на полу, Кривился, дымно-сер, Но вдруг блестящей сделал мглу, Удвоил свой размер Размер меняя, опьянил Все числа, в сон их слив, И в блеске смеха, полон сил, Внезапно стал красив. Ты слышишь? слышишь? Он поет, Он славит Красоту, Вот – вот, до Неба достает, И вьется налету!

3

Я закрываю глаза, и в мечтании Вижу повсюду сияющий Свет, Вижу Огонь я во всем Мироздании, В травках, в росинках, в спиралях планет. Вижу я Землю – сестрой меж планетами, Землю опять ощущаю Землей, Горы, долины, сады с их расцветами, Ценные камни с подземною мглой. Медное небо, отяжелелое, Грозно нависло над знойной пустыней, В нем Электричество белое, С роскошью желтых изломанных линий, Желтых, и красных, лазурно-зеленых, В безднах эфирностей синих, Тучи как горы, там замки на склонах, Кони из пламени в вышних пустынях. Снова я в Индии. Да, но не в той, Где побывал соглядатаи ничтожный, — В Индии древней, в отчизне святой, Данной для всех, опьяненных мечтой, В цельной, навек непреложной. И меж светлоликих, меж дважды рожденных, Открывши на миг в Запредельное дверь, При свете огней, благовонно-зажженных, Я слушаю Бурю теперь.

4

Рудра, красный вепрь Небес, Ниспосылатель алых жгутов, Отец стремительных Марутов, В вихре огненных завес, Гений Бури, Враг Лазури, Пробежал и вдруг исчез. Где он почву Неба роет? Образ пламенных чудес, Вон, он там рычит и воет, Между облачных зыбей Тучи молнией своей Беспокоит. Рудра шлет блестящесть вод, Льет их током плодородным, Но, порвавши небосвод, Вдруг пожар в домах зажжет, Быть он добрым устает, Хочет быть свободным. Рудра-Сива, Смерть-Любовь, Губит Жизнь, и любит вновь, Равнодушен к звукам стона, Вепря красного клыки Ранят тело, рвут в куски, Но в траве у склона, Где убит был Адонис, Лепестки цветов зажглись, Дышит анемона. Рудра-Сипа, Смерть-Любовь, Смерть-Бессмертье, Пламя-Кровь, Радуга над Морем, Змеи молний, ток дождей, Вечность зыбкая страстей, Здесь мы Грому вторим!

5

Огонь приходит с высоты, Из темных туч, достигших грани Своей растущей темноты, И порождающей черты Молниеносных содроганий. Огонь приходит с высоты, И, если он в земле таится, Он лавой вырваться стремится, Из подземельной тесноты, Когда ж с высот лучом струится, Он в хоровод зовет цветы. Вон лотос, любимец стихии тройной, На свет и на воздух, над зыбкой волной, Поднялся, покинувши ил, Он Рай обещает нам с вечной Весной, И с блеском победных Светил. Вот пышная роза, Персидский цветок, Душистая греза Ирана, Пред розой исполнен влюбленных я строк, Волнует уста лепестков ветерок, И сердце от радости пьяно. Вон чампак, цветущий в столетие раз, Но грезу лелеющий век, Он тоже оттуда примета для нас, Куда убегают, в волненьи светясь, Все воды нам ведомых рек. Но что это? Дрогнув, меняются чары, Как будто бы смех Соблазнителя-Мары, Сорвавшись к долинам с вершин, Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья, И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье, И если мечте драгоценны каменья, Кровавы гвоздики и страшен рубин. Мне страшен угар ароматов и блесков расцвета, Все смешалось во мне, Я горю как в Огне, Душное Лето, Цветочный кошмар овладел распаленной мечтой, Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой, Страшною стала мне даже трава, Вижу, как в мареве, стебли немые, Пляшут и мысли кругом и слова. Мысли – мои? Или, может, чужие? Закатное Небо. Костры отдаленные. Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях бессонные. Волчцы под Луной, привиденья они, Обманные бродят огни Пустырями унылыми. Георгины тупые, с цветами застылыми, Точно их создала не Природа живая, А измыслил в безжизненный миг человек. Одуванчиков стая седая Миллионы раздавленных красных цветов, Клокотанье кроваво-окрашенных рек. Гнет Пустыни над выжженой ширью песков. Кактусы, цепкие, хищные, сочные, Странно-яркие, тяжкие, жаркие, Не по-цветочному прочные, Что-то паучье есть в кактусе злом, Мысль он пугает, хоть манит он взгляд, Этот ликующий цвет, Смотришь – растенье, а может быть – нет, Алою кровью напившийся гад? И много, и много отвратностей разных, Красивых цветов, и цветов безобразных, Нахлынули, тянутся, в мыслях – прибой, Рожденный самою Судьбой. Болиголов, наркоз, с противным духом, — Воронковидный венчик белены, Затерто-желтый, с сетью синих жилок, — С оттенком Буро-красным заразиха, С покатой шлемовидною губой, — Подобный пауку, офрис, с губою Широкой, желто-бурою, и красной, — Колючее создание, татарник, Как бы в броне крылоподобных листьев, Зубчатых, паутинисто-шерстистых, — Дурман вонючий, мертвенный морозник, — Цветы отравы, хищности и тьмы, — Мыльнянка, с корневищем ядовитым, Взлюбившая края дорог, опушки Лесные и речные берега, Места, что в самой сущности предельны, Цветок любимый бабочек ночных, — Вороний глаз, с приманкою из ягод Отливно-цветных, синевато-черных, — Пятнадцатилучистый сложный зонтик Из ядовитых беленьких цветков, Зовущихся – так памятно – цикутой, — И липкие исчадия Земли, Ужасные

растенья-полузвери, — В ленивых водах, медленно-текущих, В затонах, где стоячая вода, Вся полная сосудцев, пузырчатка, Капкан для водной мелочи животной, Пред жертвой открывает тонкий клапан, Замкнет его в тюремном пузырьке, И уморит, и лакомится гнилью, — Росянка ждет, как вор, своей добычи, Орудием уродливых железок И красных волосков, так липко-клейких, Улавливает мух, их убивает, Удавливает медленным сжиманьем — О, краб-цветок! – и сок из них сосет, Болотная причудливость, растенье, Которое цветком не хочет быть, И хоть имеет гроздь расцветов белых, На гада больше хочет походить. Еще, еще, косматые, седые, Мохнатые, жестокие виденья, Измышленные дьявольской мечтой, Чтоб сердце в достовернейшем, в последнем Убежище, среди цветов и листьев, Убить. Кошмар! уходи, я рожден, чтоб ласкать и любить! Для чар беспредельных раскрыта душа, И все, что живет, расцветая, спеша, Приветствую, каждому – хочется быть, Кем хочешь, тем будешь, будь вольным, собой, Ты черный? будь черным мой цвет голубой, Мой цвет будет белым на вышних горах, В вертепах я весел, я страшен впотьмах, Все, все я приемлю, чтоб сделаться Всем, Я слеп был я вижу, я глух был и нем, Но как говорю я – вы знаете, люди, А что я услышал, застывши в безжалостном Чуде, Скажу, но не все, не теперь, Hei слов, нет размеров, ни знаков, Чтоб таинство блесков и мраков Явить в полноте, только миг – и закроется дверь, Песчинок блестящих я несколько брошу, Желанен мне лик Человека, и боги, растенье, и птица, и зверь, Но светлую ношу, Что в сердце храню, Я должен пока сохранять, я поклялся, я клялся – Огню.

6

Буря промчалась, Кончен кошмар. Солнце есть вечный пожар, В сердце горячая радость осталась. Ждите. Я жду. Если хотите, Темными будьте, живите в бреду, Только не лгите, Сам я в вертепы вас всех поведу. Если хотите, Мысли сплетайте в лучистые нити, Светлая ткань хороша, хороша, Только не лгите, К Солнцу идите, коль Солнца воистину хочет душа. Все совершится, Круг неизбежен, Люди, я нежен, Сладко забыться. Пытки я ведал. О, ждите. Я жду. Речь от Огня я и Духа веду!

7

Лучи и кровь, цветы и краски, И искры в пляске вкруг костров — Слова одной и той же сказки Рассветов, полдней, вечеров. Я с вами был, я с вами буду, О, многоликости Огня, Я ум зажег, отдался Чуду, Возможно счастье для меня. В темнице кузниц неустанных, Где горн, и молот, жар и чад, Слова напевов звездотканных Неумолкаемо звучат. С Огнем неразлучимы дымы, Но горицветный блеск углей Поет, что светлы Серафимы Над тесной здешностью моей. Есть Духи Пламени в Незримом, Как здесь цветы есть из Огня, И пусть я сам развеюсь дымом, Но пусть Огонь войдет в меня, Гореть хотя одно мгновенье, Светить хоть краткий час звездой — В том радость верного забвенья, В том праздник ярко-молодой. И если в Небе Солнце властно, И светлы звездные пути, Все ж искра малая прекрасна, И может алый цвет цвести. Гори, вулкан, и лейся, лава, Сияйте, звезды, в вышине, Но пусть и здесь – да будет слава Тому, кто сжег себя в Огне!

Вода

Влажная пропасть сольется

С бездной эфирных высот

Таинство – Небом дается,

Слитность – зеркальностью вод.

Только любовь

1

Вода, стихия сладострастия, Вода, зеркальность наших дум, Бездонность снов, безбрежность счастья, Часов бегущих легкий шум. То недвижимо-безглагольная, То с неудержною волной, Но вечно легкая и вольная, И вечно дружная с Луной. И с Солнцем творческим слиянная, То – гул, то – плеск, то – блески струй. Стихия страстная и странная, Твой голос – влажный поцелуй.

2

От капли росы, что трепещет, играя, Огнем драгоценных камней, До бледных просторов, где, вдаль убегая, Венчается пеною влага морская На глади бездонных морей, Ты всюду, всегда, неизменно живая, И то изумрудная, то голубая, То полная красных и желтых лучей, Оранжевых, белых, зеленых и синих, И тех, что рождается только в пустынях, В волненья и пеньи безмерных зыбей, Оттенков, что видны лишь избранным взорам, Дрожаний, сверканий, мельканий, которым Нельзя подыскать отражающих слов, Хоть в слове бездонность оттенков блистает, Хоть в слове красивом всегда расцветает Весна многоцветных цветов. Вода бесконечные лики вмещает В безмерность своей глубины, Мечтанье на зыбях различных качает, Молчаньем и пеньем душе отвечает, Уводит сознание в сны. Богатыми были, богаты и ныне Просторы лазурно-зеленой Пустыни, Рождающей мир островной И Море – все Море, но в вольном просторе Различно оно в человеческом взоре Качается грезой-волной. В различных скитаньях, В иных сочетаньях, Я слышал сказания бурь, И знаю, есть разность в мечтаньях. Я видел Индийское море, лазурь, В нем волн голубые извивы, И Красное море, где ласков корал, Где розовой краскою зыбится вал, И Желтое, водные нивы, Зеленое море, Персидский залив, И Черное море, где буен прилив, И Белое, призрак красивый И всюду я думал, что всюду, всегда, Различно-прекрасна Вода.

3

Безмолвно она под землею таится, Ей Солнце и Небо, там в сумраке, снится, И нежная к Солнцу сумеет прорыться, Пещеры сплотит в города. Застынет, и дремлет, над горной вершиной, И дрогнет, услышавши возглас звериный, От крика проснется, сорвется лавиной, И вихрем несется Беда. Беззвучна в колодцах, в прозрачных озерах, Безгласна во влажных ласкающих взорах, Но в снежных узорах таится в ней шорох И звонкое вскрытие льда. Превратившись в снега, заключившись в усладу молчанья, Расстилаясь застывшей студеной немой пеленой, От зеленой Луны принимая в снежинки мерцанья, В первозданность Вода возвращается теплой весной. И играет волной, И бежит, и поет. И горит белизной Уплывающий лед. Нарастанием вод Затопляет луга. Все победно возьмет, Все зальет берега. Как раздольна игра Водопольной волны. Но шепнули «Пора!» Уходящие сны. И речной глубины Установлен размер. Все цветы зажжены, Пышен праздник Весны, В нем лучи сплетены Отдаленнейших сфер. Все приняло свой вечный вид, Лик озера зеркально спит, Безгласно дремлет гладь затона. О бесконечности услад Поет бессмертный водопад, Ключи бегут по скатам склона. И рек причудливый узор Лелейной сказкой нежит взор, Их вид спокоен и. беззвучен, И тот узор светло сплетен, В серебряный, в хрустальный сон, Среди уклончивых излучин. И без конца поют ручьи, И нежат душу в забытьи Воздушно-сладкою тоскою. Как разность ярко здесь видна, Как ясно, что Вода – одна: Ручей различно-схож с рекою. И нам преданья говорят: Ручей с рекой – сестра и брат. Ручей ласкает слух, влечет нас в отдаленье, Ручей журчит, звучит, баюкает, поет. Река лелеет глаз, дает успокоенье Движеньем медленным безмолвствующих вод. Ручей, как чаровник, дремотно шепчет, манит, Ручей гадает нам, и вкрадчиво зовет. Река наш зыбкий дух яснит, а не туманит Успокоительным теченьем светлых вод. Ручей нам говорит: «Люби! Люби! Люби же!» Но в нем не отражен глубокий небосвод. Кто в реку заглянул, тот Небо видит ближе, Лазури хочется безмолвствующих вод.