Полное собрание стихотворений

Мережковский Дмитрий Сергеевич

IX

Я думаю, Армидин [42] сад, и ты быНам более счастливых не дал грез,Чем грязный двор, где льда седого глыбыКололи дворники; не запах роз,А москательных лавок, мяса, рыбы —Зефир весенний с рынка нам принес...А воробьи на крышах стаей шумнойЧирикали от радости безумной.

Х

Смотрели жадно мы на красный дом,Влюбившись сразу в барышню-соседку.К окну подходит – видно за стеклом, —Чтобы крупы насыпать птице в клетку.Тетради, книги наши под столом:Как мотылек, попавший

детям в сетку,Трепещет сердце, и волнует кровьМне глупая и милая любовь.

42

Волшебница Армида – персонаж из поэмы Торкватто Тассо (1544 – 1595) «Освобожденный Иерусалим». В свои сады заманивала рыцарей-крестоносцев.

XI

Пусть наглухо опять окно закрыли:Проснувшись вдруг от мертвенного сна,Сквозь мутное стекло под слоем пыли,Глядим, – душа надеждою полна,Мгновенно всю грамматику забыли.Ты победила, вечная весна!Так молодость в тюрьме находит радостьИ горечь жизни превращает в сладость...

XII

Мне эта улица мила с тех пор:В галантерейной маленькой лавчонкеДоныне все еще пленяют взорИ те же чувства будят, как в ребенке, —Знакомых ситцев пестренький узор,Духи, помада, зеркальца, гребенкиИ волны подвенечной кисеи —Соблазны юной прачки и швеи.

XIII

Душа волненьем сладким вновь объята,Когда по тем местам я прохожу;Как тихий свет унылого заката,Я в улице безмолвной нахожуСледы тех дней, которым нет возврата...И сам не знаю, чем в них дорожу;Но жизнь кругом – холодная пустыня,Лишь в прошлом все – отрада и святыня.

XIV

Люблю я запах елки в Рождество,Когда она таинственно и жаркоГорит, и все мы ждем Бог весть чего...Пускай беду пророчит злая Парка, —Я верю в елку, верю в торжество,По-прежнему от Бога жду подарка.Как елка, ты – в огнях, ночная твердь.Ужель подарок Бога – только смерть?

ХV

Все мимолетно – радости и мука,Но вечное проклятие богов —Не смерть, не старость, не болезнь, а скука,Немая скука долгих вечеров,Скучать с приличным видом есть наукаВажнейшая для умных и глупцов:Подруги наши – страсть, любовь иль злоба,А скука – вечная жена до гроба.

XVI

О, темная владычица людей,Как рано я узнал твои морщины,Недвижный взор твоих слепых очей,Лицо мертвее серой паутиныИ тихий лепет злых твоих речей!..Но оживлять унылые картиныНе буду вновь: уж я сказал о том,Чем был наш мрачный и холодный дом.

XVII

Все важно в нем и сонно, и прилично.Отец любил детей, но издали:Он каждую субботу педантично,Просматривая баллы, за нулиНотации читать умел отлично.Без дружбы, вечно ссорясь, мы рослиВсе вместе, кучей, как в тени древеснойСемья грибов: нам было слишком тесно...

XVIII

С Сергеем мы ходили в тот же класс.Напоминая бойкую лисичку,Зрачки зеленоватых быстрых глазЛукаво щурить он имел привычку;Лицо в веснушках помню как сейчас,Пронырливый и острый носик; кличкуВсему давал он метко; был актерИ дипломат, насмешлив и хитер.

XIX

А неуклюжий Саша, молчаливый,С лицом румяным и тупым, в очках, —Как медвежонок, дикий и ленивый;В монахи собирался он, в делахЗемных не видя толку; горделивыйТот замысел погиб и стал монах —Немало в жизни всяких превращений —Чиновником особых поручений.

ХХ

Благоразумен, важен, как старик,Был Коля гимназистом идеальным;Премудрость всех учебников постиг.С лицом худым, бескровным и печальным,Питая страсть, как первый ученик,К пятеркам с плюсом и листам похвальным,Смиряться он умел, терпеть и ждатьИ всякому начальству угождать.

XXI

Но иногда, романтик добродушный,Про все забыв, каких-то ведьм и фей,И рыцарей, и замок их воздушныйЧертил пером в тиши воскресных дней,Воображенью странному послушный,Он на полях латинских словарей,Влюбленный в этот мир необычайный:Он верил в сны, пророчества и тайны...

XXII

У нас в крови – неугасимый жарМистического бреда; это – сходствоСемейное, опасный людям дар,Наследственный недуг иль превосходство,Под пеплом жизни тлеющий пожар, —Не ведаю – талант или уродство...Вольнолюбивый, непокорный дух,Доныне в нас огонь твой не потух.

XXIII

Обычный в жизни путь ему неведом,Противен будничный и тесный круг.Был Костя, старший брат мой, правоведом;Но поступил он, возмутившись вдруг,И полный нигилизма модным бредом,На факультет естественных наук:Не следуя отцовскому примеру,Он погубил блестящую карьеру.

XXIV

Самонадеян и умен, и горд,Наш мертвый дом, чиновничий и серый,Он презирал: настойчив, волей тверд,В добре и зле без удержу, без меры,От микроскопов ждал он и ретортНеведомых чудес и новой веры.Любила мать его; с отцом всегдаБыла у Кости тайная вражда.

XXV

Мне помнится под колбою стекляннойСпиртовой лампочки дрожащий блескИ жидкости опаловой, туманнойВ прозрачных стенках легкий звон и плеск,Волшебной искры голубой и страннойНа гальванической машине треск...В густой тени большого кабинетаЖелтели кости пыльного скелета.

XXVI

Мне объяснял фанатик молодойОткрытья, чудеса лабораторий,Неясные мелькали предо мнойОтрывки дерзновеннейших теорий;Показывал он в капле водянойДруг друга пожиравших инфузорий,И слушал я, потупив робкий взор,Про Дарвинов естественный подбор.

XXVII

Я чувствовал, что он не прав во многом:Краснея, запинался я, дрожал,Ребяческим и неумелым слогомНа доводы науки возражал,Когда, смеясь над чертом и над Богом,Он все, во что я верил, разрушал...Хотя и страшно было мне и больно, —Запретный плод прельщал меня невольно.

XXVIII

И любопытство жадное влеклоК опасности на крайние ступени,И в первый раз на детское челоУже недетских дум ложились тени:Пленяет душу человека зло.Как некогда Адаму в райской сени —«Вкуси и будешь богом», – мудрый Змей,Коварный дал совет душе моей.