Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Является хамелеон.
Но вместе с тем он весь, из дюжин
Томов составленных своих,
Мне не желанен и не нужен:
Я не люблю Бальмонта стих.
Есть что-то приторное в книгах
Его, что слаще голубей…
И Фофанов в своих веригах,
В своих лохмотьях – мне любей!
БРЮСОВ
Никем непревзойденный мастер.
Великий ритор и мудрец.
Светило ледовитой страсти.
Ловец всех
Разламывающая сила
Таится в кованых стихах.
Душа рассудок научила
Любить, сама же пала в прах,
И оттого его холодность:
Душа, прошедшая сквозь ум.
Его бесспорная надмодность
Не столь от чувства, сколь от дум.
Великий лаборант, он каждый
Порыв усвоил и постиг.
Он мучим неизбывной жаждой
Познанья всех вселенских книг.
В нем фокус всех цветов и светов
И ясной мысли торжество.
Он – президент среди поэтов.
Мой царский голос – за него.
СОЛОГУБ
Какая тающая нежность!
Какая млеющая боль!
Что за чеканная небрежность!
Что за воздушная фиоль!
Он весь из сладостного вздоха,
Он весь – безгрешное дитя…
Плохое у него не плохо,
И темное поет, блестя…
Изысканнейший рисовальщик.
Провидец существа людей,
Он – чарователь, чаровальщик,
Чарун, он – чарник, чародей.
Так пой же, пой же нам, фиоль же,
Струи свой ароматный свет!
Такой поэт, каких нет больше:
Утонченней, чем тонкий Фет.
ГИППИУС
Блистательная Зинаида
Насмешливым своим умом,
Которым взращена обида,
Всех бьет в полете, как крылом…
Холодный разум ткет ожоги,
Как на большом морозе – сталь.
Ее глаза лукаво-строги,
В них остроумная печаль.
Большой поэт – в ее усмешной
И едкой лирике. Она
Идет походкою неспешной
Туда, где быть обречена.
Обречена ж она на царство
Без подданных и без корон.
Как царственно ее коварство,
И как трагично-скромен трон!
ПЯТЬ ПОЭТОВ
Иванов, кто во всеоружьи
И блеске стиля, – не поэт:
В его значительном ненужьи
Биенья сердца вовсе нет.
Андрея Белого лишь чую,
Андрея Белого боюсь…
С его стихами не кочую
И в их глубины не вдаюсь…
Пастэльно-мягок ясный Бунин,
Отчетлив и приятно свеж;
Он весь осолнечен, олунен,
Но незнаком ему мятеж.
Кузмин изломан черезмерно,
Напыщен и отвратно-прян.
Рокфорно, а не камамберно,
Жеманно-спецно
Нет живописней Гумилева:
В лесу тропическом костер!
Благоговейно любит слово.
Он повелительно-остер.
ЕЕ КАПРИЗ
Памяти Н. Львовой
Я с нею встретился случайно:
Она пришла на мой дебют
В Москве. Успех необычайный
Был сорван в несколько минут.
Мы с Брюсовым читали двое
В “Эстетике”, а после там
Был шумный ужин с огневою
Веселостью устроен нам.
И вот она встает и с блеском
В глазах – к Валерию, и тот,
Поспешно встав движеньем резким,
С улыбкою ко мне идет:
“Поцеловать Вас хочет дама”,-
Он говорит, и я – готов.
Мы с ней сближаемся, и прямо
Передо мной – огонь зрачков…
Целую в губы просветленно,
И тут же на глазах у всех
Расходимся мы церемонно,
Под нам сочувствующий смех.
ВИКТОР ГОФМАН
Памяти его
Его несладкая слащавость,
Девическая бирюза
И безобидная лукавость
Не “против” говорят, а “за”.
Капризничающий ребенок,
Ребенок взрослый и больной,
Самолюбив и чутко-тонок
Души надорванной струной.
К самопожертвованью склонный,
Ревнивый робко, без хлопот,
В Мечту испуганно-влюбленный,-
Чего ему недостает?
Недостает огня и силы,
Но именно-то оттого
Так трогательно сердцу милы
Стихи изящные его.
ПУШКИН
Он – это чудное мгновенье,
Запечатленное в веках!
Он – воплощенье Вдохновенья,
И перед ним бессилен прах…
Лишь он один из всех живущих
Не стал, скончавшись, мертвецом:
Он вечно жив во всех поющих,
И смерть здесь не звучит “концом”.
В его созданьях Красота ведь
Показывает вечный лик.
Его нам мертвым не представить
Себе, и этим он велик!
Пускай он стар для современья,
Но современье для него
Ничтожно: ведь его мгновенье -
Прекрасней века моего!
У МОРЯ
Финляндский ветер с моря дует,-
Пронзительно-холодный норд,-
И зло над парусом колдует,
У шлюпки накреняя борт.
Иду один я над отвесным
Обрывом, видя волн разбег,