Полное собрание творений. Том 7
Шрифт:
По милости Божией я приехал благополучно в Бабаевский Монастырь, в котором точно по сказанию Уткина воздух чудный. Здоровье мое таково, что сказать о нем ничего решительно не могу; кажется, получше. Вкоренившееся и застаревшее расстройство не вдруг исправляется. Отец Феоктист очень доброго и открытого нрава, что мне по сердцу. Теперь выслушай полный отчет моего странствования, до которого я большой неохотник.
Сколько я ни ездил — нигде мне не понравилось. Мил, уединен монастырь Угрешский; но мое сердце к нему было чужое. В Бабаевском нравится мне лучше всего; природа необыкновенная, какая-то роскошная, величественная; воздух и воды здоровые; но сердце к нему чужое. А к Сергиевой оно, как к своему месту. Видно, придется возвратиться в нее. Нашим неопытным любителям пустынножития, как, например, О<тцу> Иосифу, не ужиться в пустынях, кроме Сергиевой, по грубости братства; чтоб можно было ужиться, то надо сперва ввести обычаи Сергиевой Пустыни в какой-либо пустынный Монастырь. Видел я Отца Моисея в Гефсимании на одну минуту; потом приходил он ко мне в Гефсиманию, стоял предо мною на коленях и со слезами просил
{стр. 344}
Получил письмо и от Ивана Павловича Лихачева [207], которое при сем прилагаю. Кажется, у него написано в письме лишнее против счета, который имеется у нас. Потрудись его увидеть, проверить с ним счет или пошли для исполнения сего верного человека. Прописываемый Лихачевым орден точно мною взят. Хорошо, если б вы могли ему выдать хотя тысячу рублей ассигнациями из неокладной монастырской суммы; да две тысячи ассигнациями выдай из моей осенней кружки. Пожалуйста, обрати на это внимание и успокойте этого человека; думаю — можно бы и теперь вынуть из братских денег в мой счет 2000; если же сего нельзя, то всячески можно после 25 сентября, а тысячу хорошо бы и теперь из монастырских.
Из Москвы послано мною к тебе два письма; в одном из них писал я о Пафнутии то же самое, что ты о нем пишешь. Вкус его для нашего места не годится; не можешь себе представить, как показалось мне отвратительным Московское пение с его фигурами и вариациями. Нам нужна величественная, благоговейная простота и глубокое набожное чувство: этими двумя качествами наше пение становится выше пения Московских монастырей. Из настоятелей мне наиболее понравился Феофан по его прямоте и радушию. Натяжная святость как-то мне не по вкусу. Угрешский игумен просится на покой: в случае его увольнения я согласился с Пименом и другим иеромонахом, которые совершенно образовались по моим грешным советам и настоящие — Сергиевские. Приходил ко мне иеродиакон Владимир, тоже изъявлял желание поместиться к нам; я был с ним откровенен, т. е. прямо сказал ему причины, которые если он не устранит, то никак не может быть терпим в нашей обители. Он отвечал, что сам усмотрел всю гнусность расстроенной жизни и желает исправиться, как исправился брат его. Я сказал, что теперь не могу дать решительного ответа, а дам его при возвращении его. Извещаю тебя о сем, чтоб ты имел время все обдумать и сказать мне свое мнение.
Грусть твоя от того, что ты сам правишь обителью, а не из-за другого; я понимаю это чувство по собственному опыту. Возлагай на Господа печаль твою, и Он укрепит тебя; мне необходим воздух для поправления моего расстроенного здоровья, от чего и самое жительство делается расстроенным. Возвратившись с обновленными силами тем усерднее и деятельнее займусь устройством Обители, имея в твоей искреннейшей ко мне дружбе и в Богом данных тебе способностях обильную и надежную помощь. Всем братиям кланяюсь и прошу их святых молитв. Христос с {стр. 345} тобою! Благословение Божие да почивает над тобою. Приложенные два письма отдай по адресам. Тебе преданнейший о Господе друг
Архимандрит Игнатий.
1847 года
августа 12-го дня
№ 5
Присылаю тебе при сем, друг мой, церемонное письмо, чтобы ты мог его показать, если то будет нужно. Получил твое письмо на двух листках от 4 августа. При сем прилагаю письмо к Павлу Матвеевичу: он не откажется похлопотать, чтоб в Париже налитографировали на 1000 экземпляров. Он говорил мне об этом; запечатай письмо мое и перешли его к Яковлеву, прося, чтоб сей переслал в своем письме к Павлу Матвеевичу. Сердечно радуюсь, что ты поспокойнее; дайте мне поправиться сколько-нибудь: это для меня необходимо. Поправившись, Бог даст, смогу послужить для общей пользы хотя еще сколько-нибудь. Тебе очень полезно настоящее твое положение, хотя оно и сопряжено с некоторыми неприятностями. Сам по своему опыту посуди, каково заниматься должностью при болезненном состоянии; а моя болезненность достигла до расстройства нерв, что очень опасно. То время, которое ты будешь управлять Монастырем, подвинет тебя и в опытности и в духовном успехе и привлечет к тебе расположение братства, которое ты можешь иметь по самому природному твоему свойству. Всем знакомым от меня очень кланяйся, я имею к ним чувство, как к родным. Знакомлюсь не скоро, но зато, по милости Божией, прочно. Моисей, нынешний временно — Гефсиманский, сохраняет к тебе особенное расположение. Он понял тамошние обстоятельства, но в то время, когда ввалился
Всем братиям усердно кланяюсь.
Христос с тобою.
Тебе преданнейший
Архимандрит Игнатий.
1847 года
августа 14 дня
Потрудись послать два экземпляра Валаамского Монастыря Его Высокобл<агородию> Ивану Иоакимовичу Мальцеву в Москву на Лубянку в Варсонофьевском переулке, в собственный дом — для него и для супруги его Капитолины Михайловны.
Также потрудись послать в Москву один экземпляр на имя Графа Шереметьева и два на имя Графини с тем, чтоб один из них она доставила Митрополиту Филарету. Их адрес: в Москве на Воздвиженке в собственном доме. Пошли в Бородинский Монастырь три экземпляра при прошлом письме, адресуя в Можайск Московской Губернии, — один Г-же Игумении [210], другой двум ее келейницам, Палладии и Анатолии, третий Елизавете Шаховой [211].
Мне сюда пришли экземпляр.
Князю Суворову — один.
Пришли порошков от клопов, которые здесь многочисленны…
{стр. 347}
№ 6
Отец Наместник, Иеромонах Игнатий!
Благодарю Вас за то внимание, с которым Вы извещаете меня о главных обстоятельствах Сергиевой Пустыни.
Вам известно, что я признавал всегда Иеродиакона Иосифа мало способным к жительству в монастырях столичных; почему увольнение его из Сергиевой Пустыни посчитаю полезным и для Пустыни и для самого иеродиакона Иосифа. Если он был доселе терпим в ней, то это — в надежде сделать ему добро и по нужде в Иеродиаконах. Но сия нужда вскоре может быть отстранена посвящением монаха Сергия в Иеродиаконский сан. — Равным образом Иеромонах Пафнутий мог бы быть уволенным, если б у нас было достаточное количество Иеромонахов: он нужен только для служения, но для пения не только не полезен, даже вреден. Сформировав вкус свой в провинции, он недостаточен для нашего хора, в котором должны служить лучшим украшением простота и глубокое благоговейное чувство, а не фигурные вариации, которые в таком употреблении в Москве и которые так нейдут к монашескому пению.
Очень рад, что сенокос убран благополучно; желаю, чтоб вы успели убрать также благополучно хлеб и овощи. Присматривался я к полям при моем путешествии: точно — трудно встретить такую обработку, какова она у нас, и такой чистый рослый хлеб, каков он у нас.
По отношению к здоровью моему чувствую себя лучше. Воды и воздух здесь превосходные. Когда прекратится возможность купаться, то начну принимать души. Всем знакомым прошу сказать мой усердный поклон, — равно и братии. И вам, Отец Наместник, желаю всех благ. Правьте обителью с благонамеренностью, столько вам свойственною, в надежде на помощь Божию, и молитесь о недостойном Настоятеле вашем.
Архимандрит Игнатий.
1847 года
14 Августа
№ 7
Препровождаю к тебе, друг мой, прошение Отца Моисея. Надо составить прошение форменное и передать его братьям для доставления ему, чтоб доставление сие было верное. Я живу по милости Божией благополучно. Около недели гостил в Костроме у {стр. 348} Преосвященного Иустина, который обходился со мною очень любовно. По возвращении моем из Костромы нахожу новое письмо Моисея, в котором умаливает меня о прощении его и принятии снова в Сергиеву Пустыню. Христос с Вами. Всем братиям кланяюсь и прошу их молитв. Завтра думаю отправиться в Ярославль сутки на трое и тем окончить мои разъезды. Бабаевским монастырем я очень доволен. Воздух и воды чудные. Пред самым монастырем шагах в 100 от Св<ятых> ворот обильно сочилась вода, незамерзавшая, по сказанию жителей, и зимою. Я нанял, чтоб очистили это место и впустили струб в 2 аршина вышиною. Что ж? Ударило до двадцати ключей, и мы имеем чистейшую, как хрусталь, воду, из которой образуется ручей, текущий в Волгу. По возвращении из Ярославля надеюсь еще писать к тебе.