Полное соединение
Шрифт:
Это тоже предназначалось не ему, от сознания факта расхотелось жить.
Аудиторные «пары» назывались по старинке, на самом деле парами не были, тянулись без перерыва полтора часа. Звонков тоже не давали, за временем следил преподаватель. Конец занятий определялся моментом, когда он начнет сворачиваться.
Захлопнув зеленый учебник с отваливающимся корешком, Сергеев сложил материалы в портфель.
Последняя пара курса была хороша тем, что не приходилось тратить двух минут у доски на выписывание номеров для домашней работы.
Кивнув всем вместе и никому по отдельности, он вышел из аудитории вперед студентов и быстро – чтобы кто-нибудь не пристал с ненужными вопросами – зашагал к лестнице.
2
На кафедре было пусто, конец семестра чувствовался во всем.
За своим столом у окна сидела лаборантка, которая по штатному расписанию числилась «заведующей методическим кабинетом», хотя от охранника до ректора все знали, что такового в академии не существует.
– Владимир Иванович, вас искал Радиф Мидхатович! – сообщила она, увидев Сергеева. – Он вам звонил, вы были недоступны, просил перезвонить.
– Спасибо, Ирина, – ответил он. – Аккумулятор сел. Радифу позвоню, только чуть-чуть приду в себя.
Для чего искал доцент Асадуллин – единственный настоящий друг в академии, такой же одинокий разведенец – Сергеев догадывался. Повод был всегда одинаков: встретиться после работы и выпить вдвоем – обычно у Радифа, который жил за городом в коттеджном поселке Акманай.
Там было хорошо и спокойно: летом пахло травой, зимой лежал чистый снег и по ночам ярко горели звезды, и никто не докучал.
Но сегодня он чувствовал себя до такой степени выжатым, что не прельщала даже перспектива напиться до положения риз.
Сергеев устроился в «чайном» углу.
Кофе он имел свой: самый дорогой из имеющихся в супермаркетах, «Эгоист», который хранил в столе. Ящики не запирались, но коллеги друг у друга не шарились, там можно было держать фаллоимитатор.
Хорошей воды запасать было негде, за ней приходилось ходить в мужской туалет на другой конец коридора.
Диспенсеры с кристально чистыми бутылями существовали в дешевых московских сериалах. Реальные профессора и доценты набирали чайник в заведении, чистотой напоминавшем солдатский нужник при запое старшины. К этому привыкли давно и не обращали внимания на запахи.
На других кафедрах преподаватели заказывали воду за свой счет.
Но математики – в отличие от каких-нибудь историков – были хаусдорфовыми, жили каждый в своей окрестности, скидываться не привыкли.
Впрочем, Сергеевские коллеги проводили на кафедре минимум времени: перед парами заходили только оставить одежду и взять учебники. В перерывы они курили на лестницах или пили коричневую бурду из вендинговых автоматов, по окончании забегали на минутку – одеться и узнать новости – и спешили прочь.
Все бежали на другие работы – по приработкам – или к своим семьям, женам, детям, внукам.
Сергеев никуда не спешил: приработками он не занимался, а дома никто не ждал.
Ждала двухкомнатная квартира: спальня и гостиная-кабинет с домашним кинотеатром перед двухместным диваном итальянского производства – но там предстояло сидеть одному и время не имело смысла. Он мог вернуться на два часа раньше, мог – на три часа позже.
А мог и вообще не возвращаться, сразу отправиться на Акманай, напиться с Радифом и заночевать у него.
На такой случай – который вышел из разряда случайных – Сергеев хранил у Асадуллина бритвенные принадлежности и несколько смен белья, чтобы утром прямо от него мог ехать на работу.
Осенне-зимний семестр высосал из Сергеева силы.
Каждый день, оставшийся до завершения, казался бесконечным.
Сергеев иногда вспоминал чьи-то слова о том, что человек счастлив, когда утром с удовольствием идет на работу, а вечером с таким же чувством возвращается домой. Это казалось глупостью.
Работа осточертела.
Он давно осознал, что родился позже, чем следовало.
В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году президент США Рональд Рейган публично обозвал Советский Союз империей зла. Ничтожный со всех точек зрения, бывший актер был прав. Но тем не менее даже в СССР имелись лакуны.
Человек, поднявшийся на определенную социальную ступеньку, оставался на ней до конца своих дней.
Владимир Иванович Сергеев принадлежал к подобной категории.
С ранней молодости он знал, чего хочет достичь. Образование он получил не здесь и не в Москве, где было больше пустословия, чем здравомыслия, а в Ленинграде.
Потратив неимоверные усилия, Сергеев выучился на математико-механическом факультете университета: пять лет студентом и три года аспирантом – написал и вовремя защитил кандидатскую диссертацию с апофеозным названием
«Квазиклассическая асимптотика
собственных функций псевдодифференциальных операторов
при наличии каустик произвольного типа».
Вернувшись на родину, он счастливо женился и устроился в местный университет с целью получить ученое звание и процветать, как положено представителю научной интеллигенции. Доцентское жалованье составляло триста двадцать рублей при инженерском сто десять и давало многие возможности.
Без проблем оставаясь доцентом, можно было спокойно написать докторскую, стать профессором и жить с полным размахом.
Кто-то, конечно, оставался бедным, жил на зарплату кондуктора, однако человек, потративший силы на создание самого себя, имел право не оглядываться на других.
Доцента Сергеев получил, но система рухнула.
Рухнула и семья, поскольку благополучие в браке имеет единичную корреляцию с благосостоянием.
Два десятка лет пролетели в чадной борьбе за существование. О докторской пришлось забыть: ее стоило писать немедленно после кандидатской, перерыв в занятиях наукой отбрасывал навсегда.