Полнолуние

В начале восьмого вечера двенадцатилетняя Либби Коулмен, только что вызволенная из заточения танцкласса, ловко соскальзывает с заднего сиденья темно-синего «линкольна». С тинэйджерской беспечностью она смачно хлопает дверцей автомобиля и, ухмыляясь, оборачивается к его пассажирам. Сидящая за рулем Медлин Вайнтрауб, мать лучшей подруги Либби, морщится от резкого стука, опасаясь, как бы такая небрежность не повредила красавцу-»линкольну». Муж дорожит машиной, тем более что она совсем новая.

– Я позвоню тебе

– Иди же, Либби. Я не уеду, пока ты не зайдешь в дом, – инструктирует Медлин, опуская боковое стекло.

Теплый воздух, напоенный ароматами свежескошенной травы, ласкает ее лицо. «Какой чудный вечер», – думает Медлин, любуясь бархатистой, переливающейся нефритовым блеском лужайкой, аккуратно подстриженной самшитовой изгородью, за которой вьется каменистая дорожка, ведущая к дому. Огромная желтая луна (как ей уже известно, местные жители величают ее Луной Охотника) висит низко над горизонтом. Редкие звезды мерцают на фоне шелковой глади неба.

– Хорошо, миссис Вайнтрауб. Послушай, Элли, я тебе говорила, что сказал – ну, ты знаешь кто – после танца с тобой? – По лицу Либби расползается ухмылка в предвкушении реакции подруги.

– Рассел Томпсон? Что он сказал? – взволнованно взвизгивает Эллисон.

– Либби сможет рассказать об этом, когда ты ей позвонишь. – Медлин повелительным жестом нажимает кнопку на пульте управления, закрывая оба окна, тем самым прерывая болтовню девочек, которая, как ей известно по опыту, может длиться бесконечно.

– Ма-а-м! – ноет Эллисон.

– Мы еще должны заехать за Эндрю, ты не забыла? – напоминает ей Медлин. – Иди же, Либби.

– Иду-иду. Пока, Элли. Спасибо, что подвезли, миссис Вайнтрауб.

Либби машет рукой, потом поворачивается и спешит к дому. Дом большой – собственно, это даже не дом, а роскошный особняк, – ведь Либби Коулмен – дочь одного из самых именитых коннозаводчиков «Пырейного штата» Кентукки. Медлин Вайнтрауб, сравнительно недавно осевшая в этих краях, счастлива, что Либби выбрала своей лучшей подругой именно Эллисон. Рада она тому, что ей все-таки удалось уговорить мужа отдать их единственную дочь в самую престижную частную школу. Дружба с Либби – несомненно, большая удача для Эллисон. Медлин рассчитывает, что дружба девочек принесет ей в будущем солидные дивиденды. Ради них, столь желанных, она готова и выступать в роли личного шофера, и молча глотать обиду при звуке резко хлопнувшей дверцы новенького автомобиля.

– Кто этот Рассел Томпсон? – бросает Медлин через плечо, краем глаза наблюдая за тем, как Либби ступает на широкую каменную лестницу, ведущую к украшенному шестью колоннами парадному крыльцу. «Надо же, – думает она, – если не знать нашу родословную, изящную, светловолосую Эллисон вполне можно принять за юную особу голубых кровей, наследницу старинного состояния». В самом деле, коренастая, неуклюжая, розовощекая Либби с покосившимся атласным бантом в растрепанных темных волосах, в белом, изрядно помятом, заляпанном апельсиновым соком платье явно не смахивает на отпрыска знатного рода.

Эллисон, хихикая, перелезает с заднего сиденья вперед и плюхается рядом с матерью.

– Я ему нравлюсь, – признается она и морщит носик. – Во всяком случае, Либби так считает. Но мне иногда кажется, что он слишком вульгарен.

– О, в самом деле? – подхватывает Медлин, надеясь услышать продолжение. Подростковый взгляд на мир – предмет особого интереса для нее. Медлин даже трудно припомнить, была ли она такой в юности. Во всяком случае, столь беспечной и беззаботной точно не была.

– Когда он пьет и одновременно хохочет, вода брызжет у него из носа. – Эллисон с отвращением трясет головой. – Может, поедем, мам?

Продолжая наблюдать за Либби, которая уже достигла освещенного крыльца, Медлин кивает и включает заднюю передачу, трогая машину с места. Последнее, что ловит ее взгляд, – подпрыгивающие кудряшки Либби, колыхнувшиеся оборки ее платья, когда та подскакивает к входной двери.

Сейчас, выруливая назад по длинной подъездной аллее, Медлин еще не знает, что этот образ девочки врежется в ее память навечно. Ей предстоит воскрешать его бесконечно – и для семьи Либби, и для полиции, для десятка частных детективов, для армии газетных репортеров, соседей, друзей.

Потому что образ Либби Коулмен, радостно вспорхнувшей на крыльцо родного дома, окажется последним из запечатленных кем-либо и когда-либо.

С этого рокового момента она попросту испарится.

Несмотря на массированную поисковую атаку, публичные мольбы обезумевших от горя родителей, предложенные баснословные вознаграждения за информацию о местонахождении девочки, Либби Коулмен никто больше так и не увидел.

– Эй, Уилл! Уилл! Ты только посмотри!

Реакция Уилла Лаймана на настойчивый шепот партнера выразилась лишь в том, что он, с трудом разомкнув веки, бросил короткий взгляд на монитор, установленный на потолке автофургона. Сказывалось легкое похмелье; ему не сразу удалось сообразить, где он находится. Но уже через секунду в сознании всплыло, что они с напарником дежурят возле конюшен ипподрома Кинленд в Лексингтоне, Кентукки, с заданием взять с поличным шайку мошенников. Подумать только! Его, классного сыщика, в активе которого блестящие раскрытия целой серии громких дел, бросили на поимку банды бывших наездников, ныне промышлявших незаконной подменой ослабленных чистокровных кляч, предназначенных для участия в заездах, на быстроногих, но непородистых скакунов.

Как низко можно пасть!

Время близилось к четырем утра, и в автофургоне было темно, как в склепе. Единственный источник света – тускло-серое мерцание экрана монитора. Изображение пробивалось сквозь мутноватую рябь, но тем не менее проступавший силуэт безошибочно выдавал изящную молодую женщину в плотно облегающих джинсах. Вот она вошла в конюшню, которая как раз и являлась объектом наблюдения. Повернувшись спиной к камере, женщина наклонилась к оставленной наживке: большому холщовому мешку для корма, набитому банкнотами на сумму пять тысяч долларов.