Полнолуние
Шрифт:
В общем, разодетый в пух и прах хозяин дома сразу же и категорически мне не понравился.
Бутурлин спустился со ступенек и по усыпанной толченым кирпичом дорожке подошел к нам. Не сдержавшись, я раздраженно повел носом: от Бутурлина пахло дорогой туалетной водой.
– Добрый день, – с легким полупоклоном сказала Бутурлин. – Антон мне звонил, предупреждал, что заедет ко мне на разговор. Чем могу служить, майор?
В глазах – ни любопытства, ни тревоги. Это я тоже сразу почувствовал. От него шло ровное, открытое спокойствие, и я, опять же с чувством смутной неприязни, снова для себя это отметил.
Скажем прямо, это было довольно странно. Человек
Впрочем, я понимал, что у Бутурлина было достаточно времени, чтобы как следует подготовиться к встрече. С другой стороны, я приказал Михайлишину не говорить старику, что он приедет не один. Но тогда откуда Бутурлин узнал, что я – милицейский майор? Может, мы встречались раньше? Нет. Точно нет. Или мельком? Нет. Скорее всего, он видел меня в форме. И я тут же взял на заметку еще одно качество Бутурлина – наблюдательность. И конечно – выдержку.
Но виду я не подавал. Я молчал и тоже внешне бесстрастно смотрел прямо в глаза Бутурлину.
– Здравствуйте, Николай Сергеич, – сказал Михайлишин Бутурлину. – Познакомьтесь, пожалуйста, – начальник нашего уголовного розыска, майор Петр Петрович Терехин. Он хотел побеседовать с вами… По поводу утреннего происшествия.
– Бутурлин, – первым протянул мне руку Бутурлин, окидывая меня цепким взглядом.
– Терехин, – я пожал ему руку.
– Вы хотите допросить меня? – спокойно спросил Бутурлин, чуть улыбнувшись. Но глаза его оставались холодно-отчужденными.
– Что вы, Николай Сергеевич, – широко улыбнулся я ему в ответ. Что ж – играть, так играть. И я продолжил эдаким небрежно-развеселым тоном:
– Это просто ни к чему не обязывающая беседа. Я хотел бы кое-что узнать, так сказать, из первых рук. Как у нас, милиционеров, говорят, взять объяснения.
– Объяснения?
– Это так называется. Порядок, знаете ли. Вы уж мне ответьте на кое-какие вопросы… Хорошо?
– Ну что ж. В таком случае прошу в дом, – сказал Бутурлин, жестом предлагая войти. И снова я с враждебностью отметил элегантность, даже изысканную отработанность бутурлинского жеста.
– Ты вот что, Михайлишин, погуляй-ка тут, пока мы с Николаем Сергеичем поговорим, – грубовато буркнул я двинувшемуся было следом за нами участковому.
– Слушаюсь, товарищ майор! – радостно гаркнул в ответ Антон Михайлишин.
Первое, на что я обратил внимание, когда вслед за хозяином вошел в обширную – не менее сорока квадратных метров – гостиную первого этажа, – это отсутствие пыли. В лучах солнца, падавших сквозь широкое окно, не плясали, как это обычно бывает, пылинки. В гостиной царила идеальная чистота. Пахло трубочным табаком и нагретым деревом. И еще – мастикой. Я сразу и не припомнил, когда в последний раз был в комнате, где старомодно натирают полы мастикой, вместо того чтобы раз и навсегда покрыть их лаком.
Бутурлин кивнул в сторону широкого кожаного кресла:
– Присаживайтесь, Петр Петрович. Чай? Кофе?
– Спасибо, Николай Сергеич. Лучше кофе, – ответил я, снимая кепку и опускаясь в мягкие объятия даже не скрипнувшего под тяжестью моего тела кресла.
Я тоже решил быть воспитанным. Скорее всего, это наиболее верный путь к тому, чтобы разговорить старика. И кофе отнюдь не помешал бы после бессонной ночи. Хотя, с другой стороны, опять может желудок прихватить. Ну и черт с ним. Заболит так заболит.
Бутурлин кивнул и вышел.
Я вынул из папки стандартные бланки для записи объяснения, из кармана – перьевую ручку. Откинулся на мягкую спинку кресла и огляделся.
Стены гостиной сначала показались мне обшитыми деревянными панелями, но потом я разглядел, что это были не панели, а идеально выровненные, явно вручную обработанные и тщательно подогнанные бревна. Скорее всего, дерево было тоже не лакированное, а вощенное. Оно имело какую-то непривычную глубину: матово отсвечивающее, мягкого темно-медового оттенка. Потолок был набран из таких же широких досок. Судя по качеству обработки дерева, это было сделано очень мастерски и с любовью. На века. Будь здоров времени и труда потребовала такая работа. И денег. Кстати, о деньгах. Гостиная была обставлена исключительно антикварной мебелью: искусное соединение различных пород дерева, инкрустаций из поделочных камней и цветного граненого стекла. Исключение составлял стоящий на столике суперсовременный радиотелефон "Сони". Но и он каким-то странным образом отлично вписывался в эту почти музейную обстановку. По одной стене гостиной, между двумя застекленными, тоже старинной работы книжными шкафами, висели прекрасно выполненные чучела. Головы кабана, оленя, волка, медведя. И головы африканских животных – льва, буйвола, зебры и еще каких-то неведомых мне антилоп. Судя по тому, что рассказывал мне Михайлишин, это были охотничьи трофеи Бутурлина. А по двум другим стенам, где не было окон, на коврах была развешана обширнейшая коллекция холодного оружия: старинные кинжалы, шашки, сабли, палаши, шпаги и еще Бог весть что. И все в отличном, вполне рабочем состоянии. Мягкий ворс ковров подчеркивал изящество форм и скрытую силу стали. Рехнуться можно. Так вот что имел в виду Михайлишин, когда темнил насчет оружия.
Я прислушался. Из глубины дома, видимо с кухни, доносилось негромкое позвякивание посуды.
Я недолго боролся с искушением. Поднялся с кресла, подошел к стене и снял со стены один из кинжалов. Вынул его из ножен: похоже, серебро с инкрустацией и потускневшими от времени самоцветами. Покачал тяжелый клинок в руке, потрогал ногтем широкое, необычно изогнутое лезвие: как бритва.
И у меня перед глазами сразу же возникли четыре совершенно параллельных, сверхаккуратных разреза, оставленных неизвестным оружием на горле Пахомова.
– Я бы на вашем месте, Петр Петрович, этого не делал, – раздался сзади голос Бутурлина.
Он появился в дверях с подносом в руках – я отчетливо видел его отражение в стекле книжного шкафа. На подносе стояли небольшие фарфоровые чашки и медная джезва с кофе.
– Почему же? – поинтересовался я, не оборачиваясь.
– Некоторые кинжалы отравлены.
– И этот? – спокойно спросил я.
– Это работа сирийского мастера. Шестнадцатый век. Вам повезло – он не работал с ядами.
– А не боитесь вот так – держать дома отравленное оружие? А если вдруг дети возьмут поиграть?
– Не боюсь, – тоже спокойно ответил Бутурлин. – И сын с невесткой, и внучка достаточно взрослые люди. Домашние мои к оружию не прикасаются, знакомые – тоже. Все мои друзья знают про особенности этой коллекции. А посторонние у меня бывают крайне редко. Дом – на сигнализации. Кстати говоря, Петр Петрович: подробная опись моей коллекции с фотографиями лежит где-то в вашем департаменте.
Последнюю фразу Бутурлин добавил как бы между прочим. Но в ней отчетливо слышалась скрытая язвительность. Я промолчал. Аккуратно повесил кинжал на место и снова уселся в кресло.