Полнолуние
Шрифт:
Впрочем, интересы и жизнь академпоселка и райцентра никогда, или почти никогда, не пересекались. Райцентр был почти сплошь застроен старыми домишками, и лишь кое-где торчали обшарпанные блочные пятиэтажки. В почтенном же академическом поселке добротные двух-трехэтажные дачи, многие из которых были выстроены руками немецких военнопленных, скромно прятались за высокими зелеными заборами в глубине поросших вековыми соснами огромных участков. В них шла своя, чинная, по-старомосковски неторопливая жизнь.
Иметь дачу в Алпатово
Итак, машина с братьями подъехала к вытертым гранитным ступеням парадного крыльца и остановилась, устало присев на изношенных амортизаторах. По бокам крыльцо стерегли два мраморных льва. Морды у зверюг были изрядно потрачены временем, что придавало каменным стражам жалостное и даже слегка обиженное выражение. Высокие двустворчатые двери были распахнуты настежь. Но в открытых окнах и возле дома – никого: ни детей, ни взрослых.
Шофер протяжно посигналил.
Послышались шаркающие шаги, и на крыльце, приставив руку ко лбу козырьком (солнце светило как раз в сторону входа), появилась пожилая худенькая женщина в аккуратном белом халате и такой же белой шапочке на седоватых волосах. Она увидела машину, лица братьев за стеклом и тут же, всплеснув руками, не дав сказать вылезающей из машины сопровождающей ни слова, воскликнула:
– Приехали! Ну, слава Богу, добрались! А то мы уж совсем заждались.
Она повернулась и закричала в глубь здания:
– Николай Сергеич, Николай Сергеич!..
– Иду, иду, милейшая Наталья Алексеевна! – отозвался из темной глубины дома звучный, веселый, хорошо поставленный баритон.
Кудрявая тетка, наконец, сползла с сиденья, открыла заднюю дверь "Волги" и выудила Кирилла и Филиппа из душного брюха пикапа. Братья, по-прежнему крепко держась за руки, остановились возле нижней ступени и, задрав головы, уставились на черный дверной проем, скрывающий таинственного обладателя звучного баритона.
– Это директор наш, товарищ Бутурлин, – пояснила Наталья Алексеевна сопровождающей.
– Да-да, – быстро откликнулась та. – Я его знаю. Умнейший, образованнейший человек наш товарищ Бутурлин.
Братья молчали.
Судя по четким шагам и громко, без слов напеваемой арии из "Лоэнгрина", товарищ Бутурлин приближался.
Звонкое "ту-ру-ру" приблизилось, скрипнули половицы паркета, и на пороге дома появился нестарый еще, лет пятидесяти высокий человек. На нем была светло-синяя рубашка, аккуратно заправленная в белые полотняные брюки, и легкие замшевые туфли. Несмотря на жаркий день, на шее у него был аккуратно повязан голубой узкий галстук в тон рубашке. В рукава рубашки были вдеты изящные золотые запонки с небольшими сапфирами.
И глаза у человека были под стать сапфирам – ярко-синие, блестящие и – как показалось братьям – очень строгие, даже грозные. У человека были пшеничного цвета, выгоревшие на солнце волосы и тонкая полоска таких же светлых усов над твердой линией рта.
В руках человек держал чучело какого-то небольшого животного и платяную щетку.
– Вот, Николай Сергеевич, новеньких привезли. Что же… – начала было женщина в белом халате.
Нетерпеливым жестом Николай Сергеевич остановил Наталью Алексеевну. Неторопливо спустился по ступеням и присел перед братьями на корточки. Они молча смотрели на директора. Он молча разглядывал их.
Братья не были близнецами: старший, Кирилл, был посветлее, Филипп потемнее. У Кирилла глаза были совершенно серые, у Филиппа – серые с золотисто-коричневатыми крапинками. К тому же старший, Кирилл, был чуть выше ростом. Братья были похожи, но не более.
Одинаковым у братьев было лишь выражение глаз. И еще у Кирилла и Филиппа были одинаковые родимые пятна – справа на груди, прямо под соском. Родинки были приметные, размером с пятак и к тому же необычной формы, в виде перевернутой пятиконечной звезды.
Тем временем братья настороженно и недоверчиво уставились на синеглазого человека. Они не ждали от него ничего хорошего. Впрочем, человек смотрел на них так же настороженно.
– Знаете, кто это? – спросил внезапно Николай Сергеевич, показывая чучело зверька.
Братья дружно замотали головами.
– Бурундук, – сказал Николай Сергеевич. – Нравится?
– Да, – ответил Кирилл.
– Нет, – ответил Филипп.
– Почему? – спросил он младшего.
– Он не живой, – буркнул Филипп.
Кирилл незаметно дернул брата за руку. Николай Сергеевич усмехнулся:
– Конечно, не живой. Это – чучело. – И добавил без перехода:
– Меня зовут Николай Сергеич Бутурлин. Я здесь директор. Иначе говоря – самый главный. – И тут же безошибочно указал кивками головы:
– Ты – Кирилл, а ты – Филипп. Правильно?
– Да, – в один голос ответили немало удивленные братья.
– Вот мы и познакомились, – удовлетворенным тоном сказал Николай Сергеевич. – А теперь пошли знакомиться с вашим новым домом.
Самое удивительное, что на самом деле детский дом был родным домом Николая Сергеевича Бутурлина. Потому что до революции это здание было загородным имением обширной семьи Бутурлиных. На втором году нового, двадцатого века здесь родился отец Николая Сергеевича, впоследствии известный московский профессор-зоолог. А спустя двадцать два года во флигеле этого дома появился на свет и сам Николай Сергеевич. Так что директор Бутурлин в прямом смысле жил и работал у себя дома.
Впрочем, об этом в поселке мало кто знал, а сам Николай Сергеевич из врожденной, унаследованной от многих поколений столбовых дворян гордости свою кровную связь со старым барским домом особенно не афишировал.