Полнолуние
Шрифт:
Я сделал шаг вперед и громко спросил:
– Добрый день, Петр Петрович. Вы, часом, не меня ищете?
Терехин сделал неуловимое взглядом движение, и дуло пистолета уставилось мне прямо в лоб – реакция у майора оказалась просто отменная. Только вот следопыт из него никудышный.
– Судя по всему, я арестован? – спокойно спросил я.
Терехин смущенно крякнул и ловким движением сунул пистолет себе под мышку, видимо, в кобуру. Мы посмотрели друг на друга – да, начальник нашего уголовного розыска явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он повернулся,
– Здравствуйте, Николай Сергеич, – миролюбиво сказал Терехин. – Какой арест? Что вы! Случайно на вас натолкнулся, только вот сразу не признал.
Хитрый майор лгал мне прямо в глаза. Михайлишин с индифферентным видом смотрел в сторону.
– Зато увидел опытного охотника в деле, – продолжал Терехин, уже оправившись от смущения. – Ловко вы от меня ушли… Чувствуется хорошая школа.
– А чему, собственно говоря, я обязан таким вниманием к моей персоне? – прервал я поток сомнительных майоровых комплиментов.
– А вы что, Николай Сергеич, наше местное радио не слушаете? – ответил Терехин вопросом на вопрос.
– Отчего же, слушаю. Иногда.
– О временном запрете на походы в лес, сбор ягод, грибов, на рыбалку слышали сегодня?
Это была новость.
– Нет, Петр Петрович, я сегодня довольно рано ушел из дома, – честно ответил я. – К тому же местная радиоточка у меня вообще отключена. Теперь понятно, почему в лесу так тихо: ни ауканья, ни грибников. Виноват.
– А что вы здесь делали? – быстро спросил майор.
– Гулял. Собирал грибы. Потом остановился перекусить, – спокойно ответил я, показывая корзинку. – А позвольте узнать: почему вы за мной следите? Я что – попал в категорию подозреваемых?
Терехин тут же мягко отступил на исходные позиции. У него явно не было намерения со мной ссориться.
– Мальчишки участковому сказали – кто-то неизвестный по лесу бродит, – сказал он закуривая. – Поскольку уже было сделано объявление по радио, да и на станции мои люди дежурят, чтобы москвичи в лес не прошли, я решил проверить.
Интонация сейчас у него была донельзя доверительная, а выражение лица у Терехина стало бесхитростным, даже слегка туповатым: передо мной стоял эдакий недалекий милицейский ванек-служака. Это могло обмануть кого угодно, но только не меня. Взгляд выдавал майора. Цепкий, холодный взгляд. И мне стало совершенно ясно: майор зачислил меня в подозреваемые. Ну что ж. Это его работа – подозревать всех подряд.
Тем временем Терехин продолжил:
– А что касается подозреваемого, Николай Сергеич… У вас же алиби. Стопроцентное.
– Верно, алиби, – согласился я.
Майор хотел еще что-то спросить, но в эту секунду портативная рация в руке Михайлишина ожила и запищала. Он, отвернувшись от меня – конспиратор-народоволец! – нажал на кнопку и невнятно забормотал в микрофон. Потом повернулся. Лицо Михайлишина выражало озабоченность.
– Товарищ майор, вас срочно требуют в райотдел. Подполковник Прохоров.
Майор аккуратно загасил окурок и спрятал его в свою коробочку.
– Вас подвезти, Николай Сергеич? – спросил он.
Видимо, где-то неподалеку их ждала милицейская машина.
– Благодарю вас, я еще прогуляюсь.
Терехин что-то хотел добавить, но я его опередил:
– Позвольте полюбопытствовать, Петр Петрович: а почему вы все время прячете окурки?
– Да, знаете ли, старая привычка. Чтобы на месте преступления не оказалось посторонних предметов, – нехотя признался Терехин.
– А разве здесь уже что-то произошло? – спросил я с невинным видом.
– Пока что, слава богу, ничего, – буркнул майор и добавил, уже поворачиваясь:
– До свидания, Николай Сергеич.
– Всего доброго. Удачи, – откликнулся я.
Майор вразвалку пошел следом за Михайлишиным и на ходу бросил мне через плечо:
– А в лес, Николай Сергеич, пока лучше не ходите… от греха подальше…
Я промолчал: такого обещания я майору Терехину дать не мог, а врать не хотелось.
В помещении междугороднего переговорного пункта просто зримо сгущался дневной зной.
Я стоял в стеклянной будке, задыхаясь от удушливой жары. Горячий воздух нехотя проникал в легкие и, казалось, застревал там навсегда – на то, чтобы его выдохнуть, сил уже просто не хватало. Можно было, конечно, распахнуть дверь, но то, что я говорил в трубку, не предназначалось для чужих ушей. А ушей хватало: в маленьком полутемном помещении в ожидании вызова сидело и стояло полтора десятка человек. Распаренные красные лица, полуоткрытые рты, бессмысленно выпученные глаза. Все пытались как-то спастись от духоты: обмахивались газетами, вытирались платками, но ничего не помогало. Не спасал от жары медленно вращающийся под потолком вентилятор, не спасали и открытые окна, выходившие на небольшую площадь райцентра.
Молоденькая телефонистка Зиночка, сидевшая за стеклянной стойкой, тоже маялась: на белой блузке выступили темные пятна, а тяжелый пучок каштановых волос, сложенных в высокую прическу, казалось, с непреодолимой силой тянет голову вниз. Губы у Зиночки были обиженно надуты, и выражение лица говорило об одном: скорее бы закончился рабочий день.
К сожалению, для девушки Зиночки рабочий день только начался. А вот мой телефонный разговор уже закончился. И провел я его весьма и весьма плодотворно. Я толкнул плечом дверь, вышел из душной кабинки и направился к стойке, вытирая платком лоб и шею.
– Сколько с меня, Зиночка? – спросил я.
Она встрепенулась, отгоняя знойную одурь:
– Сейчас посчитаем, Николай Сергеич.
Девушка потыкала пальчиком в кнопки калькулятора и несколько озадаченно на меня взглянула:
– Ох, да вы просто разоритесь, Николай Сергеич! С вас триста восемьдесят шестьдесят.
Я открыл портмоне и протянул ей деньги. Отсчитывая сдачу с пятисотенной купюры, она улыбнулась:
– Небось родственникам звонили?
– Да, родственникам.