Полный вперед назад, или Оттенки серого
Шрифт:
— Ох, — сказал Стаффорд, когда свет рассеял неприятную мглу, — надо было завести механизм гелиостата еще до вашего приезда. Здесь долго никто не жил. Что еще?
— Как так может случиться — «фатально ошибся в собственном диагнозе»? — спросил отец, все еще под впечатлением от известия о смерти бывшего коллеги.
Носильщик на секунду задумался.
— Совет рассмотрел материалы следствия. И решил так: господин Охристый обязан был подумать о том, что у него плесень, и отправить сам себя в Зеленую комнату. Но он не сделал этого.
— Ужасная ошибка.
— О да. Прекрасный был человек. За семь лет — ни одной смерти от плесени во всем городе. И никакого цветового
— Манселл утверждает, что лечение должно применяться ко всем без различия, — заметил отец, но оба мы знали, что кое-кто из цветоподборщиков усердствует, лишь имея дело с людьми своего цвета.
Отец дал Стаффорду блестящие полбалла. Тот приподнял шляпу и пожелал, чтобы наше пребывание в Восточном Кармине было счастливо-бессобытийным. Когда он уже дошел до задней двери, я спросил его, читают ли префекты исходящие телеграммы.
— Госпожа Ивонна Алокрово, отправляющая телеграммы, известна своей надежностью, особенно если накинуть двадцать цент-баллов сверх тарифа. Но даже она не станет отправлять послание, подозрительное по стилю или противоречащее интересам Коллектива.
— Это стихи, — сказал я. — Послание к возлюбленной.
Стаффорд улыбнулся.
— Понимаю. С госпожой Алокрово не будет проблем. Она и сама — романтичная душа.
Новость была хорошей, хотя и вынуждала к лишним тратам. Но что делать — Марена получали письма лишь после девятинедельных пересылок, а я уехал всего лишь на месяц.
— Отлично! — кивнул я. — Думаю…
Внезапно взгляд мой упал на человека лет тридцати с небольшим, что прятался в проходе между домами: грязный, небритый, с надписью НС-Б4, неуклюже процарапанной под левой ключицей. Обычно такие шрамы делались аккуратно, но у него напоминали небрежный сварочный шов. Он также был вызывающе раздет и, бездумно уставившись в небо, мочился себе на левую ступню.
— Стаффорд? — прошептал я дрожащим от страха голосом.
— Да, мастер Эдвард?
Носильщик повернулся, поглядел на человека и сказал:
— Никого не вижу.
— Как так не видите? Он мочится на собственную ногу.
— Мастер Эдвард, вы не можете его видеть.
— Могу.
— Не можете. Его не существует, мастер Эдвард. Клянусь Манселлом.
Я понял. Правила, сложные и широкоохватные, никак не применялись к тем, кто не имел определенного положения в мире упорядоченных сущностей. Попыток понять или объяснить таких людей не делалось. Они получали статус «апокрификов», и остальные их не замечали, дабы не ставить под угрозу правила.
— Он апокрифик? — спросил я.
— Будь он здесь, он был бы апокрификом. Но его нет.
Упорство Стаффорда было объяснимо. Признать существование апокрифика значило навлечь на себя пятисотбалльный штраф: серьезный проступок! Для описания таких существ имелись разнообразные эвфемизмы, но их никто не использовал: неправильно употребленное время могло уничтожить все ваши накопленные с таким трудом баллы.
— Никогда в жизни не видел апокрификов, — заметил я, не отрывая взгляда от окна, — и, гм, сейчас тоже не вижу. Как по-вашему, на кого они были бы похожи… если бы существовали?
— Я не видел только одного. — Стаффорд посмотрел туда же, куда я. Невидимый плескал на себя водой из бочки. — Поэтому даже не знаю, как они не выглядят. Простите, но мне пора. Я обещал поискать вторую лучшую шляпу господина Смородини. Она, конечно, у него на голове, как и всегда, но Смородини дает хорошие чаевые.
Он снова коротко поклонился. Я бесшумно закрыл дверь и пошел к отцу на кухню.
— Все это очень странно.
— Ну да, — согласился отец, с любопытством оглядываясь на меня: он в это время осматривал шкафы. — Как можно не распознать плесень? Особенно на себе самом. Это же так просто.
— Я не об этом. Я об апокрифике в проулке, который мочился на собственную ногу.
— «Недавно, спускаясь по лестнице вниз, я видел того, кого не было там», — с улыбкой ответил отец. — Вот тебе и Внешние пределы. Мне жаль бедняг, с которыми он не живет вместе.
Дом
9.3.88.32.025: Огурец и томат — фрукты, авокадо — орех. Для совместимости с пищевыми ограничениями вегетарианцев цыпленок считается вегетарианским блюдом каждый первый вторник месяца.
Мы принялись исследовать дом. Судя по деревянному каркасу, возвели его в первом столетии после Того, Что Случилось. Хотя строение еще держалось, но уже обнаруживало свой возраст. Пол был выложен плиткой, чтобы давать прохладу жарким летом. На окнах, разделенных пополам вертикальными брусками, имелись ставни и занавеси. Чисто вымытые белые оштукатуренные стены увеличивали освещенность комнат. Судя по слабому запаху буры, все дыры недавно были заткнуты.
Всего в доме было три этажа. На кухне я нашел все необходимое: газовую плиту, пошедшую пятнами фаянсовую раковину, стол, часы, шкаф со стеклянными дверями, полный столовой посуды из линолеумита. На крючках, вбитых в стены, висело множество хорошо начищенных горшков и кастрюль. А в ящике для столовых приборов обнаружились ножи и вилки, но, как и следовало ожидать, ни одной ложки.
Я поставил чайник — вдруг префекты заявятся без предупреждения? — нашел коробочку с чаем, выбрал самые приличные из чашек костяного фарфора и быстро расставил все на столе.
— Только без блюдец, — предупредил отец. — Пусть не думают, что мы тут пускаем пыль в глаза.
— А вдруг они пьют из блюдец?
— Да… Тогда поставь рядом с чашками.
Дверь из кухни выходила в коридор, который вел сперва к небольшой, обшитой деревом комнате. Там стоял ореховый стол, стул и сверкающий бакелитовый телефон — вероятно, он соединялся с городской сетью, а не красовался просто так, как у старика Мадженты. Дальше была главная прихожая, выложенная плиткой: если идти по коридору, взгляд упирался прямо во входную дверь. Справа и слева располагались гостиные. В каждой имелось широкое панорамное окно, выходившее на главную площадь, верхняя треть окон была отделана призмами «Люксфер», благодаря чему в помещение проникало больше света. Отделка комнат показалась мне восхитительной — разные сорта линолеума «под дерево». Мебель, хоть и изношенная, все еще годилась к употреблению. В рисовальной висела пара полотен Веттриано. Под ними стояла стеклянная витрина с достопримечательностями, оказавшимися здесь во время Локализации. Среди разношерстного антиквариата виднелись три шахматные фигурки, грубо вырезанные из слоновой кости, украшенный орнаментом церемониальный меч, искусно расписанное яйцо и несколько необычных медалей с надписью «XCIV Олимпиада». Для такого захолустья — впечатляющая коллекция. Но, как мы уже знаем, Восточный Кармин некогда был городом куда более населенным и значительным. Пока что я видел столько изобилия и роскоши разве что в доме у Марена, когда Констанс представляла меня родителям. Тогда случился неловкий момент — Констанс ушла сказать дворецкому, что к ужину нужен лишний прибор, а господин Марена, забыв, кто я и что здесь делаю, принял меня за лакея. Я не знал, что и сказать, и если бы Констанс вовремя не вернулась, наверное, мне пришлось бы разливать чай и подавать крекеры.