Полонянин
Шрифт:
– Ну, Жирот, не подведи, – это я тихонько за Путяту переживаю.
Вновь схлестнулись. Волчками вертятся, друг дружку с ристалища выпихнуть хотят. Достойные супротивники, один другому не уступает. Поймал Путята варяга на выпаде, но тот сумел под руку болярину уйти, коленом его в бедро толкнул да свой меч с разворота ему вдогон послал. Нырнул древлянин вниз, только клинок над головой просвистел, а сам уже в ноги варягу метит. Перелетел Свенельд через древлянский меч – ласточкой перепорхнул, едва земли коснулся и сразу в новый наскок бросился. А Путята его уже ждет. Обкатился вокруг руки варяжской, за спиной у противника оказался, хлестанул наотмашь, но и воевода не лыком шит, свой клинок под удар подставил – Путятин меч только лязгнул.
А люд вокруг заходится: свистит, кричит, визжит от удовольствия. Удался, значит, праздник, и весна ранней будет, и осень урожайной. Есть чему порадоваться. И посадские здесь с Глушилой во главе, и мои конюхи. Все ждут, чем же поединок закончится.
Но такого никто ожидать не мог: взмахнули клинками поединщики, меч на меч наткнулся, и с хрустом раскололись клинки – одни рукояти у бойцов остались [42] .
Видно, что желание победить у них чувство осторожности притупило, оттого и остались они в один миг безоружными. Была бы их воля, они бы с кулаками друг на друга набросились. Но воли такой им Звенемир не дал. Встал промеж них и посохом в снег притоптанный ударил.
42
Меч был главным и самым почетным оружием профессионального воина. Древнерусские мечи широко известны и по находкам, и по письменным источникам. В конце IX – начале XI в. они имели широкий (около 5 см) и обычно недлинный (около 90 см) клинок с параллельными лезвиями, широким желобом и часто закругленным концом, то есть предназначались только для рубки. Рукоять имела перекрестие в виде толстого ладьевидного бруска и грибовидное уплощенное навершие, благодаря которому меч уравновешивался. Ручка обкладывалась деревом или рогом, а сверх того обтягивалась серебром, бронзой или обматывалась ремешком либо крученой серебряной проволокой. Мечи X в. были довольно хрупкими (сказывалось не слишком высокое качество металла), потому при прямом столкновении часто ломались. Отсюда и своеобразие техники боя, в которой клинок противника принимался не жестко, а вскользь. Лишь «сопровождался» до перехода в контратаку.
– Схватке конец! – громко выкрикнул. – Боги решили миром разойтись!
Путята даже притопнул от досады, только разве против желания покровителей он выступить сможет?
Сдержался болярин, поклонился народу смиренно, и Свенельд от него не отстал. Мир – так мир, если Богам он угоден.
Однако обниматься, как в конце поединка заведено, не стали они. Всяк к своим отошел, сделав вид, что поединка и не было. И все люди поняли, что наступит день и найдут они повод, чтобы снова встретиться.
А холопы уже на лед треноги вынесли, жгутами соломенными обвитые, – мишени для стрельб готовят. Значит, пришел и мой черед.
– Лук-лучок, деревянный бочок, на тебя надежа моя.
Стрельба из лука у полян ценилась меньше, чем скачки или бой на мечах, потому и вышли на рубеж воины званием пониже. За Торрина Алдан-десятник лук натянул, Ярун за Даждьбога стрелу на тетиву положил, рус, мне незнакомый, себя за Ярилу кликнул, другой за Локи [43] руку вверх поднял, а один воин, кудрявый, с орлиным носом, и вовсе за неведомую мне богиню Нанэ [44] огласился. Так что, когда Звенемир меня от лица Семаргла выставил, никто даже не удивился. Только мальчишка Баян подмигнул хитро. Понял я, что не так прост подгудошник, как показаться хочет.
43
Локи – один из скандинавских богов.
44
Богиня Нанэ – супруга армянского бога Солнца Ара-Мазда.
– Пусть рука твоя будет верной, а ветер попутным твоей стреле, – пожелал я по-свейски Алдану. – Ты чего там ворожишь? Сглазить хочешь? – посмотрел он на меня подозрительно. А я чуть не рассмеялся: надо же, варяг язык предков своих забыл. Совсем обрусел, значит. Как же он с Торрином своим разговаривает? Или Богу язык не важен?
– Для первого выстрела изготовиться! – скомандовал Звенемир.
На тридцать шагов холопы мишени отнесли и в стороны разбежались. А я тетиву натянул и Побора добрым словом вспомнил…
…Ветер Стрибожич все униматься не хочет. Чует ведь, что рука моя слабеть стала, лук в ней дрожит, а он все куражится. Издевается, наверное, словно его Перун об одолжении попросил.
Сто шагов до мишени. Черным пятнышком на соломе турий глаз нарисован. То ли муха на мишень отдохнуть присела, то ли комар из треноги кровушку пьет. Но откуда среди зимы комарам да мухам взяться?..
…На восьмидесяти шагах нас уже только трое осталось. Ярун, Алдан и я. Понятно мне стало, почему десятник виру наравне с сотниками от Ольги получал – знатным он лучником оказался. Стрелу на лук накладывал скоро, тетиву отпускал мягко. Стрела к цели летела – залюбоваться можно.
Он первый и выстрелил. Прошуршала стрела в морозном воздухе, в мишень впилась. Точно в око турье. Рассмеялся десятник радостно, на меня посмотрел.
– Это тебе не девок по сеновалам тискать, – сказал. – Тут мастерство надобно. – Ив сторонку отошел.
Вторым у нас Ярун. Вышел он на рубеж, стрелу к щеке прикинул, мишень глазом поймал. Постоял немного и вдруг:
– Ласки прошу, Даждьбоже! – крикнул, лук кверху поднял и стрелу в небушко отпустил.
– Зачем?! – вырвалось у меня.
– Не хочу меж тобой и судьбой твоей становиться, – ответил он мне. – А Даждьбоже поймет и небось не прогневается.
Развернулся он и прочь пошел. А народ ему вслед свистит. Думает, что слабину Ярун дал. Но я-то знаю, что он с восьмидесяти шагов птицу влет бьет. Значит, решил для меня дорогу расчистить. Что ж? Теперь и за себя и за него стараться надобно. Я его место на рубеже занял. Вскинул лук, прицелился. Ветер в спину дунул – я под него тетиву отпустил. Рядом со стрелой десятника она в солому вошла. Попал, значит.
– Я смотрю, везет тебе, Добрый, – кивнул варяг. – Посмотрим, как ты на сто шагов стрелу пустишь?
– Посмотрим, – я ему, а у самого поджилки трясутся, то ли от страха, то ли от усталости.
И бражку Чурилину, и Путяту, который мне выспаться не дал, и самоуверенность свою чрезмерную, все просчеты свои вмиг успел добрым словом помянуть. Только что теперь кориться? Так сложилось все, как сложилось. Как я тогда Ольге сказал? Хоть душу потешу? Нет. Потерпит душа, а я по Малуше соскучился.
Вот и мишень уже в ста шагах, вот и Алдан стрелу свою в полет отправил, и нашла стрела тот турий глаз, ну а я немного замешкался. Ветер налетел, рука подрагивает, спину ломит, а мишень вдалеке, словно муха уснувшая. Притихли люди, моего выстрела ждут, а я медлю. Момент выжидаю.
И почудилось мне, будто сам Семаргл ко мне с неба спустился. Обвил меня своим хвостом чешуйчатым, в ухо жаром дохнул.
– Отпускай стрелу, – шепчет, – а с Пряхами я уже договорился.
Вырвалась стрела из моих пальцев, зазвенела тетива, распрямился лук, народ вокруг заволновался. А я вслед стреле смотрю, и кажется мне, что летит она очень медленно, точно сквозь кисель пробивается. Вроде правильно летит, вроде в цель.