Полосатый геноцид
Шрифт:
Это обстоятельство спасло жизнь сержанту Таннеру, проспавшему начало боя и разбуженному разгоревшейся стрельбой. Таннер сумел удержаться от рефлекторного желания выскочить из машины и присоединиться к своим солдатам. Скорее всего, он успел бы только дверь распахнуть, прежде чем рухнуть на землю прошитым меткой очередью. То, что Таннер выбрал сторону Джозефа Рейвена, еще не означает, что он готов за него бездумно и глупо умереть, шептал он сам себе, закапываясь в кучу комбинезонов и защитных балахонов, на которой совсем недавно спал. Даст бог, эта защита убережет не только от пчел.
Остальных либерийцев, оставшихся без командира, охватила паника, и они метались по поляне, пытаясь хоть за чем-нибудь укрыться и понять, кто и откуда по ним стреляет. Некоторым это так и не удалось, в лучшем случае они успели разрядить первый магазин куда-то
Через несколько минут все было кончено. Десантники вышли из зарослей, продолжая оставаться в защитных костюмах. Локис осторожно распахнул дверь кунга и поднялся по лесенке внутрь, посвечивая себе фонариком. Первым делом он бросился к ульям и с облегчением отметил, что их летки заткнуты – похоже, либерийцы, видевшие пчел в деле, боялись их сами, несмотря на свой цвет кожи.
– Ну, что там? – нетерпеливо поинтересовался Горячев, уже снявший свою маску и вытиравший со лба пот. В маске в этих краях было слишком душно даже в ночное время.
– Ульи здесь, – ответил Локис. – Кроме пчел внутри ничего ценного нет. Так, кое-что из мебели. Да еще куча всякого защитного барахла, вроде наших костюмов и масок.
Пнув это самое барахло, он шагнул обратно к двери. Его ботинок, смяв грубую ткань защитного комбинезона, остановился в паре дюймов от щеки Таннера. «Черт, похоже, плюгавый ублюдок говорил правду», – думал Таннер, продолжая молиться, чтобы его не нашли. Русские не остановятся, пока не уничтожат и пчел, и тех, кто решил их использовать как оружие. В том, что на лагерь напали русские, сержант не сомневался. Он сам немного говорил по-французски и мог отличить на слух испанский от немецкого. Не говоря уже о родном английском. Язык, на котором говорили эти коммандос, был ему незнаком. Однако мелькнувший в свете ручного фонаря новенький и явно не китайской сборки автомат Калашникова в руках выходящего из кунга десантника он успел заметить сквозь щель, проделанную тяжелым ботинком в куче тряпья, скрывавшего Таннера. К тому же сержант не слышал, чтобы кто-то, кроме русских, искал пчел-убийц, тем более в правильном направлении. Следующие несколько минут Таннер почти не дышал, боясь пошевелиться, пока русские коммандос в защитных балахонах выгружали ульи из кунга.
Наконец последний десантник спрыгнул из опустевшего кунга на землю, притворив за собой дверцу. Спецназовцы собрались перед ульями, из которых доносилось тихое, но отчетливое гудение. Похоже, в ульях было полно пчел. Пчел-убийц.
Горячев на всякий случай вызвал Ольгу:
– Ну что, милая, наша пчелка на прежнем месте? – Ответ был положительным, и майор подозвал рослого десантника с огнеметом за спиной: – Ну, Елисеев, давай! Только так, чтобы ни одна не улизнула!
Смотреть на то, как горят ульи, Локису не хотелось. Тем более что он ощущал все более весомый повод для беспокойства, которое прицепилось к нему, едва он увидел эту стоянку либерийских «пчеловодов». Прежде всего, среди машин на поляне не было трейлера, на котором разъезжал белый старик. Он не поленился проверить убитых, чьи тела были разбросаны по всей поляне. Не было среди убитых ни самого старика, ни того черного верзилы, который командовал этими солдатами, и плюгавого типа со шрамом в пол-лица. И даже мужика с сержантскими нашивками, которого Локис видел тогда у реки, среди покойников не обнаружилось. Парень, который пытался в начале боя командовать либерийцами, несмотря на всю грамотность своих действий, оказался рядовым. Спросить, что все это значит, оказалось не у кого – противник додуматься до того, чтобы сдаться в плен, не успел и отстреливался до конца. То ли в силу скоротечности боя, то ли в результате сознательности своего выбора – случайных людей в этом отряде, похоже, не было. Владимир подошел к командиру:
– Товарищ майор! Есть подозрение, что нас водят за нос. Похоже, что этот «черный морпех» просто отдал нам своих людей «на расстреляние», чтобы обманка выглядела поубедительнее. Среди убитых нет ни его самого, ни его помощника – помните, того гада на фотографии, со шрамом в пол-лица. Старика-профессора, который этих пчел вывел, тоже здесь нет. Даже сержанта нет, которого я видел, одни рядовые. Подозрительно. Надо бы проверить то, что от ульев осталось.
– Экий ты бдительный. Да что там осталось, – недоверчиво хмыкнул Горячев, – ничего, пепел один. С гарантией поджарили. – Но, глядя на встревоженное лицо снайпера, майор вызвал по рации Туманову и попросил подъехать на «место происшествия». Вскоре оба джипа нарисовались на краю поляны. К десантникам подбежала Ольга:
– Что случилось, товарищ майор?
– Да вот, – командир пожал плечами, – Локис считает, что либерийцы нас дурят. Надо бы проверить то, что от ульев осталось. Если это возможно.
– Хорошо, я попробую, – девушка с сомнением посмотрела на черные остовы, но вернулась к джипу за оборудованием. Поколдовав с настройками программы слежения и изменив масштабирование, она уверенно показала на один из ульев в середине ряда:
– Сигнал идет отсюда.
Она остановилась перед ульем. Локис включил фонарь и высветил почерневшее нутро ящика. Не успевшее прогореть дно в несколько слоев устилали обугленные тельца насекомых. Владимир не взялся бы сейчас определить, какие это пчелы – смертоносные гибриды или обычные дикие африканские. Похоже, подобного мнения придерживалась и Барышня, но все же зачерпнула рукой пригоршню мертвых насекомых и высыпала их в целлофановый пакет, чтобы проверить по возвращении на базу. Вдруг она что-то заметила внутри улья и совершенно другим тоном произнесла:
– Ну-ка, посвети.
Локис поднес фонарь поближе. Ольга вытащила из кармана лупу и пинцет. То, что ее заинтересовало, находилось у самого дна ящика. Движения ее были экономными и точными. Владимир услышал приглушенный металлический звук.
Между лапок пинцета в поднятой руке Барышни торчала булавка с наколотыми на нее пчелиными останками, поверх которых снайпер разглядел знакомую каплю микропередатчика…
– Товарищ майор! Пчела была приколота к стенке улья. То есть не могла летать. Вот почему прибор показывал, что сигнал идет из одной и той же точки. Не знаю как, но они, похоже, раскололи наш трюк с датчиком. Локис прав – это подставная пасека. Надо немедленно уходить отсюда, здесь может быть засада!
– Нет, не может, – покачал головой Владимир, – по-моему, эта пасека устроена специально для того, чтобы мы ее разнесли и успокоились. И отстали от них. А тем временем эта сволочь безнаказанно нанесет удар в другом месте!
– В любом случае нам незачем торчать здесь до утра, – подытожил Горячев. – По машинам!
Захлопали дверцы, взревели моторы… Через пару минут лишь примятая колесами джипов трава да автоматные гильзы, в изобилии валявшиеся в округе, служили признаками недолгого, но довольно шумного присутствия здесь русских спецназовцев.
Таннер выждал добрых полчаса, прежде чем рискнул выползти наружу. На его счастье, русские не закрыли дверь кунга на замок, и ничего не пришлось выбивать. Убедившись, что ему ничто не угрожает, сержант не спеша прошелся по поляне, собрал все пригодное оружие и боеприпасы. Его предстояло спрятать. Как и сваленное в кунге «противопчелиное» снаряжение. Как говорится, до поры до времени. Когда-нибудь пригодится. Может быть. О погибших подчиненных он не сожалел – эти сукины дети знали, на что подписывались. Он пересчитал убитых. Сбежать или сдаться в плен никто не успел – слишком быстро все кончилось. Все, кто был здесь вчера вечером после отъезда капитана Рейвена, остались лежать на поляне. Разве что ветерана, которого оставлял за себя, сержант нашел не сразу – трудно было опознать голову, раскроенную рваным куском железа от разлетевшегося грузовика. Похоже, Томбо предпочел-таки стать героем посмертно. Что ж, да покоится его душа в мире. Оказанное доверие он оправдал. Но сейчас сержанта Таннера больше волновало, не придется ли уходить отсюда на своих двоих. Все-таки даже до окраины столицы отсюда было добрых два часа пешком.