Польская линия
Шрифт:
– Вот, теперь только спичку поднести, – с удовлетворением сообщил сапер. – Ну, когда загорится, можно бросать. Только, поближе придется подходить. Прикроете?
Да уж, конечно прикроем. И не тебе, мил-человек, до дома бежать. Сейчас кого-нибудь помоложе возьмем, да пошустрее.
Глава 11. Вызов задерживается
Кладбище, поросшее деревьями, сыграло с «контриками» злую шутку – если есть пути отхода, стало быть, они могут стать и «путем подхода». Двое парней, отобранных Смирновым, вооружившись «коктейлями Молотова» (тьфу ты, конечно же, бутылками с зажигательной смесью!),
Пламя заплясало по бревнам и, очень скоро домик, вспыхнул. Засевшие внутри не хотели изжариться, а путь назад был отрезан и, у них теперь был один выход – пробиваться вперед. Если бы они сумели ринуться вместе, всей группой, то какой-никакой шанс у них был. Но одна-единственная дверь позволяла выпустить лишь одного человека, а договориться, чтобы кто-нибудь выскочил вперед и, пожертвовав собой, прикрыл остальных, они не смогли. Кажется, на выходе даже случилась давка, потому что каждый старался выскочить побыстрее, расталкивая остальных. Ничего удивительного, если в здании собираются малознакомые люди, не имевшие ни дисциплины, ни лидера. Вообще, встреча «заговорщиков» была организована так «топорно», что становилось тошно. Им бы сейчас кинуть из дома пару гранат, ошеломить атакующих, то есть нас, а потом разбегаться в разные стороны. Человек семь, а то десять, сумели бы прорваться.
Нет, явно здесь собрались не социал-революционеры, с их многолетним стажем подполья, а «густопсовая» самодеятельность. Впрочем, нам это на руку.
– Брать живьем! – проорал товарищ Смирнов, потрясая маузером. – Стрелять только по ногам!
Подавая пример, начальник Смоленского губчека выстрелил в ноги одному из «контриков». Не попал, разумеется, но ответный выстрел сбил с него фуражку. Игорь Васильевич громко выматерился, пальнул в ответ, не раздумывая, куда полетит пуля. Наверное, если бы Смирнов целился, так точно бы не попал, а здесь, по «закону подлости», кусочек свинца попал аккурат, промеж глаз.
А дальше началась полная неразбериха. Чекисты и красноармейцы, забыв о приказе начальника, палили из винтовок и револьверов в «заговорщиков», не сильно разбираясь, куда стрелять, по ногам, или в туловище, те огрызались скупыми выстрелами.
– Мать вашу так, живьем брать, живьем! – надрывался Смирнов и, его в конце-концов послушались. Звуки выстрелов стали пореже, чекисты стреляли прицельно.
Мы с Татьяной и Исаковым, до поры до времени в бой не вступали, а тихонечко стояли в сторонке, за деревьями. Огневой мощи хватало и без нас, а бездумно тратить патроны мы не приучены. Чай, с севера приехали, а у нас с боеприпасами туго. Шучу.
Один из контрреволюционеров, оказавшийся проворнее остальных, растолкав своих сотоварищей, рванул в нашу сторону и, уже вскинул револьвер, чтобы убрать с дороги препятствие – нашу группу, но на миг задержался, выбирая первую цель. Долго думал, замешкался.
Выстрел, и контрик с завыванием упал на колени, хватая здоровой рукой покалеченную кисть правой. Ни хрена себе! Это кто его так? Неужели Татьяна? Нет, определенно такой девушке нельзя выходить замуж.
К счастью, снайпером оказалась не медсестра, а Александр Петрович, который мало того, что успел вскинуть собственный револьвер, но умудрился попасть в руку, сжимающую оружие.
– Однако, ловко вы его, господин штабс-капитан, – с уважением сказал я, отчего-то назвав Петровича по уже несуществующему званию, сетуя, что у меня такой ловкости нет. Тем более, что Исакову-то уже за сорок, старик, по сравнению со мной.
– Так ведь опыт, господин прапорщик, – отозвался довольный бывший белогвардеец. – И на охоту я с раннего детства ходил.
– А почему прапорщик? – заинтересовалась Татьяна. – Владимир Иванович, ты же нижний чин, вольноопределяющийся?
Я вздохнул. Нет, определенно, надобно увольнять кадровичку, позволяющую посторонним совать нос в личные дела сотрудников губчека. И Петрович хорош. Болтает, что ни попадя. Но пока не до разборок.
Мы пошли оказывать первую помощь раненому. Вернее – я искал выпавший револьвер, Александр Петрович поднимал «контрика», а Татьяна перевязывала.
Тем временем бой прекратился. Кого-то убили, кого-то ранило, а самые умные подняли руки вверх и сдались.
С нашей стороны погибло два человека, четверо ранено, у противника пятеро убитых, трое раненых, остальные взяты живыми и невредимыми. Кто из них кто – агенты чека, посланники местных бандитов, «засланцы» мирового империализма или «мирные контрабандисты», пусть Смирнов разбирается. Попадутся связные из-за кордона, отдаст их Артузову. Но все это потом, а сейчас надо оказать помощь раненым.
Татьяна в компании одного из смоленских чекистов, разбирающегося в медицине, принялась перевязывать раненых, а я пошел к Смирнову.
К начальнику губчека подчиненные боялись подходить, хотя ситуация требовала его вмешательства. Разумеется, сотрудники и так знали, что и кому делать – задержанных, скажем, следует доставить во внутреннюю тюрьму, раненых отвезти в лазарет, отвезти убитых – своих по домам, а чужих в морг, на опознание. Грузовики есть, а живые пешком дойдут. Но, как же, да без приказа?
Игорь Васильевич ежился, словно от холода, хотя вечер и был теплым, а рядышком догорал учительский дом, пинал крапиву, срывая на ней злость. Ну, лучше пусть попадет сорнякам, чем кому-то из подчиненных.
– Сколько погибло? – поинтересовался я.
– Двое, – мрачно ответил Смирнов, поняв, о каких погибших я спрашиваю.
Два агента из пяти. Хреново, конечно, но могло быть и хуже.
– Ну, что тут поделаешь. На войне – как на войне, – философски сказал я.
– Так понимаешь, что одного-то я сам и порешил, – нервно сказал Смирнов. – Ведь и не целился специально, а только пальнул, а вот, на тебе.
Эх, Игорь Васильевич, Игорь Васильевич. Знал бы ты, какие бывают потери от «дружественного огня»… Впрочем, тебе от этого легче не станет, а про случайную пулю, полученную от своих, начальник губчека должен знать.
– Ты же его не хотел убивать, правильно? – попытался утешить я Игоря Васильевича.
– А не один ли хрен? – выругался Смирнов. – Он из семьи земских учителей, германскую прошел, «от» и «до», потом в Сибири воевал, в губчека по ранению пришел. Я же егоберег, не светил, чтобы никто не догадался, что мой агент. Два месяца нелегалом жил, ему бы еще работать и работать. У парня семья под Оршей осталась – мать, две сестры младшие. Что я им скажу? Мол, простите, попал под горячую руку?