Полтавское сражение. И грянул бой
Шрифт:
А что такое смешание истинных казаков со вчерашними селянами-посполитами, пожелавшими именоваться казаками, однако мало пригодными стать ими, запорожцы столкнулись, пожалуй, прежде донцов, и быстро положили этому конец. Когда в 1569 году была подписана Уния об объединении Польши и Великого княжества Литовского в единое государство — Речь Посполитую, польская шляхта получила право приобретать в Литве земли и заселять их своими людьми. В первую очередь это коснулось «пустыни Надднепрянской», как поляки и литовцы именовали граничившие с Запорожской Сечью земли бывшей Киевской Руси, пребывавшие после татарского нашествия свыше двух столетий в полном запустении и разрухе. Получая там фольварки и маетки, польская шляхта переселяла на новые места посполитых из центральной Польши, Мазурщины, Галичины, Волыни, Подолии, которые должны были обжить этот богатейший край.
Но
Прежде беглец зарабатывал на жизнь себе на клочке своей земли и панском поле, а теперь деньги на оружие, одежду, горилку нужно было добыть в бою. Но разве привыкший ходить за плугом или пасти отару, крестьянин мог воевать, как надлежит истинному лыцарю-запорожцу? Не просто махать саблей или палить невесть куда из мушкета, а сражаться один против пяти в поле, атаковать один троих в морском бою, когда что ни казачий выстрел — то вражий труп, что ни взмах сабли — чужая голова с плеч?
Чтобы стать таким удальцом, будущий запорожец с юных лет воспитывался на Сечи, пребывая «молодиком» при полноправном казаке «сечевого товарищества», учась у него боевому мастерству и постигая законы и обычаи степного лыцарства. Но прежде чем стать «молодиком», юноше необходимо было обучиться грамоте как минимум в бурсе, хотя предпочтение отдавалось выпускникам Киевской братской школы и школы Киевско-Печерской лавры, а после их слияния в 1632 году Киево-Могилевской академии [16] . Прежде чем брать в руки оружие и посвятить свою жизнь борьбе за веру православную и свободу неньки-Украйны, нужно было знать, кто и почему ее враги, в чем их сила и слабость, понять, как добиться победы над ними с наименьшими для себя потерями. Острая сабля в крепких руках — одно, а когда саблей управляет умная голова, ее сила возрастает во много раз и заставляет недруга бояться тебя еще до того, как ты ее обнажишь.
16
Киевская академия (коллегия), первое высшее учебное заведение на Украине, носила имя Петра Могилы, видного церковного и культурного деятеля, писателя, противника унии
Именно бывшие «молодики» через несколько лет обучения и личного участия в ряде походов становились членами сечевого «черного товарищества», а некоторые затем заслуживали честь оказаться в рядах «знатных товарищей» [17] и сечевой старшины. Знающие иноземные языки, не испытывающие затруднений при Чтении карт и чертежей, перенявшие опыт бывалых казаков в ведении пушечного, ружейного и рукопашного боя, изучившие направления морских течений и расположение прибрежных отмелей, знакомые с «розами ветров» многих участков Черного моря, Читающие следы в степи и плавнях, они были своими в море и на Реках, в Старом поле и днепровских лиманах. А привитая с юных лет гордость за принадлежность к степному рыцарству заставляла их высоко нести его честь и приумножать славу, не позволяла Ничем запятнать или унизить почетное имя сечевика. Не было на крайне ни единого гетмана, командуй он казаками русского или польского берегов Днепра, не побывавшего в свое время запорожцем, все мало-мальски известные полковники-реестровики и старшины Гетманщины прошли сечевую школу, многие знатные светские и духовные особы на Украине, в Литве и Польше с благодарностью вспоминали полученную в Запорожье закалку и привитое им чувство боевого товарищества-побратимства.
17
На Гетманщине существовали еще и «бунчуковые товарищи», избираемые старшинской Радой и утверждаемые универсалом гетмана
Ничего этого — ни боевого умения, ни духа истинного казака — не было у прибывающих на Сечь вчерашних селян-посполитых, так и остающимися ими в душе, сколько не надень на себя казацких жупанов и не нацепи сабель. Быть настоящим казаком — это значило иметь высочайшее состояние духа и быть готовым к тяжелейшему и опаснейшему воинскому труду, и тому, кто видел в казачестве лишь возможность избавиться от работы на земле, не суждено было им стать. Чтобы не лить пот на ниве или свести личные счеты с ненавистным панством, существовали другие люди — лесные шиши и степные тати, ничего общего не имевшие со степным лыцарством, берегущим христианство от мусульман, православную неньку-Украйну от папства и униатства, а славное казачество от любых ворогов, откуда бы они не явились.
Вот почему на Сечи принимали к себе не всех подряд, стремясь уберечь свои ряды от ненужных казачеству, а то и чуждых ему людей. Естественно, это не нравилось любителям привольной жизни, не желающим платить за нее ни потом на земле, ни кровью в военных походах, и однажды они попытались создать собственную Сечь при впадении речки Тешлык в Южный Буг. Избрав себе гетмана, назвавшегося Адамом Тешляком, они вначале подняли один из бессмысленных из-за малочисленности и плохого вооружения его участников бунт против своих бывших панов, а когда их не поддержали ни казачество, ни окрестное селянство, занялись обычным разбоем, не делая разбора ни между украинскими и польскими купцами, ни между православными и католиками с униатами. Но когда новоявленные «сечевики» начали грабить даже казаков-чумаков, это переполнило чашу терпения запорожцев, и они, защищая славное имя «сечевик», сами разгромили «Тешлякскую Сечь», разделавшись с ее обитателями, как со своими злейшими врагами, так, что навсегда отбили у посполитых желание именовать себя гордым именем степного лыцаря.
Однако потери в многочисленных походах, постоянные стычки на кордонах Запорожья, необходимость иметь сильное войско для противостояния с турками, шляхтой, а в последнее время и с московским царем вынуждали мириться с огромным притоком на Сечь беглых посполитых, наскоро обучая их военному делу и готовя из них сносных воинов уже в походах. Именно воинов, а не казаков, поскольку за три-четыре года беглец не мог проникнуться казачьим духом и стать истинным лыцарем, продолжая оставаться в душе и мыслях селянином, мещанином, русским однодворцем или вконец разорившимся мелкопоместным польским либо литовским шляхтичем.
И в этом крылось горе сегодняшней Сечи — преследуя цель создать многочисленное войско, она разрушала свою былую монолитность, вносила раздор и противоречия в собственные ряды. Ведь вчерашние беглые посполитые и прочие пришлые люди понимали, что, признай Сечь над собой власть московского царя, им придется распрощаться с именем казака-сечевика и вновь стать, кем был прежде, или удариться в дальние бега на Кубань, где обосновался уцелевший булавинский атаман Игнат Некрасов. Недавние события на Дону ярчайший тому пример, а рассказы уцелевших булавинцев о расправах над взятыми в плен участниками восстания подливают масла в огонь, углубляя раскол между истинным «сечевым товариществом» и толпами вчерашней сельской босотвы и сегодняшней сечевой сиромы.
Вот эти новоявленные сечевики вкупе с нашедшими на Запорожье спасение булавинцами являются противниками союза Сечи с Россией в ее борьбе со Швецией, требуя воспользоваться сложностью положения царя Петра и начать изгнание с казачьих земель московских войск и послушных России старшин. Между этими двумя непримиримыми лагерями — к одному из которых принадлежал он сам и понимал его правоту, и другим, чьи голоса позволили ему стать гетманом, — он вскоре должен будет сделать выбор.
Мазепа, похоже, его уже сделал, иначе не прислал бы свое тайное письмо. Однако гетман слишком хитер и вероломен, чтобы ему можно было верить на слово. Желает свободы неньке-Украйне и намерен сражаться за соблюдение вековых прав казачества, которые нарушает московский царь, — что ж, поднимай против него Гетманщину и начинай войну, как это сделал в свое время Богдан Хмельниченко против Речи Посполитой. Начинай, вот тогда Костя Гордиенко тебе поверит и задумается, как поступить ему самому и к чему призвать сечевиков.
А покуда, хитроумный друже гетман, у каждого из нас свои Дела. У тебя — плакаться на тяжкую долю Гетманщины и реестрового казачества под властью русского царя, а у Кости — встречать не сегодня-завтра из дальнего морского похода полторы тысячи отчаяннейших казарлюг-сечевиков, что с одним из лучших на Запорожье куренных атаманов Данилой Сулимой отправились за славой и добычей к берегам турецкого Синопа.
Деревянный пол горницы прогибался и жалобно стонал под тяжелыми шагами Меншикова. Заложив руки за спину и сердито попыхивая трубкой, точь-в-точь как это любил делать царь Петр, он дважды прошелся из угла в угол, остановился против Голоты.