Полтергейст в Прошмыркине
Шрифт:
– Девчонки-и-и! Ну, где вы там? Ау-у-у! Я – вот он, пришёл! А вы чего прячетесь?
Трудно сказать, чем всё это могло бы закончиться, если бы не внезапное появление на том же берегу жены Дуделкина со скалкой, которая, вполне вероятно, имела волшебные свойства, ибо всего одного касания этим предметом спины супруга было достаточно, чтобы Игнат мгновенно протрезвел, и под конвоем своей «половины» отправился домой.
Ну а уж о том, что вытворял старый безобразник водяной, на собственном опыте знало немалое чисто прошмырчанок, о чём они только шёпотом рисковали рассказывать друг другу о своих приключениях.
Немало сохранилось преданий и о визитах в эти места страшного, огнедышащего змея-горыныча, любившего полакомиться деревенскими бурёнками, пасшимися на просторной лесной полянке…
Однако с течением веков былое густым быльём поросло. А вот дремучие леса – напротив, стали намного жиже, уподобившись, скажем, кудрям на макушке колхозного конюха, деда Антипа. То бишь, вроде бы, они есть, а заблудиться в них – поди, попробуй! Решительными усилиями мелиораторов некогда бездонные болота обратились в филиалы пустыни Сахары. Именно за это местная жительница Василиса Предрёмная после пары сеансов радиопередач вражьего голоса Би-Би-Си, а также использования толчёных мухоморов вместо нюхательного табака (отчего-то давно уже не завозившегося в местное сельпо), аполитично прозвала их «супостатами» и «анцыхристами». Подобная антисоветчина даже стала поводом к рассмотрению на бюро райкома вопроса об упущениях сельских парторганизаций в массово-политической работе, что повлекло падения уровня политической грамотности и самосознания тружеников села (это ж надо такое сказать про советских мелиораторов?!!).
Понятное дело, с учётом вышеназванных причин, места обитания нечистой силы постепенно утратили для неё всякий комфорт, и она, в основной своей массе, как-то так, незаметно испарилась. А с ней – и былые суеверия. Долго ли, коротко ли Прошмыркино скучно прозябало под вывеской хронически убыточного колхоза «Рассвет коммунизма» (окончательный закат которого отсрочивали периодические финансовые вливания государства), как однажды всю округу потрясло десятибалльной силы новостью: в Прошмыркине снова завелись чудеса. И не какие-то ветхозаветно-сказочные, со всякими там заурядными кикиморами и домовыми, а наисовременнейшие, где-то даже – научно-фантастические!
Всё началось с визита «летающей тарелки». Её появление было замечено двумя девятиклассниками местной школы. Из-за этого они даже опоздали на урок. Впрочем, если честно, то на уроки они опаздывали и раньше. А бывало, не приходили и вовсе. Но вот именно в этот раз пришли. Историчка Марфа Лаврентьевна, аккуратно выводившая в классном журнале традиционную, пятую по счёту двойку, покосившись в их сторону левым глазом, деликатно поинтересовалась:
– Где шлялись, охламоны чёртовы?
Немного помявшись, нарушители школьной дисциплины известили её о том, что они совершали небольшой променад за околицей села, где, как-то так, случайно, про меж делом, установили межпланетный контакт с посланцами чужой цивилизации. Правда, на Марфу Лаврентьевну услышанное никакого впечатления не произвело. Издав многозначительное «Хм-м-м-м…», она уже хотела, было, отправить их на место, сопроводив любимым напутствием: «Посидите без обеда – поумнеете!» (за что вся школа величала её Марфой-посадницей), но… Но охламоны, оскорбившись столь вопиющим недоверием к их словам, немедленно выдали такие сведения, такие подробности, что, как говорится, тушите свет. Слушая их, историчка вначале слегка засомневалась – да, мыслимо ли такое вообще?.. Но потом призадумалась – а вдруг? А почему бы нет?! И, наконец, её внезапно озарило: а ведь тарелка-то, товарищи, прилетала и в самом деле! (Ну, нельзя же, невозможно же так нагло, и бессовестно врать!).
Недоверие Марфы Лаврентьевны в какой-то миг вдруг резко пошатнувшись, начало стремительно таять, как мог бы растаять кубик льда в тарелке горячих щей. А хлопцы, самозабвенно сверкая очами, продолжали повествовать о той неверояти, что приключилась с ними. Они вдохновенно, с фантазией и вкусом описали ОЛО (опознанный летательный объект) и самих тарелконавтов.
– Они такие… Зелёненькие, как баксы! – горячо повествовал долговязый Женька.
– Ага! А на голове – рога-а-а! – сипловато вторил толстощёкий Колька.
От таких умопомрачительных рассказов Марфу Лаврентьевну, несмотря на весь её былой скептицизм, начал бить нервный озноб…
Вообще-то, о Марфе Лаврентьевне – личности широко известной далеко за пределами Прошмыркина и, в чём-то даже, легендарной, стоило бы рассказать особо. Она являла собой живой, положительный пример политической убеждённости, нравственной зрелости и идейной стойкости на всех партийных и профсоюзных собраниях, куда её из-за этого очень боялись приглашать. А то ж! После её зажигательных речей у всех присутствовавших на собрании внезапно появлялось желание немедленно, причём, добровольно, отконвоировать самих себя на лесоповал. Ну а члены его президиума покидали зал заседаний с целым букетом моральных и физиологических травм: кто – со стойким, неизлечимым заиканием, кто с тиком на оба глаза. Её девиз: «Ни дня без двойки!» среди окрестных педколлективов был притчей во языцех. Молодые педагоги рисковали произносить её имя всуе только почтительным шёпотом. Директор школы, в которой к несчастью для него и всего педколлектива пламенно трудилась Марфа Лаврентьевна Гранитова, в её присутствии чувствовал себя распоследним, отъявленным разгильдяем, место которому только в клинике для страдающих ацефалией. Да что там директор! Сам (САМ!!!) первый секретарь райкома партии Рубакин на районных и зональных партхозактивах, которые Гранитова посещала всегда и при любых обстоятельствах, лишь завидев её, испытывал нервную дрожь. Едва Марфа Лаврентьевна выходила на трибуну, как «первый» невольно начинал ощущать себя презренным оппортунистом, одновременно правого и левого уклона, отъявленным декадентом и конченным приспособленцем, место которому только на Колыме.
О Марфе Лаврентьевне с самой давней поры слагались мифы и легенды. Рассказывали, что в годы её студенческой юности редкий из однокурсников рисковал пригласить на танцы в соседний парк культуры и отдыха Ленинского стипендиата Марфушу Гранитову. Ну, или, там, в кино, хотя бы на детский сеанс, пусть даже и фильма «Ленин в октябре». И вовсе не по причине каких-либо внешних её недостатков. Если бы! Собой Марфуша была очень и очень хороша.
Однако всякий смельчак, вознамерившийся «поворковать» с комсоргом пединститута Гранитовой, всю последующую неделю был обречён вместо обычных слов судорожно, попугайски повторять: «проходит красной нитью», «имеет непреложное значение», «в аспекте диалектического материализма», вперемешку с цитатами классиков марксизма-ленинизма.
Был случай, одного из поклонников Марфуши так заклинило на политический слог, что ему пришлось обращаться к знакомому психиатру. Излечившись, бедолага, как только мог, стал избегать даже случайных встреч с Марфушей. Однако впоследствии оказалось, что это явление было способно на опасные рецидивы.
Лет десять спустя тот самый, уже бывший студент, под кудрявой берёзой в парке объяснялся в любви своей избраннице. И – надо же было такому случиться: невдалеке от них по аллее в этот самый момент случайно прошла Марфа Лаврентьевна. И – всё!!! Лишь взглянув на неё, экс-студент вдруг мгновенно забыл все те слова, что хотел сказать своей любимой. Внезапно, вопреки своей воле, он словно под влиянием гипноза, начал повторять то, от чего, казалось бы, избавился на приёме психиатра: «Мы к коммунизму держим путь!», «Даёшь пятилетку за три года!», «План – закон! Его выполнение – долг, перевыполнение – честь!»…
Перепуганная кандидатка в невесты сломя голову ринулась наутёк, а он помчался следом, силясь крикнуть: «Постой, я люблю тебя! Выходи за меня замуж!», но на самом деле крича: «Все на субботник! Догнать и перегнать Америку! Свободу жертвам апартеида!..»
В Прошмыркине рассказывали, как однажды отец Артемий – настоятель районного храма святой Варвары Великомученицы, прослышав о необычайных строгостях, проявляемых наставницей юных прошмырчан, и учиняемых ею притеснениях безвинных отроков и отроковиц на ниве народного просвещения, не поленился приехать в означенное село. Он вознамерился увещевать оную строговливицу, и просить её о смягчении нравов.