Полторы минуты славы
Шрифт:
— Так уж и дикие? — усомнился Самоваров.
— А какие же еще? Он, например, подозревает в убийстве администратора Марину Хохлову только потому, что она крупная женщина. Мол, она при своей силище могла нанести какие-то особенные ножевые удары. И Саша Рябов вроде бы тоже мог их нанести. Это абсурд! Да, Саша атлетически сложен, но это из-за бодибилдинга. Вид у него устрашающий, а сам мухи не обидит. Он тихий добрый мальчик. Правда, алиби нет. А с Тошиком и вовсе беда!
— Тоже нет алиби?
— Хуже! Я честно
Нелли Ивановна достала из кармашка ослепительный платочек. Она сцедила в него слезу, выкатившуюся из левого глаза, и при этом продолжала улыбаться дрожащими губами.
Самоварову стало очень жаль ее. Он спросил:
— Что за мотив такой? Ваш сын знал убитого?
— Конечно же нет! Его никто не знал. Но какая-то дрянь из группы... Ах, как некстати подвернулось это убийство! Как нарочно! Я мать! Я сама почти год не нахожу себе места. Я вам все-все сейчас расскажу!
Самоваров приготовился слушать.
— Видите ли, у Тошика роман с женой Карасевича, — горестно сообщила Нелли Ивановна. — Она много старше, раскованная, чувственная женщина. В общем, вы ведь знаете, как это бывает!
Самоваров понимающе кивнул.
— Как бы я хотела, чтоб у него была хорошая девушка его возраста, а не эта бывалая сте... простите, особа... Но что случилось, то случилось. И вот какая-то дрянь из группы (вы ведь знаете эти творческие коллективы — все прекрасные люди, но, вместе взятые, почему-то образуют гадюшник)... какая-то дрянь напела майору, что жена Карасевича бросила Тошика и теперь он бесится от ревности. Вот, мол, поэтому и бросился с ножом на соперника. Того, что нашли в павильоне...
— Значит, это жена Карасевича знала убитого?
— Конечно нет! Его никто не знал!
Самоваров совсем запутался.
— Так почему же говорят, что ваш сын бросился на человека, которого никто никогда не видел и не знал? — удивился он.
— Потому что какая-то дрянь из группы напела майору про ревность! Теперь вы и сами видите, что это абсурд! — обрадовалась Нелли Ивановна.
Рассказ несчастной матери совершенно не вязался с методами работы Железного Стаса. Самоваров только пожал плечами:
— Не мог майор пойти на поводу у сплетников. На него это не похоже. Тут что-то не так.
— Как же не так, если Тошик каждый день мучается, дает показания! Ведь какая-то дрянь из группы к тому же напела... Хорошо, допустим, это как раз похоже на правду — жена Карасевича имеет кучу любовников, всех их в лицо никто не знает, так что и этот, покойный, мог быть из них. Но что Тоша, который спал всю ночь, как котик, вдруг вскочил с постели и побежал кого-то резать? Что за чушь? Вы ведь Тошу видели. Скажите, в состоянии он убить кого-нибудь?
Тоша, несмотря на ангельское румяное лицо, был и ростом высок, и в плечах широк. Сил у него хватило бы на многое. Влюбленные мальчики чего только не творят от отчаяния!
Однако никакого отчаяния в Тошике Самоваров вчера не приметил.
— Кушайте пироги! — всхлипнула Нелли Ивановна. — Если Тошика посадят ни за что...
— Да не посадят! Новиков прекрасный профессионал и честный человек.
— Все-таки поговорите с ним о Тошике! Обещайте мне!
Самоваров стал отказываться:
— Как я могу обещать такие вещи? Вашего Тошика я вчера видел впервые в жизни. В конце концов, существует тайна следствия, и я не имею никакого права в нее лезть...
— Это все ерунда, — убежденно сказала Нелли Ивановна. — Я мать! Я всюду могу лезть! Да и вы можете провести частное расследование, — я читала, как это делается. Вы найдете какие-нибудь доказательства — окурки и все такое прочее — и докажете, что Тошик спал дома.
— Как котик?
— Да! И не возвращался в этот чертов павильон. Я готова на любые расходы!
— Вы не по адресу обратились. Существуют частные сыскные агентства. Они работают по лицензии, а я никакого права не имею браться за подобные дела, — решительно сказал Самоваров.
Он начинал сердиться. Проблемы Тошика, из-за которых его снова оторвали от работы, ему порядком надоели.
— К чему мне лицензия? — отмахнулась Нелли Ивановна. — Главное, Тошик почувствовал к вам доверие. А я...
Она метнулась к своей сумке и достала оттуда бутылку армянского коньяка. Тут уж Самоваров не стерпел:
— Да что вы в самом деле!
— Это хороший коньяк, не паленый, — обиделась Нелли Ивановна.
— Я и не говорю, что он паленый. Но поймите: я не сыщик и подношений не беру.
— Этот коньяк мне ничего не стоил! В нашей клинике все услуги платные, недешевые, но пациенты все равно норовят подсунуть подарок. Как ни отпираешься, обязательно всучат, а то в регистратуре оставят. Мне цветы несут, коробки конфет, а мужчинам — коньяк. У нас все шкафы коньяком забиты. Два доктора даже спились на моих глазах. Один теперь умер, другой бомжует где-то. Так что не отказывайтесь!
Самоваров отодвинулся подальше от блюда с пирогами и коньяка:
— Я ничего этого не возьму!
— Вы знаете, я тоже, как и Тошик, сразу почувствовала к вам расположение. Я верю в вас! — как ни в чем не бывало продолжила Нелли Ивановна. — И верю, вы нам поможете. Я мать! Я сама все время думаю об этом покойнике. Вот скажите мне, куда подевался Карасевич?
— Откуда я знаю? Его ищут, — отмахнулся Самоваров.
— Плохо ищут, как всегда у нас. Не найдут, попомните мое слово! И вот что я думаю: а не убил ли сам Карасевич этого мужчину из павильона? А потом сбежал.