Полторы минуты славы
Шрифт:
Работая в сериале, Тошка привык быть на людях и потому не тушевался среди зевак. Он не сразу заметил, что какой-то человек идет за ним следом. Потом он все же стал различать за спиной сбивчивые шаги. Оборачиваясь, он видел один и тот же мужской силуэт в пиджаке.
Когда с проспекта Энтузиастов Тошик свернул в малолюдный переулок, преследователь нагнал его и спросил запыхавшимся голосом:
— Вы художник?
— Да, — охотно признался Тошка.
Он поставил свое непросохшее произведение ребром на асфальт и с удивлением стал рассматривать очень приличного человека в темно-сером костюме, в аккуратном
— Продайте мне вашу картину, — вежливо попросил Тошика незнакомый человек.
— Какую картину? Эту, что ли? — изумился Тошик.
— Да, эту. Продайте!
Тошик с тревогой покосился на лошадиный склад коленей Риммы Сергеевны, на ее живот с ярко-зеленым пупом, на груди-мешки и красногубое лицо упыря.
— Очень много я дать вам не могу, — пробормотал незнакомец, шаря по внутренним карманам своего приличного офисного костюма. — Но все, что с собой...
Тошик хотел было заикнуться о скором семестровом просмотре, но смолчал. Никто и никогда не хвалил его живопись, а уж о покупке и речи быть не могло! Зато этот странный человек как зачарованный вглядывался в дежурный Тошкин краплак и газовую сажу, в Тошкины торопливые мазки и грубые линии. Бисерные капельки пота на его лбу налились и укрупнились до размеров весомых бусин, а потом хлынули к щекам, обегая густые брови и твердые строгие очки. На самого Тошку ни одна картина никогда не производила такого глубокого впечатления. Он зауважал незнакомца.
— Все, что при мне... Только пять тысяч! — горестно воскликнул странный человек. Смятые купюры дрожали в его влажных пальцах.
Тошик вздохнул. Самолюбивая радость приятным сквознячком повеяла в его груди. Он взял деньги комом, не считая, сунул в карман брюк.
Человек в очках одними губами, без звука, прошептал «Спасибо!» и подхватил малиново-зеленое полотно сзади, за перекладину подрамника. Мелкими шажками он побежал вспять. Большая картина кренила его то вправо, то влево, но он выправлялся и снова трусил неровно и быстро.
— Эй, постойте! — окликнул его Тошик.
Незнакомец остановился, втянул голову в плечи, оглянулся. На его бледном лице отчаяние быстро сменялось паникой. Он боялся, что у него отнимут покупку!
Тошику даже неловко стало, но он все-таки спросил:
— Зачем вы этокупили? Вам что, вправду понравилось?
Незнакомец грустно сморщился, спрятал губы в бородку.
— Это очень личное, — сказал он и снова затрусил по переулку, унося в неизвестность голую Римму Сергеевну.
— Как ты мог продать свою единственную обнаженку! — возмутилась Саша, когда Тошик рассказал ей о своем приключении. — Это просто уму непостижимо! Где ты теперь возьмешь другую?
— Постараюсь восстановить по памяти, — бодро ответил Тошик. — Я смогу! Эту грымзу я как живую перед собой вижу.
Он закрыл глаза и действительно увидел за веками малиновые и зеленые круги, груди Риммы Сергеевны и злобную ухмылку Платонова.
— Сейчас же берись за дело! — потребовала Саша. — У нас где-то еще один загрунтованный холст есть.
Звонок в дверь прервал ее хлопоты и вообще надолго выбил обоих из колеи.
Правда, вначале ничто не предвещало беды — на пороге стоял Саша Рябов. Его большая плечистая фигура, как всегда, олицетворяла надежность и мощь. Однако когда он прошел в комнату и Саша с Тошиком рассмотрели его лицо, то, не сговариваясь, разом спросили:
— Что случилось?
Обычно лицо Рябова не выражало ничего. Его черты были неприметны, но правильны. Спокойный мужественный взгляд он в течение последнего года отработал на фотосессиях. Но теперь это лицо ни для каких журналов не годилось. Оно все пошло розовыми пятнами, стало растерянным и каким-то деревенским.
— Саша, на минуту, — сказал Рябов. — Тошка, сгинь.
Тошик сгинул в собственную комнату и упал на небольшой пестрый диван, с шестого класса служивший ему постелью. Сейчас диван стал короток Тошику и заметно кособочился от недетского веса хозяина. Тошик разлегся поудобнее. Он стал думать о придурке, купившем его картину, и о том, что скажет Катерина, когда узнает, что его живопись пошла нарасхват. Он вынул из кармана и положил на тумбочку заработанные чистой живописью мятые деньги. Что, Платонов, съел?
Подслушивать Тошик и не думал, однако сестра и Рябов в гостиной сами не пожелали шептаться.
— Саша, я уезжаю, — услышал Тошик голос Рябова.
— Куда? — спросила Саша без всякого любопытства.
— Домой, в Прокопьевск. Пока домой, а там не знаю... Не знаю!
— Странно. У вас семнадцатого съемки начинаются. Какой смысл уезжать на три дня?
— Саша, ты не поняла, — с нажимом сказал Рябов. — Я уезжаю насовсем. Все бросаю!
Саша не желала замечать серьезности сообщения.
— Тебя что, из сериала прогнали? — спросила она. — Это не повод для бегства. А институт как же?
— Да никак! — почти закричал Рябов. — Я все бросаю! Все кончено! Меня здесь больше нет! Я уезжаю насовсем и хочу забрать тебя. Ты поедешь со мной?
— Нет.
Она ни секунды не думала. У нее был давно готов этот ответ, давно придуман, давно сидел на кончике языка и выпорхнул легко, без усилий, сам собой.
Нет!
Саша сама почувствовала, что ответила слишком торопливо, искренне и жестоко. От этого она разозлилась и стала оправдываться:
— Что я еще могу тебе сказать? Я ничего не понимаю. Куда ты собрался ехать, зачем? Почему все надо бросить? Что случилось? Почему ты не объяснишь, в чем дело? Я что, неодушевленный предмет, чемодан без ручки, и меня можно забрать или не забрать?
— Саша!
Тошик услышал стук, шорох, скрип сдвинутого стола и грохот упавшего стула. Саша прошипела:
— Только попробуй подойди! Думаешь, я растаю, раскисну? Я Тошку сейчас позову!
Тошка сел на диване. Он давно уже перестал думать о придурке с картиной, о Римме Сергеевне и даже о Катерине. Он представлял себе несчастную, в розовых пятнах физиономию Саши Рябова. Он отлично понимал, что там, в комнате, происходит. Рябов, конечно, только что хотел обнять Сашку, а вот она его — нет. Никуда она с ним не поедет! И не пойдет. Даже до ближайшей трамвайной остановки не пойдет. Что делать — все женщины коварны.