Полторы минуты славы
Шрифт:
То, что заготовила сценарная группа для следующих серий, тоже играть хотелось. Лика наконец должна была отдаться сластолюбивому французу. Минут через двадцать экранного времени у нее бурно начинали проявляться те признаки беременности, что всегда бывают у сериальных героинь, — глубокие обмороки, неодолимая слабость, затяжное лежание на диване.
Этой беременностью ловкий Леша Кайк убивал целую кучу зайцев. Так, он знал, что гинекологические клиники и кабинеты сразу бросятся предоставлять сериалу рекламные деньги и натуру. Надо только пропустить Лику через душевные метания между мини-абортом, абортом в день обращения и трудными родами в окружении новейшей техники
Хорошо было и то, что новорожденный сможет вполне законно унаследовать миллионы Трюбо. В последнее время интерактивные зрители чересчур уж стали наседать с вопросом, когда же Лика получит большие деньги. Миллионы француза не давали публике покоя. Пора было прибирать их к рукам. Самого Трюбо Леша предлагал вскорости прибить в криминальной разборке или укокошить в автокатастрофе. Это уж как зрители решат!
Все было бы хорошо, но, как выражался Кайк, оставалась в сюжете еще одна головная боль. Ее звали Саша Рябов. Надо же было этого древообразного героя вознаградить за многосерийные страдания и хоть как-то оправдать его пребывание на экране?
Это было сложно. Беременность от француза тут совершенно не годилась. Маринка Хохлова даже стала упрекать Лешу в том, что историю он придумал грязную и неправдоподобную и выпутаться из нее приличному человеку невозможно.
Кайк только цинично усмехнулся. Он сказал, что на спор сочинит такой финал — комар носу не подточит. И ведь выиграл поэт на этом деле у Маринки бутылку коньяку!
Конечно, то, что Кайк придумал, было довольно фантастично. Однако зрители до смерти любят неестественные сюжетные ходы. Они, конечно, обрадуются, когда узнают, что отцом тщательно скрываемого старшего сына Лики является не кто иной, как Саша Рябов. Лика узнает об этом с не меньшей радостью!
Для этого на первый взгляд невозможного финта оказалось достаточно вставить в сценарий Ликины воспоминания. Оператор Ник Дубарев даже придумал, как их снять — в зыбкой романтической манере, в синеватой цветовой гамме. Мол, в самой ранней юности, случайно заблудившись в клубах густого тумана, девушка случайно переспала с каким-то незнакомцем. Дело было в Центральном парке, в полнейшей темноте. Молодые люди друг друга в лицо не запомнили и разбежались.
Далее Леша использовал беспроигрышный и любимый народом ход: этой же ночью к Лике из армии возвращался жених. На радостях Лика переспала и с ним. Наутро жених шел работать шофером (здесь можно будет дать рекламу какой-нибудь автобазы). Устроившись на автобазу, жених должен моментально попасть под колеса тяжелого грузовика (реклама нового отделения реанимации в областной больнице, а также салона похоронных принадлежностей).
У Лики начинаются головокружения, обмороки и лежание на диване. Она думает, что зачала дитя от парня с автобазы. Но на самом-то деле зачала она от парня из парка (реклама платного зооуголка, комнаты ужасов и карусели «Сюрприз», расположенных в ЦПКиО)!
Мальчик рождается страшно похожим на Сашу Рябова. Он тоже тянется к спорту (реклама школы ушу и гольф-клуба). Все думают, что сходство случайное, но не тут-то было! В финале предполагалась генетическая экспертиза (реклама кабинета платной диагностики) и свадьба вдоволь настрадавшихся героев (море всяческой рекламы и полное материальное благоденствие съемочной группы).
Леша свой коньяк выиграл вполне заслуженно. Его сюжетные виражи всех привели в восторг. Лишь Катерина Галанкина нашла их безвкусными. Но ей всегда было трудно угодить. Леша нагло заявил Катерине, что вкус у него как раз отменный: он один к одному стащил сюжет у Пушкина, из «Метели». Все как у классика, только он назвал вещи своими именами и закруглил ситуацию!
Лике сценарий понравился. Она устала от своего горя, и ей хотелось играть горе чужое. Чем будет больше горя, тем лучше! Она горячо, до дрожи желала переспать с незнакомцем в городском парке и потом не помнить его лица. Она была согласна зачать младенца от Олега Адольфовича и получить миллион. Она повеселела и совсем была готова отправиться домой.
Но разноцветная сирень под окном, недавно пробудившая ее к жизни, теперь зачем-то удерживала от решительного шага в эту самую жизнь. Оторваться от призрачной надежды было трудно. Темная, с белым лицом, высокая фигура среди ветвей каждый день мучила и обманывала Лику. Даже здесь, в желтом доме на Луначарского, от любви к Феде она никак не могла излечиться. Тяжкий, странный, ноющий жар в ее груди никак не остывал. Федя все время был где-то рядом. Лика слышала его дыхание, знакомое покашливание и даже смех. Все это странным образом доносилось откуда-то издали, чуть слева. Она даже смутно видела его силуэт сквозь стены и сквозь молочные стекла смертельно белых дверей. Он был рядом!
Она знала, что это невозможно. Но ее любовь теперь уже совсем отделилась от нее и, независимо от ее желаний, творила свои собственные чудеса и фокусы. Отец, испугавшись этих фокусов, увез Лику домой. Почти насильно увез. Сирень осталась увядать без нее.
Майор Новиков вообще никогда не смотрел на сирень и прочую зелень. Некогда ему было — дело об убийстве на заводе металлоизделий сдвинулось с мертвой точки. Оно задышало! Пришло из Владикавказа сообщение, что бизнесмен Сеттуев, подаривший сгинувшему братству «Сомерсетт» неграмотное окончание, три дня назад побывал у своих родителей. Правда, он скрылся ровно за восемнадцать минут до прихода милиции, но все-таки оказался не призраком, а реальным, жизнерадостным коренастым брюнетом без особых примет. Его фамилия в самом деле была Сеттуев. Он очень любил отца и маму. Стало быть, домой он неминуемо вернется, а прочее — дело техники.
Очертания жестокой криминальной свары, которая могла привести к мертвым телам и горелым автомобилям, тоже стали вырисовываться. Прошел слух, что местный авторитет Кеша Серебро наезжает на каких-то залетных. Кеша был фигурой не самого высокого полета, и его красивая кличка прозаично восходила к его красивой фамилии Серебров. Кеша, как и Сеттуев, — тоже не призрак, не тень отца Гамлета в капюшоне. С Кешей работать можно!
— Понимаешь, Серебров пасет в городе аптечный бизнес. Все тропки таки ведут к этому чертову «Сомерсетту», — говорил Стас Самоварову, развалясь в музейной мастерской на знаменитом полуантикварном диване.
Диван этот хоть и напоминал большое корыто, но был на редкость удобен. Он воплощал для Стаса самоваровский рукотворный уют. В свое время Самоваров спас этот предмет мебели от унылой медленной смерти на одном заднем дворе. Шел дождь, и изгнанный из чьего-то дома диван выглядел жалко. Его обивка была сплошь в клочьях и текучих воробьиных белилах. Из сиденья, ощерившись, торчали бессильные пружины.
Ни малейшей художественной ценности диван не представлял. Он был сварганен каким-то местным умельцем во времена нэпа, хотя крутой выгиб спинки взывал к тени маркизы де Помпадур. Кривоватые крепкие ноги дивана носили следы грубой резьбы. Они замышлялись как львиные, с пятью пальцами и даже завитком шерсти под коленом. «Не львиные, а собачьи!» — посмеялся Самоваров, но все-таки перевез диван в свою мастерскую.