Полторы минуты славы
Шрифт:
Больше не имело смысла оттягивать встречу. Нельзя допустить, чтобы Саша вошел в вагон! Там теснота, шум, люди, зато перрон почти опустел. Осталось только сделать один шаг и непринужденно задать главный вопрос: «Почему вы так хотите исчезнуть, гражданин Рябов?»
Стас этот вполне естественный шаг сделал. Но вот то, что сделал Рябов в ответ, хотя и предполагалось, все-таки ошеломило быстротой и мощью. Саша отшвырнул далеко в сторону дорожную сумку, куда, наверное, очень аккуратно сложил в общежитии свои вещички. Затем толкнул в грудь парня, как раз подбегавшего к девятому вагону с пластиковой бутылкой пива и какими-то пакетами. Парень удара не ожидал. Он поскользнулся и упал
Нечего и говорить, что Саша Рябов в это время уже мчался стремглав к виадуку. Стас тоже бежал за ним. Но куда резвее пустился в погоню лейтенант Сагдеев.
Дождь теперь стоял стеной. Поезд Москва—Новокузнецк подбирал подножки и то ли выдувал, то ли всасывал в себя воздух с великанским шипом и свистом. Обычный на больших станциях человек в оранжевом жилете больше не стучал громким молотком по колесам. Поезд тронулся, и пассажирам за занавесками показалось, что вокзал, столбы и дождь сдвинулись в сторону. Блондинка, проводница девятого вагона, ошарашенно плыла вместе с поездом на своей высокой ступеньке. Она что-то кричала, показывая пальцем на сумку, которую бросил Саша.
А Саша в это время взбегал наверх через три мокрые скользкие ступеньки. Когда лейтенант Сагдеев был только на середине марша, Саша уже мчался вперед по виадуку, поглядывая вниз, на рельсы.
«Вот кабан!» — подумал Стас. Он не сомневался, что Сагдеев вот-вот нагонит беглеца. Но тот вдруг на бегу перемахнул через перила, с грохотом приземлился на крышу товарного вагона, пробежал по ней, поскальзываясь, и спустился на землю по боковой железной лесенке. Сейчас он оказался на пути этак шестом!
«Чертов качок! — захрипел Стас, тяжело перепрыгивая через рельсы. — Сагдееву теперь его не достать. Остается мне бежать наперерез!»
Он рысцой миновал стрелку, к которой, изогнувшись, полз товарный состав. Здесь Стас юркнул меж парных колес другого такого же состава, который дремал на соседнем пути. Раньше, в молодости, подобные штуки у него получались легко. Играючи получались! А вот сегодня, кряхтя и цепляясь спиной, он еле выбрался из-под бесконечного вагонного брюха. Пот пополам с дождем лился с его злого разгоряченного лица.
Он присел прямо у путей на зловонную, запятнанную мазутом гальку. Шуршал дождь. Недалеко, за тремя мертвыми, отставными почтовыми вагонами, были слышны прыжки Рябова.
«И куда теперь этот стервец подался? — сам себя спросил Стас. — По его тупости и резвости судя — в город через Привокзальный поселок. Дурак! На его месте я затаился бы где-нибудь тут, в пустом вагоне, до ночи. В дождь и с собакой никого не найдешь. Только бы он не догадался так сделать! Все пути прочесать у нас все равно не получится — народу мало. Я же не арестовывать его пришел, а поговорить. Всего-навсего поговорить! Плюнуть бы теперь на него. Но лучше попробовать взять — шанс есть. Он ведь дурак, он будет бежать от вагона, с вокзала, из Нетска, к черту на рога! Значит, по дороге его и встретим».
Стас не ошибся. Он это понял, когда, выглянув из-за хвостового вагона пустого состава, увидел впереди знакомую фигуру. Фигура подскакивала и спотыкалась. Рябов заметно выдохся. Бежать он уже не мог, но и на шаг перейти боялся. Так он и двигался странной иноходью, правда уже не оглядываясь.
«Отлично! Он туп! Он вдоль насыпи попрыгал в Привокзальный!»— обрадовался Стас.
Сам он не спеша пошел по путям наискосок. Там, за длинным кирпичным цехом, в насыпи зиял туннель. Стас теперь был уверен, что Сашу Рябова возьмет — ведь он наперед знал, куда движется беглец. А вот беглец про майора Новикова ничего не знал. Не знал он, например, того, что Стас все здешние пути, переходы, насыпи, стрелки, виадуки, старые цеха депо и диспетчерские башенки изучил так же хорошо, как свои пять пальцев. Даже лучше! Собственной рукой Стас редко любовался, а вот вокзальное хозяйство и примыкающую к нему старую сортировку облазил не раз вдоль и поперек.
Стас вырос неподалеку, на Второй Паровозной. Ему с младенчества было известно: на автобусе от Привокзального поселка до вокзала езды двадцать пять минут, а если идти напрямик, через пути, то доберешься минут за восемь. Он ходил и за шесть — на спор, на рекорд. Он лазил по вагонам и катался с насыпей на санках и просто на заднице. Он слушал, развесив уши, а потом, лет с восьми, и сам рассказывал малышне местные страшилки. Истории чаще всего были про ноги, зажатые автоматической стрелкой. Говорили, что один мальчик, попавший в подобную передрягу, очень хотел жить — вместо того, чтоб быть раздавленным девяностовагонным составом, он рванулся в сторону. Его несчастная нога оторвалась до колена и осталась навеки одна-одинешенька стоять меж стиснувших ее рельсов. Называли и фамилию мальчика — Шишко. В Привокзальном поселке была улица Шишко. И хотя в школе детишкам рассказывали про первую председательницу дорпрофсожа Калерию Шишко, детишки все равно были уверены, что улица названа в честь мальчика, оторвавшего себе ногу.
Впрочем, были в ходу рассказы и про мальчиков, все-таки раздавленных насмерть, и про старушек, перерезанных поездом то пополам, то на три равные части. Местные алкаши и инвалиды, среди которых много было почему-то именно одноногих, почитались теми самыми страдальцами из страшилок. Считалось, что все они героически потерпели от тепловозов, стрелок и неотразимо бьющих по голове шлагбаумов.
Когда мальчиком Стас засыпал, то еженощно слышал за окном оглушительно-невнятные радиоголоса диспетчерш. Заливались тепловозные свистки всевозможных тембров, продолжительности и мелодических колен — столько же только у соловьев! Иногда раздавался гудок — могучий, низкий. Он громадным рулоном черного бархата разворачивался в ночной тьме. До сих пор стук колес напоминал Стасу не о пути и разлуке, а о доме и тишине.
Нет, никаких шансов у Саши Рябова здесь, в царстве гудков, вагонов и шпал, не было!
Стас теперь совсем не спешил. Он вразвалочку добрался до заброшенного туннеля и замер в его тени. Туннель был выложен тесаными камнями, всегда напоминавшими Стасу большие грязные подушки. Мимо туннеля надо было пройти, чтобы попасть в Привокзальный поселок самой нахоженной, удобной и безопасной тропой. Вряд ли беглец-телегерой сообразит, что надо поискать другую. Он обязательно притащится сюда, к туннелю!
Стас прислушался. Ага, вот и Сашины шаги — Стас успел запомнить этот неровный топот. Здесь, в глухом углу Сортировки, не так слышны были вокзальные шумы и свисты, и поступь неосторожного человека вполне можно было уловить. К тому же поездов тут в последнее время стало куда меньше, а тишины и пустот куда больше, чем в лихие детские годы майора Новикова. Многие пути заброшены. Трава на них стоит стеной, а рельсы из воронено-синих сделались сухарно-рыжими. Старая, столыпинских еще времен, водонапорная башня, напоминающая черный стакан на толстой кирпичной ноге, совсем покосилась. Даже сильнее покосилась, чем Пизанская, но все-таки стояла. А вот деревья вокруг нее разрослись, раскустились на воле. Разве можно было когда-то представить, что на Сортировке будет такая пропасть сирени! Теперь она цвела повсюду, стояла мокрая от дождя, живая, лоснистая и пахла глупыми мечтами.