Полторы минуты славы
Шрифт:
— Как это ничего не делали? Сумку ведь бросили? Увесистую сумку, в которую влезет килограмм десять в тротиловом эквиваленте...
Балагурство Стаса прервал бодрый клич мобильника.
— О, Самоваров? — удивился Стас, глянув на имя звонившего.
— Ты очень занят? — с ходу спросил Самоваров.
— Да как сказать... В общем-то да. Но если что-то срочное, тогда говори.
— Даже не знаю, срочно ли это, — замялся Самоваров.
— Что, Колян, опять пироги с курятиной? — подсказал Стас. — В принципе я не против, но не сегодня. Или сегодня, но где-то после восьми. Дождешься?
—
— Тогда в чем?
— Кажется, я знаю, где теперь Карасевич.
Глава 13
Незаинтересованные свидетели. ЛЕВ КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ
— Так-так-так! — насторожился Стас. — И где же, по-твоему, находится наш выдающийся соотечественник?
— В Луначарке. В психиатрическом диспансере.
— Откуда у тебя такие сведения? Он что, свихнулся?
— Не знаю, — с сомнением протянул Самоваров. — Слушай, ты помнишь такого умалишенного Тормозова? Алексея Ильича?
Стас взмолился:
— Нет! Только не это! Ты таки подруживаешь с ненормальными любимцами твоей соседки? Помяни мое слово: старая мегера погубит тебя!
— Успокойся, я встретил Тормозова совершенно случайно. Мы с Настей вдвоем его встретили, — пояснил Самоваров. — Он, конечно, понес всякую околесицу и в том числе рассказал...
Самоваров изложил сперва тормозовский бред, а потом рассказ Катерины о дипломной постановке пьесы Чехова.
— Слушай, в этом безумии что-то есть, — согласился Стас. — Звони безутешной жене, пускай завтра едет в психушку опознавать. А я, знаешь, тоже не промах — беру сейчас автограф у артиста Рябова. Во как! Лед у нас не-только тронулся, он попер, все сметая на своем пути.
Саша, уже написавший на своей бумажке две строки невнятным школьным почерком, поднял на него изумленные глаза.
Стас подмигнул:
— Пишите, Рябов, пишите!
Следующее утро у Стаса вышло спокойным, без сомнительных встреч и беготни под дождем. В его кабинете ровно в десять уже сидели свидетели — Тошик Супрун и Женя Смазнев. Они добросовестно пытались описать незнакомцев, побывавших в окрестностях павильона накануне исчезновения Карасевича. При этом Женя подтвердил, что на видеозаписях, сделанных и в мебельном салоне, и в модельном агентстве, запечатлен именно тот человек, стоявший под деревом недалеко от павильона. То есть Серый, который пас бедного Сашу Рябова.
Затем речь пошла о синем бумере, стоявшем в тот же день у «Сомерсетта».
— Это новая модель, довольно продвинутая, — утверждал Женя. — Я хоть только зад один видел из-за кустов — в профиль и полупрофиль — но сразу бумер узнал. Ихний модельный ряд! У этой тачки ведь какой был зад? Как бы убегающий! Ни с чем не спутаешь. Он примерно такой...
Женя, приподнявшись со стула, чуть прогнулся и оттопырил собственный зад.
— Не показывай на себе, — суеверно предостерег его Стас. — По-твоему, это убегающий? Ладно, поверим на слово. Номера видел?
— В полупрофиль, — ответил Женя. — 9339. Вроде бы так...
— Гонишь, — влез в разговор Тошик. — Номер был совсем другой!
— Я вас, Супрун, в коридор удалю, если будете сбивать парня, — строго оборвал его Стас. — И начнется у нас не милая беседа, а запись показаний под протокол, чего ваш друг боится как огня. Дополнять его можно, а вот противоречить нельзя. Потом я и вас выслушаю.
Тошик вдруг сорвался с места:
— Нет, меня нужно выслушать именно сейчас! Его глаза округлились, черные кудри тучей взметнулись на буйной голове.
— Я выслушаю вас позже, — повторил Стас.
— Только сейчас! Понимаете, я художник, живописец, — беззастенчиво объявил Тошик, забыв в эту минуту про мамины и Сашины полотна. — У меня память образная! И зрительная! То я совсем ничего не помню, то вдруг ни с того ни с сего перед глазами все так ясно встает! До удивления.
— Ладно, давай удивляй, — нехотя согласился Стас.
— Понимаете, — начал Тошик, возбужденно блестя вишневыми глазами и распаляясь все больше и больше. — Теперь я вспомнил все! В тот день перед обедом постельную сцену снимали, с Островским. Я кровать давно подготовил, мне там делать было нечего — это гримерша обязана при Лике безвылазно торчать. Как раз с утра жарища началась, тон у Лики с носа так и потек. А я вышел. Просто воздухом подышать вышел. Наверное, за полчаса до того, как Женька со своим гуляшом притащился. Мама в павильон окрошку принесла. Мне тарелки расставлять не хотелось, тем более что с ней пришла Сашка. Она пусть и расставляет!
— К чему так подробно рассказывать о прошлогодней окрошке? — заметил Стас. — Учти, меня дела ждут.
Тошик обиделся:
— Так я ж общую картину восстанавливаю! Тут каждая деталь важна. Так вот, сижу у павильона на кирпичах — у нас с одной стороны бетонные панели лежат, а с другой — кирпичи (мы два простенка разобрали, декорация не помещалась). Сижу и вижу боковым зрением — подъезжает к соседнему цеху хорошая машина. Повернулась — синий бумер. Сроду таких тут не водилось.
— Точно, синий, — подтвердил и Женя Смазнев.
— Ярко-синий? Светло-синий? — переспросил Стас.
— Ни то ни другое. Я живописец... Хмуро-синий, я бы сказал.
Стас удивился:
— Серо-синий, что ли?
Тошик почесал кудрявый затылок:
— Нет, и не серо-синий. Этого словами не расскажешь. У меня тут этюдник с собой, я вам такой цвет на палитре смешаю.
Непонятно было, как он собирался получить хмуро-синий: ведь в этюднике у него, по обыкновению, лежали только зеленущая ФЦ и марганцовочный краплак.
— В общем, интересная подъехала машина, — продолжил Тошик. — Хмыри из «Сомерсетта» все на «японцах» ездят, б/у. Вышли из бумера двое...
— Как они выглядели? — вопросом перебил его Стас.
— Обычно, — пожал плечами Тошик.
— Тоже мне живописец!
— Да они неживописные были! Дядьки как дядьки. В каких-то дурацких серых куртках. Я на них и не смотрел, мне машина понравилась!
— Сколько им лет? Приблизительно хотя бы?
— Черт их знает! Вроде бы не пенсионеры. Лет, наверное, за тридцать или еще старее. Один с животиком. Я на них не смотрел...
— Ладно! Ты что-то про номера говорил, — напомнил Стас. — Вот Смазнев утверждает, что номер был 9339.