Полудемон. Король Алекс
Шрифт:
Выглядит потрясающе, словно десять пятен свежевыпавшего снега, или белые птицы на зеленой траве. А вот является…
Худших тварей земля еще не родила.
Кто такие храмовники? Откуда они вообще берутся?
Ну ладно, скромно умолчим о том количестве народа, которое идет в храм служить, чтобы чужим трудом жить — к самостоятельному они не способны. Умолчим об истинных подвижниках веры, которые приходят, чтобы нести людям свет и утешение. Эти там тоже есть… процента полтора от общей массы.
Есть там и еще одно подразделение.
Псы карающие.
Им действительно подходит это название. Выследить, выловить, загрызть всех инакомыслящих. Они охотились на Рене, они охотятся на всех магов.
Они сами — маги. Только вывернутые наизнанку. И не надо представлять неаппетитную картину, все намного проще.
Храмовники ищут одаренных детей. И когда им удается найти такое чадушко, оно забирается в храм и воспитывается в истинной вере. То есть — с полной промывкой мозгов.
Таких упертых фанатиков выращивают, что представить страшно. Святые холопы по сравнению с этими — добродушные лапочки, иначе и не скажешь.
А вот когда у такого ребенка первый раз прорезается магия….
Я не знаю, что с ними делают. Могу только предполагать.
Маг, в момент своей инициации, принимает свою силу — и вместе с ней этот мир. Теперь они как сообщающиеся сосуды. Образно говоря, в миг инициации перемычка между двумя стеклянными трубками разбивается и магия заполняет обе части сосуда.
А вот карающие….
Каким-то образом они этот сосуд разбивают. Не перемычку, отделяющую их от магии, нет. А все стекло. Магия — штука хрупкая и дар можно утратить, что есть — то есть.
Они не могут колдовать — и как всякие ущербные существа, остро чувствуют магию.
А еще — ненавидят тех, кто не отказался от своего естества. Ненавидят до такой степени, что ей — ей, попади я к ним в руки — самосжегся бы. И это было бы еще очень безболезненно.
— Ваше высочество!
Первыми их обнаружили разведчики. Так, вместе с ребятами эти стервятники в белом и прискакали. Я невольно ежусь, словно от холода, впрочем, храмовники на это внимания не обратили. В их присутствии всем было неуютно, такой вот побочный эффект отказа от магии.
Но говорить не тороплюсь, молча разглядываю их отряд.
Десять человек, от седого карающего с кучей шрамов до совсем молоденького, лет пятнадцати, сопляка. Все в белом, все с суровым выражением лица, у всех плотно сжатые губы и ни одной морщинки от смеха.
И самое страшное….
У всех — одинаковые глаза.
Пыльно — серые, словно пеплом запорошенные. А может, так и есть. Пепел сгоревшей магии стучится в их душах — и на нем никогда ничего не вырастет. Они живут, чтобы обращать
— принц Александр Леонард Раденор?
Этому карающему было лет тридцать — тридцать пять. Темные волосы, бледная кожа, словно бы годами не видевшая света, шрам от ожога на щеке — кто-то дорого продал свою жизнь, жаль, дело до конца не довел. Ничего, я помогу.
— С кем имею честь?
Я смотрю прямо, не улыбаюсь, но и страха не показываю. Перебьются, твари. Еще не хватало им видеть, что я боюсь.
Когда я убивал тех, что шли по следу Рене, я страха не испытывал, но там другое. Там упоение схватки, там азарт, там удовольствие боя…
Здесь же холодный расчет и интрига. А кто кого?
Я — их. И иначе никак. Эти твари в моей стране править не будут!
— Первый воин отряда, Александр.
Я киваю. У карающих не было чинов и званий, просто был воин, которого ставили над отрядом из ему подобных на время выполнения очередного задания.
— Чем обязаны?
— Мы ощутили… прорыв.
Я киваю еще раз, напоминая себе болванчика со сломанной шеей.
— Вы опоздали. Он остался там, на поле боя. И более двух дней тому назад.
— Мы не успевали раньше, — храмовник смотрел холодно. — что вы нам можете рассказать?
Я — мог. Но прогибаться не собирался.
— Сейчас — ничего. Можете подождать до вечера и я с вами побеседую, когда войско встанет на привал.
— Нам надо в противоположную сторону.
— Это — не мои трудности.
— Вы препятствуете святому делу?
— Вы препятствуете воле короля?
Я смотрю насмешливо. Погоди у меня… шавка! Я вас научу лаять по приказу…. и перекастрирую. Чтобы таких псарен больше не было.
Храмовник вспыхивает, но сдерживается. Понял, что сила не на их стороне и проглотил обиду. Потом отыграется, если я дам ему шанс.
— Мы сейчас будем расспрашивать солдат. А потом, вечером, побеседуем с вами.
Звучит это откровенно угрожающе, но я ответил мужчине безмятежной улыбкой.
Аргадона ты не видел, собачка.
— Буду ждать с нетерпением.
— Ждите, — бросает храмовник, чтобы последнее слово осталось за ним, и поворотил коня.
Полковники смотрят с… ужасом?
Наконец, один из них решился заговорить.
— Ваше высочество, разумно ли это? Злить храм? Они сильны…
Я пожимаю плечами.
— Сильны? А сколько у них воинов?
Такая постановка вопроса была для полковника внове. Он явно о чем-то задумывается….
— Ваше высочество….
— Мои люди, полковник, для меня важнее любых храмовых неурядиц, — отрезаю я. — Двигаемся по плану. Нам надо к вечеру дойти до реки, иначе пить будет нечего. А не напоенные лошади… объяснять надо?