Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг. Из воспоминаний раненого. Русские над Индией. Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире
Шрифт:
— Что вы? Киргиз — да убьется! Нет. Мы с вами пять раз успели бы сломать себе шею, прежде чем он хоть раз оступился бы, — возразил мне хорунжий.
Мы оба замолчали.
Собрав немного сухой травы, наломав веток арчи и подбросив терескена, мы развели костер, и яркое пламя осветило большое пространство.
Я поудобнее устроился около огня и облокотился головою на убитого киика. Луна не всходила.
«Эге!» — раздался крик, и я с радостью узнал голос Хасана, но каково же было наше удивление и радость, когда он свалил на землю огромную тушу. Я взглянул и даже глазам своим не поверил — это был настоящий архар. Громадные рога, загнутые спиралью, красовались на его светло-серой голове. В изнеможении Хасан сел у огня. Пот ручьями лил с него, и он, самодовольно улыбаясь, проговорил: «Якши архар?» (хороший архар).
— Да где ты встретил его? — спросил я, досадуя, что не на мою долю выпала эта добыча.
— Ух, высоко, мана унда (вот там), — махнул в пространство рукою охотник.
Правда, что добыча Хасана была по величине значительно меньше нашей, но дотащить одному и такую было положительно подвигом с его стороны.
— Ну, что, Хасан, устал? — спросил я его.
— Немножко, тюра, — ответил он. — Ну, тузук (довольно), тюра. Скоро пойдем?
Я вытаращил на него глаза.
— Как! Идти в аул? Нет, я не иду ранее, чем взойдет солнце. Так, без отдыха, и ног не дотащишь.
С этим решением я стал дремать у костра, а Хасан между тем налаживал палки для приготовления ужина, состоявшего из куска жареной козлятины да кунгана чаю. Товарищ мой спал, положив, как и я, голову на спину убитого киика.
Сон покинул меня, и я с любопытством наблюдал, как Хасан поворачивал над огнем большой кусок мяса, и соблазнительный запах жаркого приятно щекотал мой пустой желудок. Поужинав, мы завалились спать, а с первыми лучами солнца направились в обратный путь.
В аулах нас встретили возгласами одобрения. В лагере толпа товарищей обступила наших лошадей, рассматривая добычу. Вполне довольные, мы сидели в своей палатке, и я рассказывал впечатления об удачной охоте.
Вдруг в палатку просунулась голова адъютанта.
— Прочтите, — протянул он мне приказ по отряду.
Я прочел, но сразу даже не поверил и перечел снова. В приказе говорилось об аресте меня и хорунжего на трое суток за то, что мы о поездке своей не доложили дежурному по отряду.
— Вот тебе и на! — сказал я.
Приказ обошел через все руки, и подтрунивание товарищей посыпалось со всех сторон.
Нечего делать, пришлось отсидеть безвыходно в палатке, около которой мерными шагами расхаживал часовой.
10. Импровизованная баня. Встреча с китайцами. Крепость Ак-Таш. Озеро Виктория
— Послать рабочих по 20 человек с роты! — раздался громкий крик дневального под самой моей палаткой.
Баранов вскочил и полусонными глазами обвел палатку.
— Что такое? Тревога? — беспокойно спросил он.
— Рабочих зовут! — ответил я.
— Ах, рабочих! — И он снова завернулся с головой в одеяло.
— Осип! — крикнул я денщика.
— Чего изволите?
— Куда это рабочих?
— Баню строить; сказывают, что воду горячую нашли.
— Что ты врешь!
— Никак нет, извольте сами посмотреть.
Я оделся и, освежившись водой, направился к берегу реки Аличура.
— Где бани строят? — спросил я попавшегося мне солдата.
— А вон там, ваше благородие, — ответил он, указывая на противоположный берег реки, где около поставленной юрты копошились рабочие.
Я пошел к реке и на керекешной (вьючной) лошади переправился на другую сторону.
— А, в баньке желаете вымыться? — встретил меня капитан П., инициатор импровизованной бани.
— Да неужели в бане? — удивился я.
— Да, и в самой настоящей, натопленной самою природою, — ответил он. — Не верите? Пойдемте. — И он меня повел к юрте, заменявшей баню.
Я был в восторге, полтора месяца не удалось ни разу вымыться хорошенько, когда неделями приходилось спать одетым, а тут — баня.
При нашем приближении рабочие оставили работу и вытянулись.
— Кончили, братцы? — спросил П.
— Так точно, ваше высокоблагородие, почти совсем откопали, теперь юрту с боков заваливаем.
— А отколе это вода такая берется, ваше высокоблагородие? — спросил один из солдат, видимо из менее робких.
— А это, видишь, под землею огонь есть, который и нагревает протекающую близко его воду, вот она и выходит на поверхность земли горячею.
Солдат глупо улыбнулся и, подойдя к собравшимся в кружок линейцам, сказал:
— А чудно, ей-богу, братцы, господа сказывали, что под землею огонь; так как же это мы не спечемся? Должно, брехотня одна.
— Сказывали, значит, так оно и есть, не с твоим кауном [57] господские речи судить.
— Ишь, умник нашелся! — подхватил другой, и солдат сконфуженно ретировался.
— Ну, давай, что ли, чайники, что рот-от разинул! — крикнул на молодого солдата «сердитый» ефрейтор, дядька Максимов.
57
Каун значит по-сартовски дыня (солдаты про глупую голову говорят так).
Солдат нагнулся и зачерпнул в источнике горячую воду.
— А чаю засыпал? — спросил ефрейтор.
— Сейчас, дядька Максимов, засыплю.
— А ты как засыплешь, то чайник-то в воде еще погрей.
— Слушаю.
— Ишь благодать-то, братцы! — повернувшись к солдатам, продолжал ефрейтор. — Господь-то Бог сжалился над солдатом, что ему нечем водицы себе согреть [58] и готового кипяточку послал.
Скоро под всевозможные прибаутки чайник переходил из рук в руки, наполняя деревянные походные чашки.
58
На Яшиль-куле совершенно не было топлива, даже терескен и тот был довольно далеко, приходилось собирать кизяк, а за дровами была командирована целая рота на реку Джань-Каинды.