Полукровка (Der Halbblutling)
Шрифт:
– Вы меня знаете?
– спросила женщина.
– Барбара, - уже уверенно сказал Ганс и присел на корточки рядом.
– Барбара-Стефания. Штутгарт, зима пятьдесят третьего. Мальчик, которого привезли сделать мужчиной…
На лице женщины появился слабый румянец. Она вспомнила.
– Постой, - сказала она.
– Как тебя звали?
– Так же, как и сейчас, - сказал ун-Леббель.
– И тогда, и сейчас меня звали Гансом.
– Ты вырос, - задумчиво сказала Барбара-Стефания.
– А как вас зовут сейчас?
– спросил, в свою очередь, Ганс.
– По-прежнему Стефанией?
Женщина покачала головой.
–
– Теперь меня зовут Мартой.
– Что вы делаете здесь?
– нежно глядя в лицо, которое ему снилось ночами, спросил ун-Леббель.
– То же, что и тогда, - женщина грустно усмехнулась.
– Это как клеймо - если проставлено, остается на всю жизнь.
В этот же вечер Ганс пришел в «веселый домик», как на острове называли публичный дом. Барбара была свободна.
В ее комнате они вдруг неожиданно вцепились друг в друга, обмениваясь жадными поцелуями и торопливо освобождаясь от одежд.
В этот раз все было по-другому. Совсем по-другому. Их тела сплелись на постели, втискиваясь друг в друга, словно хотели стать одним целым. Их стоны превращались в один общий стон, они дышали рот в рот, не отрывая слепившихся губ. Барбара была его первой женщиной. И, наверное, последней. Он входил в нее нежно и яростно. Глаза Барбары были широко открыты, и она неотрывно смотрела в глаза Гансу. Потом закрыла глаза, прерывисто и сильно обнимая мужчину за шею.
– Да, да, - слабо сказала она.
– Да.
После любви они неподвижно лежали рядом. Слабая рука Барбары скользила по его щеке, подбородку, и трудно было понять - ласкает ли она Ганса или изучает его.
– Как ты вырос!
– тихо шепнула Барбара. И, помолчав, призналась: - Мне было стыдно тогда. Ты был совсем мальчишкой.
– Мне тоже, - глядя в потолок, сказал Ганс. Сейчас ему было хорошо.
– На этот раз ты не сбежишь?
– с легким смешком спросила женщина.
– Останешься на ночь?
Ганс остался.
Это была безумная ночь, полная любви и нежности. У Ганса не было опыта, но в эту ночь даже он понимал, что в отношениях Барбары не было рабочей добросовестности, она отдавала ему все, и он восторженно принимал ее дар, стараясь ответить тем же.
На пороге он поцеловал ее на прощание, нимало не заботясь, что подумают посетители «веселого домика», увидев, как нежно он целует проститутку.
А вечером в комнату ун-Леббеля вошел генерал Дорнбергер.
Жестом остановив вскочившего Ганса, генерал сел на стул, вытирая шею платком. Начались белые ночи, и снаружи стояло неопределенное, лишенное примет время.
– Тебе нравится эта женщина?
– спросил генерал.
Почему-то Гансу не хотелось говорить на эту тему,- и он молча кивнул.
– Ганс, Ганс, - со странной интонацией сказал генерал.
– Никогда не верил в бредни «Аненэрбе», но, похоже, это и в самом деле кровь.
Он помолчал, внимательно разглядывая вытянувшегося ун-Леббеля, потом хлопнул ладонью по столу.
– Хорошо. Я дал указание убрать Марту из общего зала. Теперь, до самого полета, она твоя и только твоя. Можешь посещать ее хоть каждый день. Можешь даже приводить ее к себе.
– И, лукаво усмехнувшись, добавил: - Если у тебя, конечно, останутся силы после тренировок.
Силы оставались.
Части
Сейчас оттуда приходили железнодорожные платформы с огромными контейнерами, которые немедленно загонялись в сборочный цех, расположенный почти в центре острова. Именно там шла сборка ракеты для будущего полета.
Огромная конусообразная капсула корабля была уже готова. Сборка двух остальных тоже заканчивалась.
– Ну, мальчики, - весело сказал Вернер фон Браун.
– Кто желает первым посидеть в кабине корабля?
Ганса и Герлаха опередил ун-Герке.
Обратно он вылез потрясенный и притихший.
– Колоссально, - сказал он.
– Это куда лучше боевой торпеды. Здесь чувствуешь себя намного увереннее.
Ганс никогда не управлял боевой торпедой, но, выбравшись из кабины, разделил восторг товарища.
– Первым пойдет ун-Герке, - распорядился генерал Дорнбергер.
– У него есть опыт работы в экстремальных условиях, а это немаловажно.
На мгновение Гансу стало обидно, захотелось вскочить, протестовать, но усилием воли он удержал себя на месте. В конце концов, начальству виднее, с ним спорить нельзя. Подумаешь, опыт работы в экстремальных условиях - волны рассекать на торпеде! И тут же поправил себя мысленно - не рассекать, а вести торпеду к чужому кораблю с готовностью пожертвовать собой, если понадобится. А враг, тут и сомневаться не приходилось, тоже стрелять умеет. И все равно в глубине души затаилась обида и уверенность, что он, Ганс ун-Леббель, с поставленными задачами справился бы не хуже, к тому же некоторый опыт летной работы он уже имел. Вызывало недоумение и еще одно обстоятельство: Герлах все-таки был наиболее подготовленным из их троицы - летчик-испытатель. Уж он-то в экстремальных ситуациях не однажды бывал. Но в отличие от двух других товарищей Герлах не имел этой маленькой приставки к фамилии. Тут и дурак бы сообразил, что первые рискуют больше других, поэтому Герлаха берегут, и если он полетит, то при условии, что в полете будет обеспечена максимальная безопасность пилота.
Понятное дело, первые полеты этой безопасности гарантировать не могли.
– И все-таки я против, - возразил Артур Рудольф.
– Водолаза в воздух? И первым? Помяните мое слово, мы все будем наказаны за эту дерзость. Это вызов Судьбе!
– Странное дело, - шепотом сказала Барбара, уютно устроившись на груди Ганса.
– С тобой я не думаю о будущем. Совсем не думаю. А когда ты уходишь, начинаю думать. Наверное, плохо, что мы снова встретились. Ничего хорошего из этого не получится. Но я-то ладно, понятно, зачем я здесь. Ты-то как сюда попал?