Полукровка. Крест обретенный
Шрифт:
— А разве в Консерватории намечается юбилей?
— Ты не только глупый, но еще и навный человек, Сережа. И как ты умудрился столько лет следователем проработать, абсолютно не понимаю.
— Эй-эй, поосторожнее на поворотах! А то ведь я и обидеться могу.
— Да ладно тебе… «Старуха три года на мир сердилась, вот только мир того не ведал». Все, Сережа, как у вас говорят: пост сдал — пост принял. Я взялась за это дело, а потому считай, что золотой ключик у нас в кармане. Не боись, когда станем обмывать наследство, мы тебе обязательно позвоним.
— Да уж надеюсь, — буркнул Габузов.
Впрочем, этих последних
«Э-эх, Самсут, дочь Матоса, снова тебя…черти носят».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ВСЕ МИЛЛИОНЕРШИ ДЕЛАЮТ ЭТО
Петербург, разумеется, встретил их дождем, грязью и неприветливыми лицами. Глядя на все это, Самсут невольно вспомнила полузабытую старую песенку про дождь на Неве, и промурлыкала «Мне повезло, я опять среди вас», но сердце ее не очень-то успокоилось от этих слов. Будучи в другом месте, всегда мечтаешь о родном доме, забывая, что именно там-то тебя и ждут самые сложные вопросы.
Самсут и Ванька, не без труда выкатив раздавшийся вширь от банок с вареньями чемодан, вышли из вагона и оглядели перрон. Галы, столь внезапно и стремительно покинувшей Ставище, сославшись на какой-то юбилей Консерватории, который «без нее — ну просто никак», среди встречающих не было.
— Проспала бабуля! — лукаво усмехнулся Ван, за лето возмужавший и выгоревший до белобрысости. — Или с юбилеем своим закрутилась. Ну что, мам, в метро ныряем, или берем мотор?
— Да, пошли на стоянку.
— Едем в таксо! Крра-сота! — натуральной Эллочкой-людоедкой завопил Ван и, подхватив чемодан, покатил по перрону.
— Ванька! Поставь! Тяжелый ведь… Постой… — причитала Самсут, не поспевая за сыном.
Выйдя с платформы на площадку перед зданием вокзала, Ван вдруг поставил чемодан и бросился обниматься с теткой в немыслимом прозрачном розовом плаще и радужных сапогах на каблуках. Издалека тетка очень напоминала леденец «Театральный», только увеличенный в размерах раз в пятьдесят.
Самсут подошла поближе.
— Ванька, кто это?… Ой, мама… Что с тобой?
— Ах, вот и ты, путешественница! — Гала решительно шагнула к дочери и обняла ее. — Ты сумку-то поставь, Герберт отнесет… Гера!
Высокий плечистый человек в очках и кожаной куртке легко поднял сумку и чемодан, и зашагал к Загородному проспекту. Они двинулись за ним.
— Мама, я ничего не понимаю, что это за Герберт и откуда взялся?
— Ха!.. Хорош, да? Сама не нарадуюсь — крепкий, непьющий, обходительный. Он латыш наполовину. Настоящий мастер своего дела. Мы с ним уже несколько дней вместе.
— Ма, а он не… не слишком молод для тебя?
Гала остановилась, уперла руки в бока своего несусветного розового плаща и захохотала.
— Да шофер он, шофер! А ты что подумала?… Я его вместе с лимузином арендовала.
— Так ты это… на лимузине? — оторопела Самсут.
— А на чем же еще?!
— А с тобой все в порядке? — осторожно уточнила дочь.
— Еще в каком!..
Лимузин
Лишь теперь она все поняла.
— Юбилей в Консерватории, говоришь? — требовательно поинтересовалась Самсут, устраиваясь рядом с матерью в просторном, пахнущем кожей и хвойным освежителем салоне.
— Ну… я просто не хотела тебя понапрасну баламутить… В общем, приезжаю я в Питер, и уже на следующий день вручают мне депешу. Да не Арька, почтальонша наша, а приезжий какой-то, на иномарке… и конверт такой важный, толстый, глянцевый, весь в печатях!.. И вот прихожу я по указанному адресу, и встречает меня иностранец. Голос бархатный, будто медовый, и весь он такой представительный, гладкий, Шареном зовут… Очень представительный мужчина, на отца твоего в юности похож…
— Да знаю я его, мама, — вздохнула Самсут, но Галина Тарасовна, увлеченная рассказом, не обратила на эти слова никакого внимания.
— А внутри, внутри-то как! Блеск, все вышколенные. Кто бы мог подумать, когда я девчонкой в затрапезке бегала, что вокруг меня вся инъ-юр-кол-ле-ги-я станет бегать!
— Ну, и что ты намерена делать дальше? — устало спросила Самсут, уже давно все понявшая: Шарен своего добился, Перельман и его хозяева посрамлены, кривобокий красавец-урод остался только при своих замках. Но ее в этой истории сейчас больше всего занимало отнюдь не свалившееся наследство, а то, что раз сюда приезжал Шарен, то он наверняка виделся с Габузовым. А следовательно, она вполне могла бы и…
Все эти дни, проведенные в бездельной неге в патриархальной тиши Ставищ, Самсут постоянно думала о Сергее. «И что с того, если даже все это он проделал ради денег? — всякий раз спорила она сама с собой. — Но ведь при этом он вел себя в высшей степени благородно: спас меня сначала от тюрьмы, а затем, возможно, даже и от смерти… Ну, а то что в сумке копался — так ведь потому что искал подсказку, где меня найти, а вместо этого нашел дневник прабабушки. И вообще… он все равно хороший. Да, да, как я могла не заметить этого тогда?! Как смела бросать ему в лицо какие-то упреки?! Как могла, не дослушав его объяснений, наорать, закатить истерику, а потом еще и сбежать?… Господи, ну, почему чтобы в последнее время не происходило в моей жизни, все обязательно заканчивается бегством?… Может, так происходит потому, что все мы на этом свете только странники, а уж армяне — особенно? Пандухты и есть пандухты… Но ведь не торопятся никуда ни этот Шарен, ни Дарецан, ни девчонки… Не торопились никуда и Тер-Петросяны, только я одна, как неприкаянная, все бегу и бегу. Может быть, на самом деле я просто бегу от себя? То есть, пытаюсь убежать?… Ох, Сереженька, какая же я дура! Это я, одна только я виновата во всем! Но я исправлюсь, я найду его, и все ему скажу…»
— …А что, этот парижский адвокат уже уехал? — спросила Самсут, постаравшись придать голосу интонацию безразличия.
— Что ж ему тут делать, доченька, в помойке нашей? Что же касается дальнейшего… — Гала понизила голос. — Не хотела сейчас говорить, думала вам с Ванькой сюрприз устроить, но просто не могу удержаться. В общем, присмотрела я нам новую квартирку: два уровня, пять комнат, вид на Карповку, джакузи. Еще и зимний сад на крыше имеется: рододЕндроны всякие, азалии, аквитании…