Полукровка
Шрифт:
— Вы что, и взаправду, дядь Стёп? Это же надо!
Степан покосился на Нину, посмотрел ей в глаза виноватым взглядом и вместо ответа лишь кивнул.
— Прощай тогда, дядь Стёп! — удивлённым взглядом буравила Нина Степана, до конца не понимая, что происходит, и уже чисто машинально говорила привычные для такого случая слова: — Счастливой дороги вам, дядь Стёп! — Совсем растерявшись и не зная, что ещё сказать, Нина затихающим голосом спросила: — А маме что передать?
Дарья Дмитриевна, мать Нины и дочь Дмитрия Серикова, вместе с мужем жила там же в райцентре в своём домишке на одном общем дворе с семьёй младшего сына. Дарья была почти ровесница Степана. Их детство, вся дальнейшая жизнь протекала, как говорится, бок о бок, в одних и тех же местах, при одних и тех же событиях, в общем, родственные души, и относились они друг к другу так же, как близкие родственники и самые верные друзья.
Степану стало совсем
— Скажи ей, доченька, что кланяюсь низко. Скажи, чтоб простила за всё, если чего не так, многозначительно протянул Степан, повидимому, припомнив при этом всё, что было раньше. Картина почти всей жизни пролетела за очень короткое время, одним кадром, одним мгновением, однако при этом максимально полно и ясно. Сбивчиво и невпопад проговорил Степан. Слёзы блеснули на его глазах, подступил предательский ком к горлу. Его рука, не спросив разрешения у своего хозяина, полезла в карман, достала носовой платок, зажала им собственный нос и заставила его громко высморкаться. Больше Степан ничего не произнёс, а Нина засуетилась и почти бегом выскочила из дома, так и не осознав до конца произошедшего.
В напряжённой обстановке, как и в боевой, для разрядки иногда хватает одной фразы. И Дед Сериков строго скомандовал своему старому товарищу: — Кончай нюни распускать, старый хрыч! — И добавил, уже спокойным отеческим тоном:
— Давайка мы с тобой к угощению причинимся, Стёпа! Скажу по правде, и меня тянет с тобой в родные Дубравы. Душа заныла, хоть плачь. Ну да ладно, пусть сбудется всё, что ты себе наметил. Не забывай нас, откланяйся местам родным и от меня тоже. Небось, доведётся и на… её могиле побываешь?
Не договорил Сериков, не смог имени им известного произнести, и к его горлу подкатил тот же ком, не дав его назвать. Трагически погибшая в Гражданскую его первая жена, единственный человек, чьё имя для него было и осталось святым. С болью утраты жил Сериков Дмитрий Михайлович уже который десяток лет, с восемнадцатого года. С той самой ночи, когда случайная пуля колчаковского бойца сразила её насмерть.
— Да что теперь об этом вспоминать, Стёпа, поклонись, да и только.
Два старых друга мирно сидели, разговаривали, вспоминали всё, что было меж ними за долгие, долгие годы. На короткое время улетучились все горести тяжёлого прошлого: голод, войны, утраты близких, подлые предательства и вся подобная чушь. Осталась только счастливая прожитая жизнь одна на двоих. Семь с хвостиком десятков лет, почти век — Вечность! На второй или на пятый план отошло то, что сегодняшний день прощальный, что, расставшись через час или два, они никогда больше не встретятся. И только Степан ни на секунду не забывал о намеченном на сегодня важном разговоре с Дедом Сериковым. Это единственное, что свербело душу, не давая полностью расслабиться, предаваясь приятным воспоминаниям.
5
Палкану не впервой бывать на этом подворье. Здесь он свой, мало того, своя миска с кашей и костями стоит на своём, известном ему месте. Только не до разносолов ему сейчас. Пока ещё он не наигрался в погоню с Кнопкой. Гоняться за этой шустрой бестией всё равно как за солнечным зайцем.
Он тоже всегда рядом на стене перед самым носом бывает, а поймать ну никак не ухитришься. С крысой запросто, а с Кнопкой, которая немногим крупнее этой крысы, полный облом. В лучшем случае хвостом по глазам хлестанёт и за угол шасть, поминай как звали. А то разгонится по двору и пред забором резвый прыжок в сторону, как мотылёк на ветру, и уже чешет в обратном направлении с такой же скоростью. У Палкана проделать то же самое получилось отлично — совершенно отлично от траектории полёта мотылька Кнопки. Если описать в точности, то выглядит этот финт так: то место, в котором Кнопка резко порхнула вправо, Палкан пролетел по инерции, резвые лапы не успели среагировать и упереться в землю для резкого торможения. В нужный момент они предательски остались в завершающей фазе полёта — сзади. Результат погони таков, что барбосу пришлось тормозить тем, что ближе всего к забору, то есть его щенячьей мордой по тому самому забору. Так вот, ударчик мордочкой об заборчик был неожиданным и сильным, как говорится, с маху. Скажу наперёд, забор выдержал. Кнопка, в это время мчавшаяся от забора со скоростью «Летучего голландца», услышав грохот и жалобный визг, вздрогнула на ходу и встала как вкопанная. Она увидела последствия своей шалости и поняла ситуацию посвоему.
«Это безобразие надо кончать…»
Она мгновенно приняла кроткий вид и пошла к миске, утолять возникшую вдруг жажду. А Палкан, словно бойцовый баран забодавший забор, с перепугу взвизгнул, развернулся и рванул прямым курсом на Кнопку.
«Сожру её, вредную…»
Сердце колотилось в бешеном темпе, как у перепуганного цыплёнка, и вдруг видит пред собой полностью отрешённую от спорта «козявку», лакающую воду из своей миски с видом «сама благодать».
«Ну, так не интересно, как такую сожрёшь? Она ведь не убегает, а значит, совсем невкусная».
Разочарованию не было предела, он вдруг вспомнил про миску со всякими вкусностями и поплёлся в нужном направлении.
«Оппа! Вот это наглость. Ну, так ведь нельзя. Вот кого я съем сейчас вместо вредной Кнопки, никто мне не помешает».
Шерсть на холке Палкана приподнялась и стала напоминать стриженую конскую гриву. Он сгруппировался, сделал несколько крадущихся шагов в сторону намеченной жертвы и, как умеет резво, перешёл в стремительную атаку.
«Ооо».
Это была его самая большая оплошность за всё время пребывания в качестве гостя в этом дворе. После стремительной атаки куры, которые опрометчиво собрались вокруг его миски и с аппетитом расправлялись с его же порцией каши, взмыли вверх, как стая перепуганных голубей. Они вспорхнули с таким проворством, которого до сих пор за собой не замечали. Некоторые особы, самые резвые, возомнив себя вертолётами, оказались на коньке крыши дома. Всё завершилось, а они от испуга так и не смогли спуститься обратно и на потеху прохожим восседали там двое суток, пока хозяин не слазил за ними на конёк и смахнул их оттуда, как комья снега зимой. К собственному удивлению этих птиц, полёт с крыши вниз дался им куда проще, чем предыдущий. И страх оказался не таким уж непреодолимым. Вот взгляд хозяина, когда он при реализации этой повинности появился на той же крыше, был куда страшнее. От искрившихся из глаз молний, пары резких мужских фраз и посыпались те самые куры вниз, как снежинки в пургу, описывая замысловатые круги. Этот финальный полёт сопровождался такими же куриными воплями, напоминающими пожарную сирену и вой кареты скорой помощи одновременно, как и тот, что произошёл по вине Палкана два дня назад.
— Леший вас побери, с вашим Палканом… — крыл всех участников этой истории последними словами Николай, вконец обозлённый нелепейшей ситуацией, в которую его загнал сопливый щенок и стая глупых хохлаток.
Палкан поначалу представлял похитителя каши как единое целое, пёстрое и лохматое, ведь с курами до сих пор никаких дел не имел — это ясно. В этом и заключался его просчёт. Однако просчётом это можно считать только с точки зрения охотника. Эта неудача спасла щенка от более серьёзной трёпки. Зная способности его челюстей, последствия для глупых клуш могли стать плачевными, а соответственно и наказание резко возросло бы в цене. В сухом остатке следующее — полная пасть перьев, цветные радуги в глазах и полная растерянность от куриного визга. В ту самую минуту перо из хвоста ближайшей к нему курицы Палкан крепко держал в зубах, облако разлетевшихся перьев спокойно опускалось на миску и вокруг незадачливого охотника. Сами куры как будто растворились в воздухе. В таком положении его и настиг удар метлы по задней части его маленького растущего тела. Хозяйка дома Лида часом раньше возилась в огороде, а сейчас, в то же самое время мела лежанку у стойла в коровнике и готовила место к приходу кормилицы — коровы Марты. Тут куриный крик, неожиданный, как взрыв гранаты. Естественно, мысль только одна: «Беда! Это коршун напал на кур, рухнул камнем с неба и терзает сейчас мою птицу. Ну, негодяй, погоди, я тебе поохочусь в моём дворе, век помнить будешь».
Оружие у неё в руках, крики кур за углом, как говорится — «вперёд и с песней». Выскочила Лида изза угла с метлой наперевес и от неожиданности чуть не шмякнулась. Сначала метлу держала черенком вперёд, как штык трёхлинейки у матроса при штурме Зимнего. Но, увидев упомянутую картину — «Палкан на куриной охоте», защитница этих кур сразу разобралась в сложной ситуации и, развернув метлу концом помягче вперёд, с размаху врезала шкоднику по заднице. Палкан второй раз за последнюю минуту взвыл от неожиданности, страха и обиды. Под отрицательным воздействием метлы ему пришлось позабыть сразу про многое: кости, кашу, Кнопку и про всё на свете. У неудачника заметно обострились обе боли одновременно — морды, от контакта с забором, а от контакта с метлой — той части тела, из чего растёт хвост. К тому же ему было очень жаль, что по сей момент ни одна косточка не обглодана, а аппетит полностью пропал. Тут разочарованный Палкан встретился с ехидной Кнопкой, которая спокойно наблюдала за происходящим изпод тенистого куста сирени. Непонятый бродяга подошёл и улёгся рядом. Ему вдруг захотелось только одного: уснуть и забыть обо всём случившемся — так всё и вышло.