Полуночное танго

Если свернуть с главной улицы, проспекта Революции, по-простому Бродвея, и идти Безымянным переулком минуты три с половиной, а потом повернуть направо, попадешь на нашу улицу. В том месте, где гордо раскинул свои обширные владения пустырь, любит собираться детвора. По преданию, на пустыре когда-то стояла деревянная церковь, сгоревшая во время грозы. Бабка Козявка, которая прошлой весной сыграла в ящик прямо посреди Старого базара, помню, рассказывала, что на пустыре во времена ее кудрявой молодости раскидывал свой волшебный шатер цирк шапито.

Как бы там ни было, но в то время, о котором я рассказываю, пустырь, похоже, обладал статусом

Когда-то во времена царя Гороха наш город процветал, о чем напоминают добротные кирпичные особняки, отданные впоследствии под коммунальное жилье. На нашей улице, бывшей Большой Купеческой, а ныне Молодежной, сохранилось всего три дома, чудом избежавших барачно-бардачной судьбы. Я жила в одном из них. У нас даже был сад. Небольшой, но очень уютный. Там можно было уединиться с любимой книгой или просто помечтать, взобравшись на густой раскидистый орех. Весной и летом лучше природы не найти места для одиночества. Правда, наш сад одной стороной примыкал к общаге вагоноремонтного депо, и десятки пар любопытствующих глаз с рассвета и дотемна прочесывали его территорию. Но существовали уголки, им недоступные.

Я жила с мамой, бабушкой, Марго, моей родной теткой, которая старше меня на каких-то двенадцать неполных лет. Недели за две до того, как я начала мой рассказ, появился дедушка Егор, родной брат бабушки. Он, по выражению той же бабушки, свалился на нас точно снег на голову.

— Хоть бы предупредил, — ворчала бабушка за завтраком. — Неужто трудно было снять трубку и позвонить?

— Трудно. — Дедушка окинул нас озорным взглядом своих все еще ярко-голубых глаз. — Хотел сделать тебе, Варя, сюрприз. Помнишь, как ты обрадовалась, когда я предстал пред твои ясны очи? С ходу на двадцать лет помолодела.

— Я же думала, ты в гости пожаловал. — Бабушка бухнула на проволочную подставку в форме пятиконечной звезды тяжелую чугунную сковородку со скворчащей картошкой. — Это сколько мы с тобой не виделись, а? Четверть века, если не больше.

— Вот-вот. Затем я и прибыл, чтоб ты, Варечка, смотрела на меня. Ты, я слышал, в кино любишь ходить?

— Некогда мне по кино разным бегать. — Бабушка уже успела снять свой сборчатый цветастый фартук и раскладывала картошку по тарелкам. — Да и за день так набегаешься, что ни до чего. Тоже мне придумал — в кино ходить.

— Правильно, Варечка, правильно говоришь. — Дедушка Егор провел пятерней по своей роскошной седой шевелюре и едва заметно мне подмигнул. — Согласен заменить тебе кино. Ты как: комедии предпочитаешь или драмы из старинной жизни?

— Вот пустомеля. Каким ты был, таким остался, — беззлобно прокомментировала бабушка. — Удивляюсь, как Ираида еще тебя терпит. Не женщина, а Герой Советского Союза.

— Ошибаешься, Варечка. — Дедушка Егор снова обвел всех невинным взглядом. — Не Советского Союза, а Соединенных Штатов Америки. Но я чист перед родиной как стеклышко, клянусь тебе. Как только мне стало известно, что Ираида состоит на службе у ЦРУ, во мне взыграл патриотизм, и я от нее ушел. Я ей так и сказал: не могу поступиться принципами и жить со шпионкой. Тем более американской. А вообще-то она, как я подозреваю, еще на какую-то разведку работает. Если бы Ираида только на ЦРУ работала, она вряд ли за мной следить стала.

— Это почему же? — Вопрос бабушки прозвучал недоверчиво, но в то же время в ее голосе явно сквозило любопытство.

— Почему? Сложный вопрос. Хороший вопрос. Я и сам не раз его себе задавал. И знаешь, Варечка, к какому я пришел выводу?

— Да не тяни ты кота за хвост. Ты что, в Политбюро, что ли, работаешь?

Я обратила внимание, что Маргарита, Марго, низко наклонилась над тарелкой, закрывшись от всего мира своими роскошными медово-рыжими кудряшками. Беда, если она рассмеется — тогда и мне не удержаться. Бабушка выставит из-за стола нас обеих, и я так и не узнаю, почему Ираида следит за дедушкой Егором и каким образом это связано с ее шпионской деятельностью в пользу ЦРУ и еще какой-то разведки. Подозреваю, дедушка Егор сам еще не знает об этом, но он великий импровизатор и фантазер, а потому стоит удержаться от смеха даже в том случае, если Марго не удастся этого сделать.

— Тоже мне сказал — в Политбюро! Да если бы я работал в Политбюро, Ираида давно бы меня на тот свет спровадила. Я же, как видишь, жив и даже здоров. Ну и уморила — в Политбюро.

— А чего тут смешного, спрашивается? Или там не такие, как мы, люди сидят?

— Разве я сказал, что там не люди сидят? Что это ты, Варечка, на меня с утра напраслину возводишь?

— Шут гороховый. А я, дура старая, уши лопухом развесила — ЦРУ, КГБ… Тебе вольной жизни на старости лет захотелось, вот чего. Помнишь, я говорила тебе: не спеши, Егорка, хомут на шею надевать. Да разве ты меня когда слушался? Вот Ираида пронюхает, где ты, все окна в доме переколотит.

— А откуда она узнает, что дедушка Егор у нас живет? — осведомилась я у бабушки невинным голосом.

— Она же шпионкой работает, — с трудом сдерживаясь от смеха, пояснила Марго. — Да она узнала о том, что дядя Егор к нам приехал еще до того, как он к нам приехал.

— Как это?

— А вот так, внученька. Потому что, как говорится, пути шпионские неисповедимы. Кстати, Варечка, я рассказывал тебе, какой мне приснился сон накануне моего ухода из семьи? — спросил дедушка Егор приглушенным ввиду особой таинственности голосом.

— Не верю я снам, — буркнула бабушка. — Другой раз такое приснится… Если бы я всем снам верила, я бы шагу ступить боялась.

— Всем снам верить и не надо. Нужно верить только тем, какие под самое утро снятся. На днях я прочитал в «Науке и жизни» одну прелюбопытнейшую статейку…

— Ладно, так какой же тебе приснился сон? — не выдержала бабушка.

— Мне снилось, будто мы с тобой дети и мама повела нас на речку купаться. — Выражение лица дедушки стало мечтательным и просветленным. — Денек солнечный, песок блестит так, что глазам больно. Вода в речке спокойная, и тополя прибрежные в ней как в зеркале отражаются.

— В Сухаревке ивы росли. Я сроду там ни одного тополя не видела, — не терпящим возражения тоном заявила бабушка.

— Так я же тебе про свой сон рассказываю. Сам знаю, что в Сухаревке тополя не росли. Еще бы мне этого не знать. — Дедушка Егор изящным движением руки заправил за воротник угол белоснежной льняной салфетки. — Я, Варечка, с разбегу в воду бросился. Прямо как был, в штанах и рубашке, а ты платье сняла, положила на нос лодки. А сандалии на берегу оставила. Потом разбежалась и тоже нырнула.