Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры"

С возвращением в Морганвилль

Никогда не думала, что скажу это, но после многих просьб по поводу сборника различных коротких рассказов, которые я написала в мире Морганвилля, я начала рассматривать идею собрать их вместе — из антологий, эксклюзивные и веб-рассказы. Все истории, которые были опубликованы только в определенных языках или странах.

Но я не хотела просто дать вам то, что вы могли бы (пусть и с большим трудом) собрать для себя сами. Я должна быть уверена, что вы получили хороший материал. Новый

Так что включены в антологию, благодаря невероятной щедрости моих шести Kickstarter вкладчикам для веб-сериала по Морганвиллю, шесть оригинальных рассказов для вас. У этих спонсоров подарочные издания в твердом переплете, но они были достаточно любезны, чтобы позволить мне поделиться любовью Морганвилля со всеми вами. Таким образом где появляются эти рассказы, вы увидите их имена и слова благодарности.

К каждой истории есть небольшое введение и предыстория от меня.

Одно последнее замечание: я не хотела называть это Полным собранием, потому что не думаю, что закончила с Морганвиллем (или он не закончил со мной). Потому что, как вы знаете, будучи однажды жителем Морганвилля… вы никто не захотите уезжать.

Рейчел Кейн

Эта история возникла только потому, что я хотела больше знать Мирнина, чтобы понимать персонажа, а иногда лучший способ добиться этого — написать историю персонажа от его лица. Персонаж рассказывает мне, что важно, а что изменилось, к лучшему или худшему. Обнаружить, что у отца Мирнина было психическое расстройство, было важно для меня, потому что, конечно, когда он родился, такие вещи никто не понимал. Когда я работала над книгой, в которой впервые появляется Мирнин, моя коллега, прочитав, сказала: "О, ты написала биполярного персонажа, и он очень крутой! Ты знала, что я принимаю лекарства от этого?". Она все продолжала рассказывать о том, как он похож на нее. Я была поражена и польщена. Я не буду называть ее имя, но я говорю сейчас, как и тогда: "Спасибо, что поделилась со мной своей историей, и ты знаешь, кто ты. Надеюсь, Мирнин до сих пор заставляет тебя гордиться".

Я рос, зная, что сойду с ума. Моя мать не упускала шанса сказать мне об этом; я, как обычно, шел по дороге к небольшой лачуге без окон, с запертой на замок дверью к своему грязному, грязному, одетому в тряпье отцу, который царапал стены своей тюрьмы, пока его пальцы не начинали кровоточить, и хныкал как ребенок в резком ярком дневном свете.

Я до сих пор помню, как стоял там, глядя на него, и твердый, горячий вес руки матери на моем плече, чтобы не дать мне бежать к нему или далеко от него. Должно быть, мне было лет пять, возможно шесть, я был достаточно взрослым, чтобы знать, как не выдать любой признак горя или слабости. В моей семье горе выбивалось пощечинами и ударами до тех пор, пока не перестанешь плакать. Слабость истреблялась гораздо худшим способом.

Я не помню, что она сказала мне в первый визит, но помню, что происходило на протяжении многих лет… эта дорога, размыкание цепи, ее грохот, крики за дверью, потом она открывалась, чтобы показать жалкого монстра внутри.

Когда мне было десять, визиты прекратились, но только потому, что в тот последний раз дверь распахнулась, чтобы показать моего мертвого отца в углу хижины, который свернулся в клубок. Он был похож на восковую куклу или что-то, что откопали в болотах, раскопали после тысячи лет безмолвного заточения.

Он не был заморен голодом. Его срок истек немного раньше, чему никто особо не удивился. Он был похоронен в спешке, с достойными обрядами, но с несколькими скорбящими.

Моя мать присутствовала на похоронах, но только потому, как я думал, что ее там ожидали увидеть. Я не могу сказать, что чувствовал себя как-то иначе.

После похорон, она отвела меня в сторону и свирепо посмотрела. Мы во многом были похожи, моя мать и я, но глаза у нее были карие, а у меня были очень темные, почти черные. Их я унаследовал от моего отца.

— Мирнин, — сказала она. — Мне поступило предложение взять тебя в ученики. Я приму его, так как будет одним ртом меньше, чтобы прокормить. Ты отправляешься в путь утром. Попрощайся со своими сестрам.

Моих сестер и меня объединяло не многое, кроме крыши над головой, но я попрощался, как мне и сказали, обменялся любезными холодными поцелуями и лгал о том, как буду скучать по ним. Ничто из этого не было моим выбором… ни моя семья, ни мое обучение. Моя мать почувствует облегчение, избавившись от меня, я знал это. Я видел это по ее лицу. Дело было не только в том, что она хотела иметь меньше детей, а в том, что она боялась меня.

Она боялась, что я был похож на своего отца.

Я не боялся этого. Я боялся, что на самом деле буду гораздо, гораздо хуже.

***

Утром раздался стук в дверь нашего небольшого дома задолго до рассвета. Мы были сельскими жителями, привыкли вставать рано, но это было слишком рано даже для нас. Моя мать была заспанной и грубой, когда она натянула одеяло на плечи и пошла посмотреть, кто это был. Она вернулась проснувшейся и выглядела более, чем напуганной, села на мою маленькую кроватку, которая была немного отодвинута от кровати, в которой спали три мои сестры. — Пора, — сказала она. — Они пришли за тобой. Собирай вещи.

Моих вещей было едва достаточно, чтобы заполнить маленькую связку, но она пожертвовала частью сыра, и несколькими корками хлеба, и небольшим количеством ценного копченого мяса. Я не голодал бы, даже если бы мой новый учитель забыл бы покормить меня (поскольку я слышал, что они иногда так делали). Я поднялся без слов, обутый для путешествия и в свою шерстяную накидку. Мы были слишком бедны, чтобы позволить себе металлические булавки, поэтому я, как моя мать и сестры, застегнул ее на маленький деревянный крючок. Это была самая хорошая вещь, которая у меня имелась, шерстяная накидка, окрашенная в темно-зеленый как лес, в котором мы жили. Я думаю, что это был подарок от моего отца, когда я родился.

У двери мама остановила меня и положила руки мне на плечи. Я посмотрел на нее и увидел что-то в ее морщинистом, жестком лице, что меня озадачило. Это был страх, и… печаль. Она протянула ко мне руки и неуклюже обняла, а затем оттолкнула меня обратно на расстояние вытянутой руки. — Делай, как тебе говорят, мальчик, — сказала она, а затем толкнула меня на слабый серый предрассветный свет, к высокому человеку, сидящему на огромной черной лошади.

Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, отрезав всякую возможность побега, не то, чтобы было хоть какое-то укрытие с моей семьей. Я молча стоял, глядя выше, и выше, на человека на лошади в плаще с накинутым капюшоном. Я мог только предполагать о лице в тени, но было мало чего, что я мог разглядеть. Лошадь фыркнула облачком пара на холодном воздухе и забила копытом, словно не терпелось уйти.