Полуночный лихач
Шрифт:
– …
– Как не вызывали? Ты же сам сказал, что это квартира 252!
– Сказка про белого бычка, – пробормотал один из молодых людей, который с интересом прислушивался к витиеватым выражениям, то и дело слетавшим с уст доктора.
– Расшумелись не по делу! – буркнул его напарник и, потеряв наконец терпение, в два прыжка взлетел по лестнице.
– Хорошо, ты мне скажи: это дом 17?
– …
– Квартира 252?
– …
– Ну ты видишь? Как же ты говоришь, что не вызывали «Скорую»?
Оставшийся внизу молодой человек недоумевающе пожал плечами. Его грозный товарищ почему-то не пресек скандал, а словно бы с интересом внимал ему.
Юноша покосился на железную дверь, составлявшую предмет его неусыпных забот, и покачал головой: как бы шум не достиг чутких ушей великого человека! Поэтому он решил составить группу поддержки своему напарнику и в два таких же проворных прыжка взлетел по ступенькам.
– Номер два! – тихонько констатировал Николай, подхватывая бесчувственное тело, в то время как фельдшер Паша Вторушин по прозвищу Палкин с видимым сожалением оглянулся: не будет ли еще визитера, о которого можно руку правую потешить?
Разорявшийся у двери с цифрой 252 Вениамин Белинский мгновенно успокоился, буркнул что-то вроде извинения и, проворно подбежав к санитарам, выдернул из кармана халата довольно большой шприц, иглу которого он с маху вонзил в предплечье бесчувственного молодого человека.
– Ничего, – утешил он кого-то, – ну что сделается такому громиле с десяти миллиграммов реланиума? Поспит маленько, отдохнет…
– Товарищу оставь, – сказал Николай, стаскивая куртку с плеча первого ушибленного. – Вот тебе сфера деятельности. Коли давай.
Веня извлек шприц из одного предплечья и повернулся к другому «пациенту».
– Между прочим, налицо полная антисанитария, – брезгливо шепнул он. – Если у этого мальчика СПИД, я за последствия не отвечаю.
– Ничего, бог простит, – хладнокровно ответил Николай, поудобнее укладывая бесчувственные головы на ступеньках. – Двинули дальше?
– Ага, – согласился Белинский, а Палкин молча кивнул.
«Двигали», впрочем, недолго: спустились на шестой этаж, приблизились к заветной железной двери, отделяющей двухквартирный тамбур от общего коридора, и мгновение постояли, прислушиваясь.
И за дверью, и вообще кругом было тихо, поэтому Николай, глубоко вздохнув, вонзил палец в кнопку звонка.
Наступила довольно длинная пауза, но вот наконец раздалось щелканье замка, потом шарканье ног, а потом дребезжащий старушечий голос вопросил:
– Кто там?
– «Скорая»! – провозгласил Веня Белинский волшебное слово, однако не тем противным голосом, которым скандалил незадолго до этого, а совсем другим – внушительным, убедительным, весомым.
Дверь открылась, и на пороге возникла крошечная сморщенная старушка, которая взирала на трех высоченных молодцев снизу вверх, закидывая голову и восхищенно щурясь.
– Ой, сыночки! – сказала она, всплеснув ручонками. – Ошиблись вы. Я никого не вызывала.
– Да что такое! – возмущенно воскликнул Веня Белинский. – Что за шутки? Диспетчер гоняет нас по всему дому, как мальчиков. Я отказываюсь работать в таких условиях!
– Да успокойся ты, – с досадой сказал Николай. – Разве бабушка виновата, если наш «Курьер» что-то там напутал? Извините, у вас есть телефон?
– А как же. Я, чай, ветеран труда, почетная пенсионерка, участница ВОВ.
– Это потрясающе! – блеснул улыбкой Веня. – Вы не разрешите нам связаться с диспетчерской, чтобы уточнить, кто же все-таки вызывал «Скорую»?
– Проходите! – радушно махнула старушка. – Только раз уж вы ко мне взошли, то просто так не уйдете: померьте-ка мне давление, хорошо?
– С удовольствием, – шагнул вперед Веня Белинский, на ходу открывая чемоданчик. – Садитесь поудобнее.
Когда манжетка захлестнула сухонькую ручонку старухи, та с восторгом закрыла глаза, полностью отдаваясь блаженству тонометрии.
Николай шагнул к телефону, снял трубку и набрал номер собственной квартиры. Послушал безответные гудки, угрюмо кивнул, отрешаясь от последней надежды, а потом сказал:
– Алло, «Курьер»? Уточните-ка адресок для 508-й машины. Куда вы нас, к черту, заслали в этих Печерах? Тут вот бабушка уверяет, что не вызывали никого. Квартира? 248-я, ну какая же еще? Шестой этаж, дом 17… Что? Не 248-я, а 249-я? Ну, ребята, надо яснее говорить, а не кашу жевать, когда адрес больного сообщаешь!
Швырнул трубку, повернулся – просто-таки воплощенное возмущение:
– Извините, что потревожили, бабушка. Оказывается, нас вызывали в 249-ю квартиру, к вашим соседям.
– В 249-ю?! – ахнула старушка, оправляя рукавчик халата. – Это к кому же? Неужели у Татьяны снова сердце прихватило? Ой, пойдемте скорее, я ей сама позвоню.
И не успели заблудившиеся врачи глазом моргнуть, она вылетела из комнаты легче сухого листка, подхваченного ветром, а в следующее мгновение из коридора донеслось дребезжанье ее встревоженного голоска:
– Татьяна, открывай! Это я, баба Надя! Открывай, не стой, говорят тебе!
Трое врачей вылетели следом. Бабка, неуправляемая, как тайфун, чуть не оказала им очень плохую услугу. Слава богу, информация о «Скорой» почему-то застряла на кончике проворного, будто помело, старческого языка!
Белинский и Палкин сомкнулись своими широкими плечами, и под прикрытием этих спин Николай выхватил из кармана загодя приготовленный ком ваты, ампулу с хлорэтилом, обломил кончик…
Обитая кожзамом дверь без номера приоткрылась, и в ней показалось сонное, пухлое женское лицо. В то же мгновение Палкин сильно толкнул дверь и влетел в квартиру, отшвырнув хозяйку в глубину прихожей. Проскочивший следом Николай прижал женщину к стене и вдавил в ее лицо ватный ком, а Палкин в это время своей широкой спиной прикрывал его манипуляции от взоров любопытной соседки.