Полуночный лихач
Шрифт:
Плакать? С чего бы это? Ах да! По бедной Ниночке.
Инна зло дернула углом рта. Не хватало еще! Достаточно того, что Инна больше года терпела ее пребывание в одной постели с Антоном. Это она, она была истинной женой Антона, а Нинка – только временной любовницей, Ритуля же вообще отошла в область преданий. Но хоть Инна была уверена, что Антон не станет шибко усердствовать в исполнении супружеских обязанностей, все равно: стоило представить, как неумелые Нинкины ручонки тянутся к тому, что всегда принадлежало только ей, одной ей… Ну почему, ну почему судьба распорядилась так погано, что именно без этой простодыры Нинки они никак не могли обойтись?!
– А кто вам сообщил, Константин Сергеевич? Наверное, Антон?
– Нет, Антон по-прежнему не удостоил меня ни единым звонком.
– Не сердитесь на него. Вы просто не представляете, в каком он состоянии. Ведь он после сотрясения мозга практически ничего не помнит, даже… – Она опять вовремя прикусила язычок, ухитрилась не брякнуть: «Даже меня не помнит!» – Даже Лапку, даже Нину толком не помнит. Гибель жены воспринимает как-то отстраненно, по-моему, он еще не был в морге, я ведь сама опознавала… ну, в общем, мне пришлось…
– Да. Я знаю. Мне сказали.
– Кто?
– Милиция, кто еще? И патологоанатом, с которым я сегодня беседовал в морге.
– Вы там были?!
– А что прикажешь делать? – резко спросил Бармин. – Скоро девять дней отводить надо, а Ниночка еще и не похоронена. Это же… я просто не знаю, что такое! Даже в том состоянии, в каком находится Антон, он мог бы позаботиться о погребении жены, хотя бы формально проявить человечность! Ладно, бог ему судья. Я все это беру на себя. Похороны послезавтра, я тебе официально объявляю. Надеюсь, ты почтишь нас своим присутствием? Нине это было бы приятно.
Инна благоразумно оставила свое особое мнение при себе.
– Конечно. Конечно! Боже мой, что вы обо мне думаете, Константин Сергеевич…
– Да мне сейчас вообще не до размышлений о тебе, – сказал он с отвратительной откровенностью, и в голосе его прозвучала сварливая нотка. – Однако нужен твой совет. Как ты знаешь, у нашей семьи на кладбище в Марьиной роще есть свой участок. Там лежат Ниночкины мама и отец, а также ее бабушка Евгения Ивановна, моя покойная супруга. Увы, участок маловат, осталось узехонькое пространство, на полмогилки… Я там сегодня был – и загоревал, увидев это убожество. Однако рядом есть такой пятачок метра в три, не больше, и если его присоединить к нашему, на нем можно было бы и Ниночку упокоить, и меня уложить, когда срок придет.
Инна булькнула что-то неопределенное.
– Да… – Бармин тяжело вздохнул. – Помню, когда жену хоронил, думал: неладно это, она ведь моложе меня была, а ушла раньше. Потом дочку с зятем провожал, ну, думал, опять несправедлива судьба. Надеялся, Ниночка меня хоронить будет, а вышло-то…
– Судьба! – изрекла Инна, чувствуя себя совершенно по-дурацки.
– Судьба! – веско согласился Бармин. – Так вот, просьба у меня к тебе, Инна. Не могла бы ты завтра побывать со мной на кладбище и посмотреть на этот участок? Не зря ли я все это затеял? Тот пятачок вроде бы как в низинке, сыровато там… Может, уж лучше взять новый надел, ну что нам тесниться, будто в коммуналке? Какое, если уж на то пошло, имеет значение, кто в каком конце кладбища лежит, ведь это тлен и прах… Придешь, Инна?
В голове замельтешили десятки, сотни отговорок – приличных, убедительных, просто неотразимых, – но ни одну из них нельзя было пустить в ход. Нужно поддерживать хорошие отношения со стариком! С ним нельзя, ни в коем случае нельзя ссориться. Какая она была дура, что больше не звонила ему, что увлеклась выяснением отношений с Антоном! Как бы сейчас все ни растрескалось между ними, это наладится, рано или поздно Антон вспомнит и ее, и все остальное, все само собой встанет на свои места, а вот Бармина надо держать на коротком поводке.
– Конечно, Константин Сергеевич! Я с удово… – О-о, дьявольщина! Откусить язык, что ли? – Я обязательно приду. Где мы встретимся? Во сколько? В городе где-нибудь? А может быть, мне за вами приехать в Карабасиху? Хотя… у меня же машину угнали, представляете?
– Кошмар. – Ледяная ирония в его голосе – не послышалась ли она Инне? – Ну это просто кошмар! Разумеется, до города я доберусь сам. С Лапкой посидит соседка, я уже договорился. Встретимся завтра в Марьиной роще в одиннадцать утра. Тебе это удобно?
– Да, разумеется, во сколько скажете. Где именно?
– У бокового входа, внизу. Знаешь, недалеко от интерната?
– Хорошо.
– Инна, у меня к тебе еще одна просьба… – Голос Бармина звучал устало, беспомощно. Какая там, к черту, ирония?! Он еле дышит!
– Все, что угодно.
– Позвони Антону, передай ему мою просьбу. Я не могу.
– Антону? Да, но…
– Инна, очень тебя прошу. Я постараюсь найти силы встретиться с ним завтра, но сейчас не могу даже голоса его слышать. Ведь если бы не он, Ниночка была бы жива, ты понимаешь?!
– Да, да, хорошо, я все сделаю. Пожалуйста, не надо волноваться, Константин Сергеевич! Вы должны поберечь себя, это нужно Лапке, мне, нам всем!
– Ох, Инна, знала бы ты, что у меня сейчас на сердце… Впрочем, ладно. Так ты позвонишь Дебрскому?
– Позвоню.
– Тогда до завтра.
– До завтра, Константин Сергеевич. Берегите себя…
Инна постояла около телефона, поглаживая левую ладонь, в которую ногти впились так, что оставили на мякоти красные полукружья. Потом походила по квартире, подышала глубоко – и, уже немножко успокоившись, вернулась в прихожую. Набрала номер, и пока ждала – долго, очень долго! – это хрупкое спокойствие разлетелось, как первый ледок под неосторожными шагами.
– Алло?
(Да это слово – просто символ нынешнего вечера!)
– Антон, это я.
– Привет. А я думал, ты меня совсем забросила.
– Пока нет, как видишь.
Надо надеяться, ее слова прозвучали достаточно равнодушно. Ничего, ничего! Пусть Антон еще немножко подергается в одиночестве и темноте своего беспамятства!
– Я уж собрался тебе позвонить, кое-что уточнить. Как найти в Карабасихе дом Нининого деда?
– Что?!
– Что слышишь. Я не перепутал – это местечко называется дивным словом Карабасиха?