Полуночный лихач
Шрифт:
Инна в принципе любила кладбища. Смерть никогда не приводила ее в священный ужас, мысли о неизбежности конца и земной символ этого конца – могилы – не бросали ее в дрожь, а навевали особое настроение. Имей Инна побольше свободного времени, она почаще бывала бы на кладбище, и не для того, чтобы проникнуться элегической печалью, а чтобы в очередной раз зарядиться мрачноватой энергетикой этого места, которое только слабаков приводит в уныние, а на самом деле так и пышет жизнеутверждающей силой.
Однако сейчас ей почему-то никак не удавалось настроиться на нужную волну. Более того – возникло ощущение, будто никогда в жизни она не совершала более чудовищной ошибки, чем сейчас, когда притащилась, «добрая подружка», выбирать для Ниночки могилку.
Но повернуться и дать деру, чего ей хотелось больше всего на свете, было решительно невозможно. Бармин ей этого никогда не простит, а ссориться с ним было нельзя ни в коем случае. Поэтому Инна, поеживаясь, унимая внутреннюю и внешнюю дрожь, бросала беглые взгляды на довольно-таки ухоженные надгробия Барминых – Крашенинниковых, на оградку, которую, строго говоря, тоже не мешало бы покрасить, на три ямы, выкопанные совсем рядом с этой оградой, да так небрежно, что рыжие кучи раскисшей глины портили весь вид…
Бармин, ссутулясь и сразу став меньше ростом, подошел к памятникам, меланхолично смотрел на лица покойной жены и дочери и как бы не собирался отрываться от этого занятия.
– Погодите-ка, Константин Сергеевич, – сказала Инна, чувствуя, что молчание затягивается и становится просто неприличным. – Где же вы тут место нашли оградку расширить? С трех сторон все вплотную, да и здесь уже кто-то намерен пристроиться, вдобавок сразу трое, видите?
– Где? – рассеянно оглянулся Константин Сергеевич. – А, это… Ничего, Инночка, не беспокойся, это я велел выкопать. Заранее, чтобы местечко занять. Вот тут Ниночку можно будет упокоить, поближе к ее маме. Здесь я когда-нибудь лягу. Ну а тут Антона положим, правда?
Инна даже покачнулась. Испуганно уставилась на Бармина.
«Спятил?!»
Лица его не было видно, он обирал сухие листья с надгробий и бормотал, бормотал себе под нос, однако в гробовой тишине этого места отчетливо было слышно каждое слово:
– Антон, тебе как, с краешку не будет дуть? Или предпочтешь лежать в серединке? Мне-то, собственно, все равно, я ведь и сейчас живу на отшибе, так что и тут могу на отшибе прилечь…
– Заткнись! – вдруг прошипел Антон. – Что ты из себя безумную Офелию корчишь? «Возьмите розмарин, это для памяти…» Для памяти, да?! Говори, что ты задумал!
Он угрожающе шагнул к Бармину, который выпрямился и бестрепетно смотрел в искаженное лицо Дебрского. Вдруг холодный взгляд старика переместился в сторону, и Инна услышала шелест сухих листьев под чьими-то торопливыми шагами. Бармин улыбнулся – так ласково, с таким облегчением, что лицо его как бы вмиг помолодело.
Инна оглянулась – и ее качнуло в сторону, пришлось ухватиться за оградку, чтобы удержаться на ногах.
К ним приближалась высокая женщина в тяжелой черной куртке и джинсах. Ветерок перебирал ее короткие русые волосы, и она поеживалась, мельком поглядывая на осенний кладбищенский неуют: то ли зябла, то ли место ее последнего земного пристанища ей категорически не нравилось… Наконец она остановилась, тяжело вздохнула и взглянула прямо на Инну холодноватыми серыми глазами.
– Привет, – сказала она буднично, однако Инна уже не слышала этих слов: мгновенно потеряв сознание, она сползла на груду развороченной глины, пачкая в ней свое прелестное золотистое пальто.
– Здравствуй, Антон, – повернулась к мужу Нина, и по лицу Дебрского скользнула кривая усмешка:
– Привет, дорогая Ниночка. Кстати, как я тебя раньше называл? Нинуля? Нинок? Или, к примеру, Нинель?
Ее прямые, очень черные брови изумленно дрогнули, в глазах проскользнула тревога.
– А что? – с издевкой проговорил Дебрский. – Предполагалось, что я тоже грянусь в бесчувствии? Ну, ребята… – Он развел руками. – Может, я поступил некорректно, не поставив вас в известность заранее, в письменной форме, однако вот уже сутки миновали, как я отчетливо вспомнил, что моя жена вовсе не превратилась в обугленный скелет, как принято считать. Интересная история, правда? Я даже собирался вчера навестить своего престарелого родственника, задать ему пару наводящих вопросов, однако он сам назначил эту встречу на смиренном кладбище. – Он хмыкнул. – Ну, ребята… Какая-то все это дешевка, вам не кажется? Вдобавок опасная дешевка!
– Отчего же? – спокойно спросил Константин Сергеевич, и Дебрский поразился глубине презрения, прозвучавшего в его голосе.
Конечно, старик был в игре с самого начала. Он все знал!
– Отчего? Ну, мало ли! Может быть, с памятью моей и не все в порядке, но мышцы, слава богу… И если я в самом деле рассержусь – что вы сможете против меня, старик, женщина?
– Молодец на овец, что ли? А если против молодца, то как оно будет? – негромко проговорил кто-то за спиной, и Антон обернулся так же резко, как раньше, до обморока, Инна, и так же вынужден был ухватиться за оградку, чтобы не поскользнуться и не упасть.
Перед ним стояли двое мужчин. Один, удививший Дебрского своим изможденным лицом, был явно незнакомый, лысоватый, очень худой, в длинном кожаном пальто и с непокрытой головой. Он с брезгливым выражением вытирал газеткой запачканные серебрянкой пальцы.
Антон покосился в сторону. Около той могилки, где несколько минут назад работали маляры, было пусто.
Дебрский мрачно кивнул. Недаром красильщики сразу показались ему подозрительными!
В то время второй человек, широко ступая по сырой траве, приблизился к Нине. Краем глаза Антон поймал ее мимолетную улыбку, обращенную к незнакомцу, и взглянул на него с чувством ревности, изумившей самого Дебрского. И тут же растерянно воскликнул:
– Вот те на! Сибирцев! А вы-то здесь каким боком? Недаром я сразу подумал, что вы в заговоре! То есть вы с самого начала все знали и в больнице сознательно морочили мне голову? А Федор Иванович тоже в деле?
Сибирцев слегка покачал головой.
– Ну слава богу! – обрадовался Дебрский. – Хоть один порядочный человек остался. Надо полагать, Инна тоже пребывала в убеждении, что ее подружку скоро закопают, иначе она не брякнулась бы столь непосредственно в самую грязюку, выбрала бы для обморока местечко посуше, поэстетичнее. А вы кто такой? Вы с ними – или рядом постоять пришли?