Полуостров сокровищ
Шрифт:
— Да целы, целы, что им сделается… — ворона, откопав в песке какую-то дрянь, уже трепала её клювом.
— А в городе что творится?
— Всё хорошо, прекрасная маркиза. Народ взбунтовался, бояре бежали, власть перешла к военному правительству. О, почти целый пирожок!
Олег вдруг как-то сдулся. Плечи его поникли, глаза запали, а кончики усов опустились. Он сел на песок и уткнул голову в руки.
— Я должен был это предвидеть, — сказал воевода глухо. — Батя еще Игорю всю плешь проел… Ну, о том, что нельзя отдавать власть в руки Маммоны.
— Маммона —
— О, я знашь, — кивнул Сигурд. — Наша карга так же речет. Не можно, чтобы в жилах вместо крови золото булькало…
— Когда народ окружил высотку и полез за золотом, боярам ничего не оставалось, как бежать.
— А Сварог? — спросил Олег.
— Дал сутки. На грабеж и разгул. А в остальном, прекрасная маркиза…
— Ты говорила, нас два дня не было, — перебил Олег.
— А на второй день, — она покосилась на нас и отскочила подальше, — Он отдыхал. Вывел патрули, на площади танки поставил… Ну, и виселицу, конечно. Какое ж народное гулянье без виселицы?
…Пока мы с Олегом шли к центру, Гамаюн летала над головами и вещала:
— Когда люди пошли на приступ, Сварог приказал дружине не вмешиваться. «Они не возьмут больше, чем им уже должны». Когда взломали ворота Монетного двора, на улицу в буквальном смысле потекли золотые реки… Да, к слову: «Молот Дьюрина» принял горячее участие в путче, — добавила птица.
— Викинги пошли на баррикады? — переспросил Олег.
— А чего удивляться? Они же за любой кипишь, кроме голодовки. Как услыхали, что золото можно из канавы прямо ковшом черпать, соскочили со своего траулера и всем скопом ринулись помогать восстанавливать справедливость. Ну, а в остальном, прекрасная маркиза…
— Но почему бояре сбежали? У них же охрана, маги, в конце концов…
— Не надо было детей под джипы бросать. Но в остальном, прекрасная…
— Погоди, каких детей? Ты что несешь?
— Один из бояр во время паники сбил ребенка.
— А с чего паника-то началась?
— Так Жадина замочили. Прямо в сортире, ей богу не вру. А в остальном…
— Убили финдиректора? — быстро переспросил Олег. — Кто?
— Кабы знать… Половина думает на Душегубца, другая — на самих бояр. Кое-кто, мол, устраняет конкурентов… С этого путч и начался: не остановить гнев народный, за детушек своих, за кровиночек…
— Дальше рассказывай!
— Нагрузившись золотом, народ решил линчевать бояр — а что, виселицу зря строили? Те — ноги в руки и айда. Нагрузили вертолеты… Да только жадность фраера сгубила: один даже в воздух подняться не смог, так и опрокинулся на крышу вверх колесами. Это его уже потом подожгли, когда выпотрошили…
— Гамаюн. Ближе к делу.
— В порту как раз «Король Георг» стоял, так они на него и перепорхнули. Выпросили политическое убежище у английского посланника, за мешок золота… Теперь в Европу подадутся, из тамошнего народа кровь пить станут. Так что Сварог-батюшка власть вовсе не захватывал, а взял то, что плохо лежало. А в остальном…
— А что маги? — перебил я.
— Маги… — Гамаюн как-то замялась. — Да, собственно, никак. Сначала встали на защиту башни — зарплату им, в отличие от докеров, выплачивали исправно. Окружили её силовым кольцом… Но потом почему-то разбежались.
— Папаня вмешался? — хмуро спросил Олег.
— Через дружину. Точнее, через патрульных. Они с магами долго щи одним лаптем хлебали… Этим воевода и воспользовался. Надавил на одних, чтобы повлиять на других. А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо!
Олег выругался. Отвернувшись, он остановился, и задрав голову, стал смотреть в белесое небо. Там, на почти неразличимой высоте, медленно летела стая птиц. С земли не было видно, что это за птицы, различались только черные крестики, идущие друг за другом.
Улица, ведущая к площади, была пуста. Стояла тишина, но призрак тревоги витал в воздухе. Среди бела дня закрытые ставни, крепко запертые двери — в их неподвижном безмолвии чувствовалась настороженная готовность. Миг — и ощетинятся стволами…
Я потряс головой. Возможно, ничего такого и нет, просто беспорядок. Поваленная скамейка, большая ветка дуба, упавшая на дорогу, и никем не убранная, машина с разбитыми стеклами, кривобоко притулившаяся у обочины… И мусор. Груды мусора — я такого здесь еще не видел. Пустые коробки, упаковочный пенопласт, гоняемый ветром вместо сухой листвы, хрустящее под ногами стекло, какое-то тряпье, наваленное под забором… Поравнявшись с этой бесформенной кучей, я остановился. Сердце подпрыгнуло и провалилось куда-то в желудок. Никакой это не мусор — в тени забора лежал мертвый человек. Лица я не видел, но зато видел глубокую вдавленную рану на затылке. Кровь давно засохла, над ней деловито жужжали крупные зеленые мухи…
— Это не последний труп, который мы сегодня увидим, — я не заметил, как подошел Олег. — Так уж повелось… — не договорив, он пошел дальше.
Чуть приоткрыв завесу, я извлек из Нави огненного мотылька. Посадив на ладонь, подул на него, давая разгореться, и направил к погибшему. Магическое пламя перескочило на тело, разрослось, вспыхнуло, и погасло, оставив только хрупкие очертания пепельной фигуры. Чешуйки пепла тут же подхватил ветер.
Издалека доносился мерный глухой гомон, похожий на рев прибоя.
— Если переворот свершился, почему на площади до сих пор буянят? — спросил Олег Гамаюн, вновь вцепившуюся в моё плечо.
— А кто сказал, что буянят? Митингуют. Вот, как утречком зенки залили, так и митингуют. Решают, кого бы повесить…
— Мой отец — не злой человек, — Олег говорил, резко отмахивая рукой. В пятнистом десантном комбезе, с всклокоченной бородой и волосами и перемазанным лицом, он был похож на Че Гевару со старинных плакатов. — Отец любит Мангазею. И хочет для неё только самого лучшего. Только лучшего — как ОН это понимает.