Полуостров Сталинград
Шрифт:
(Островецкий район, Гродненская область)
— Привет, Прохор! — в окоп сыпятся бойцы.
— Здрасте… — бурчит неохотно невеликого роста, но кряжистый снайпер. Отвлекают тут всякие…
И чего эти умники-командиры понавыдумывали! Дежурный взвод выдерживает артналёт, отражает первую атаку и отходит на резервные позиции. Так доотходишься, что отходить некуда будет. Что-то он тогда и буркнул недовольно и непроизвольно. А командир услышал и отбрил:
— Да, до самого Берлина отступать будем, если чо…
Спустя секунду взвод начал
Что-то там командир про новую тактику объяснял, Прохор пропускал мимо ушей. Вы — командиры, вы и думайте, а наше дело солдатское — приказы исполнять. Что-то в голову всё-таки зашло. Взвод вместо роты в окопах для того, чтоб потерь меньше было от артподготовки. Так вон они идут! Без всякой артподготовки прут пять танков, и фигурки серые за ними мелькают. Вот и приходится остальной роте возвращаться. Прохор всматривается в прицел, нет, далековато пока. Фрицы пошли в атаку, выйдя из-под деревьев небольшого леска. Им надо пройти низинку, пологую, почти невидную и такой же, заметный только при беге с грузом, подъём к позициям роты.
Справа от Прохора щёлкает выстрел.
— Без команды не стрелять! — это командир возмущается.
— Санёк, у тебя что, лишние патроны завелись? Так ты лучше мне отдай. Толку будет больше, — бурчит Прохор.
Обсажен Саньками, как мухами. И справа и слева, оба Сашки. И что характерно, как-то они отличают, к кому он обращается. Хотя бывает, даже не видят его, как сейчас. Каждый в своём отнорке. Мистика, неведомая науке. Щас-то понятно, тот, кто выстрелил, тому он и говорит. Но бывает, заговорит с одним, когда оба рядом, и откликается безошибочно тот, кто ему нужен.
Ембическая сила! Только собирался нажать спуск! Почти синхронно бахают две сорокопятки, и выбранный в качестве первой мишени солдат ныряет в траву. Атакующие уже пересекают русло высохшего ручья, так что теперь вымахавшая в полный рост отава* (трава, выросшая на месте уже скошенной) хорошо прячет залёгшую пехоту.
Ого! От этих мелких пушчонок есть толк. Один танк по инерции заворачивает боком, — всегда так с ними, когда гусеницу на ходу рвут, — сорокопятки начинают азартно лаять. И вдруг танк начинает дымить и взрывается с треском разрываемой ткани. Башню откидывает набок.
— Боекомплект рванул! — восторгается Санёк справа. Который торопыжка.
Сорокопятки сумели пробить боковую броню. Помню, нам показывали во время обучения. У тройки есть на корпусе за гусеницами лючок и в башне есть. И броня там слабее. В один такой люк артиллеристы и попали.
Вот теперь нам становится туго. Танки начинают лупить по нашим позициям. Хорошо, что пушки в полусотне метров от меня. Вторая пара до сих пор молчащих пушек под шумок ссаживает гусеницу ещё с одного танка. И тут же замолкает. Засекут их фрицы или нет? Второй танк уже не разворачивается, он стоял.
Наконец-то моя работа начинается. Фрицы возобновляют атаку. Разутый танк поддерживает своих огнём. Привычно ловлю в прицел фигуру в дымном тумане, жму спуск. Вроде падает. Ищу другого. Выстрел. Третий. Пора менять позицию. Вряд ли меня застукают, но как привык, так и работаю. И так засиделся. Больше двух выстрелов с одной позиции делать нельзя. При снайперской дуэли больше одного. А я уже три раза пальнул.
Саньки палят в белый свет, как в копеечку. Встал ближе к правому. Тот обращает довольное лицо…
— Пригнись, дурачина! — дёргаю его вниз за ворот. И как раз над нами пули свистят. У танков не только пушки есть.
— Троих точно завалил! — взахлеб похваляется Санёк, светясь всеми конопушками и лазурно-голубыми глазами.
— А теперь хлеборезку себе завали… — проверяю его винтовку, — никого ты не завалил, дубина стоеросовая. У тебя прицел на сто метров…
Выставляю на четыреста, потом поправляюсь. Уже меньше, а пока ещё стрелять начнёт, так что ставлю на триста.
— Санёк!!! — ору второму. — Поставь прицел на триста.
Стрельба слева прекращается. Ещё один дуболом! Все Саньки в мире выточены из дерева? А як же Александр Пушкин и тёзка его Македонский?
Успеваю ещё два раза сменить позицию и уложить пару фрицев, когда начинается какой-то ужас.
— Стой! Куда?! — хватаю Санька, того что слева, дёргаю за ремень назад. Как-то совсем без сопротивления он валится прямо на меня. В щёку плещет горячим.
Секунду назад, светя на меня побелевшими зенками, проорал что-то про танки и рванул из окопа. Сам хотел, если честно, но когда увидел со стороны дурака, каким сам чуть не стал, опомнился.
Это не танки. Это артподготовка, которую фрицы затеяли только сейчас. Танки нас тоже полируют, но на такой кошмарный ураган они не способны. Нас будто из шланга поливают, и каждая капля — снаряд или мина.
Надо бежать отсюда! — рвётся изнутри животный ужас. Видел такое в глазах скотины, что сообразительнее, что понимает, её забивать ведут.
Сидеть!!! — командуют остатки разума, которые тают, как снег под тёплым дождём. Сижу и натурально трясусь в своём отнорке. Утешаю себя тем, что дрожу не от страха, трясучка от земли передаётся. Окопы наши затягивает дымом и пылью, которую рвут и сгущают всё новые и новые разрывы.
Что-то меняется. Гул, пробивающийся сквозь ладони, прижатые к ушам, усиливается, но… так это наши! Фрицы лупят по нам, наши пушкари по ним! Как-то на душе сразу становится легче.
Через полчаса.
Тащу контуженного Санька-торопыжку. Вспотел бы сам, если б сверху не лило. Повезло парню, отключился от близкого, прямо в окопе, разрыва и провалялся в своём отнорке весь артобстрел. А то бы выскочил, как тёзка, под осколки и пули. От второго Саньки, которому шею подрезало, забрал документы и винтовку.