Полусвет
Шрифт:
— С Маринкой, — сказал Мишка и вновь приложился к горлышку, а я на автомате кивнула, — звонила. Спрашивают про тебя.
— Передавай им привет, — улыбнулась я чувствуя, как внутри нарастает комок, — соскучилась я по мелким.
— Угу, — пробурчал Мишка и зажмурился, — они тоже.
Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать боль, исходящую от Мишки. И я как-то внезапно осознала — ему тоже было тяжело. Новая цель, новая идея. То, что заставляло его жить и двигаться дальше внезапно восстало против него.
В нем не было ненависти ко мне.
Он смотрел на меня,
Он чувствовал тоже самое.
— Ты вообще, — об обвел взглядом мою камеру и кивнул на пустые пакеты, — ну, ты поняла.
— Бывало и хуже, — усмехнулась я, а Мишка напрягся, — ты сам как думаешь?
— Ну да, — пробормотал он и сделал новый глоток, — черт, Кузнечик. Эта сучья жизнь…
Он не договорил. В его пьяных глазах на мгновение промелькнули слезы. Он отвернулся быстро и высморкался прямо на пол. Смачно харкнув на пол, Мишка снова повернулся ко мне.
— Он тебя вытащит, — кивнул своим мыслям Мишка, — точно тебе говорю. Ты там детей только не бросай. Маринка — это одно, а ты им почти как мать родная. Сиротами останутся, когда твой гаденыш тут все разворотит.
— Выпусти меня, — осторожно начала я и медленно двинулась к решетке, — послушай. Всегда можно все исправить. Ты видел, на что я способна, а нас здесь много. Вернешься домой, к детям. Я не обижаюсь ни на что. Кому, как не мне понять, что значит ослепнуть от своей боли. Мишка, ты же мне как брат.
— Их слишком много, — пробормотал Мишка и приложился к бутылке, — они сразу поймут. Прости, Кузнечик, но я не герой. Может они от Вагнера меня и защитят, а ты выберешься. Но так рисковать.
Шестеренки в моей голове крутились с невероятной скоростью. Я была уже почти у решетки.
— Послушай. Вагнер тебя не тронет, если я попрошу. Дай мне ключи. Я выберусь, запру тебя здесь. Освобожу всех пленных. Вместе мы выберемся. Твои даже ничего не поймут. А потом я вернусь за тобой с поддержкой. Миш, все будет хорошо, я тебе обещаю.
— Не могу я, — Мишка подскочил на ноги, отдаляясь от решетки, — понимаешь? Ты, они все, — он махнул рукой с бутылкой, обводя все вокруг, — вампиры твои. Вы все против природы. Ты против природы. Те мертвая, Кузнечик. Уже. Давно в земле должна лежать.
— Но я же не в земле, — я поднялась на ноги и вцепившись руками в решетки смотрела прямо в глаза своего друга, — Мишка, твои дети полюбили меня вот такой. Сумасшедшей, ненормальной. Тебя я вытаскивала уже такой. Ты меня другой и не знал никогда. Я не изменилась. Меня нужно лечить, понимаешь? Как и тебя. И всех здесь. Мы не опасны, если находимся под наблюдением.
Мишка молчал. Он пытался не смотреть в мою сторону, а я судорожно соображала Зацепить его за детей не получилось — он смирился с мыслью, что они приняли чудовище. Но для него существовало кое — что еще Изменившее его, разрушившее его.
Тоже самое, что и меня.
Только его война была между людьми.
Судорожно стянув вниз набежавшую вязкую слюну, я подалась вперед, лицом вжавшись в решетку.
— Вот там, посмотри, — я кивнула на клетку с Лео, — он — ветеран войны. Ты же знаешь что это — пережить войну? Пройти ее. Он прошел. Прошел и помог всем здесь сидящим обрести жизнь. А сейчас он лежит на земле потому что мы здесь не смогли найти общий язык. Разве это — естественно? Разве вот так правильно? Мишка. Он воевал за нас. За мир, — Мишка дернулся, а я вытащила руку через решетку и указала туда, где была Нина, — вот там. Тезка твоей дочери. Женщина, которая работала санитаркой на фронте, понимаешь? Она не делила никого на своих и чужих. Она пережила две войны и не одну революцию. Неужели вот так должна закончится ее жизнь? Здесь, в шахте?
Он уставился на клетку Нины. Мне было не заметно его лицо, но я видела, как посмотрела на него племенная женщина. Спокойно. С какой-то жалостью. Нина смотрела на него с таким достоинством, словно прямо сейчас ее клетка превратиться в мягкие перины и ее вынесут отсюда на руках. Она была выше всего этого и гораздо сильнее. Она ни на секунду не показала своей слабости, хоть и сидела скрючившись на полу.
— Миш, — он повернулся и зажмурился, — посмотри на меня. Я жизнь положила, пытаясь найти способ совместного существования вампиров и людей. Мой отец, моя семья. Дядя. Мы никогда и никого не хотели убивать.
— Ты сама говорила, что вампиры — чудовища, — выкрикнул Мишка, дернув рукой.
Вино, словно капли крови, выплеснулось, орошая камни.
Я с тревогой глянула туда, где висели камеры. Никаких шагов слышно не было, но я не сомневалась — скоро сюда придут. За нами наблюдали. Возможно это была его проверка. Возможно — попытка выведать у меня информацию. Но я видела Мишку насквозь. Он был искренен.
— Я была так же зла и потеряна, как и ты. Я сбилась с пути, но сейчас вижу его как никогда ясно. Мы все просто разные виды. Мы все имеем право на жизнь И нам нужно просто научиться жить в мире.
Последние слова я уже выкрикивала ему вслед. Мишка удалялся, крепко прижав ладони к ушам.
То, что все подходит к финалу, ощущается только в фильмах.
Сюжет развивается с удвоенной скоростью, все загадки начинают раскрываться а герои достигают логичной кульминации.
В жизни — ты понятия не имеешь, за каким поворотом тебя ожидает жопа еще большая, чем сейчас.
Новую дозу крови принесли нам всем часов через шесть после того, как Мишка исчез в конце тоннеля, унося с собой укоренившуюся надежду.
До него можно достучаться. Если будет время. Если он решится прийти еще раз.
Несмотря на свое состояние, Мишка дал очень важную подсказку и я ощущала чуть ли не благодарность к нему. Во первых, людей явно было больше, чем нас, раз ему было так сложно решиться. Эти люди нас боялись — два. Они посылали лишь тех, чьи лица и так были мне знакомы.
Из этого следовало кое-что еще. Меня они боялись особенно. Вернее того, кто за мной придет.
Вагнера ждали. И готовились к его появлению. Для них не имело значения — вампир, не мертвый, не живой. Все мы были для них мертвецы, не достойные жизни.