Полутораглазый стрелец

Лившиц Бенедикт Константинович

1909

4. ВТОРОЕ ЗАКАТНОЕ РОНДО

О сердце вечера, осеннего, как я, Пришедшая сказать, что умерли гобои За серою рекой, — немого, как ладья, В которой павшие закатные герои Уплыли медленно в подземные края! Ты все изранено: стальные лезвия — Ах, слишком ранние! — возникли над тобой и Моим — Офелии, — и кровь твоя — моя, О сердце вечера!.. Изнеможденное, темнеешь ты, лия Рубиновую смерть на гравий,

на левкои, За мною следуешь в безмолвные покои, И вспыхивает в них кровавая семья Забытых призраков, зловеще вопия О сердце вечера!

1909

5. ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ РОНДО

Печальный лик былой любви возник В моей душе: вечерняя неистовая Фантазия влечет меня в тайник Минувшего, и, тихо перелистывая Страница за страницею дневник, Я вновь, любовь, твой робкий ученик, Я вновь тебе подвластен, аметистовая Звезда любви, явившая на миг Печальный лик… И вновь легки неверные пути к Былому, в сад, где соловей, насвистывая, Узорит тишь, где занавесь батистовая Дрожит в окне и, при луне, в цветник Склоняется в простом венке гвоздик Печальный лик…

1909

6. НИМФОМАНИЧЕСКОЕ РОНДО

Больная девственностью, ты, Как призрак, бродишь в старом доме, Лелея скорбные цветы, Тобой взращенные в содоме Нимфоманической мечты. Когда влюбленные коты Хрипят в мучительной истоме, Ты ждешь вечерней темноты, Больная девственностью… Окно. Далекие кресты Пылают в предзакатном хроме… Ты все одна — и в доме, кроме Твоей, все комнаты пусты… Ты плачешь, заломив персты, Больная девственностью…

1909

7. В КАФЕ

Кафе. За полночь. Мы у столика — Еще чужие, но уже Познавшие, что есть символика Шагов по огненной меже. Цветы неведомые, ранние В тревожном бархате волос, Порочных взоров замирание, Полночных образов хаос, Боа, упавшее нечаянно, И за окном извивы тьмы — Все это сладкой тайной спаяно, И эту тайну знаем мы. Ты хочешь счастья? Так расстанемся Сейчас, под этот гул и звон, И мы с тобою не обманемся, Не разлюбив возможный сон.

1908

8. НА БУЛЬВАРЕ

Никого, кроме нас… Как пустынна аллея платановая! В эти серые дни на бульвар не приходит никто. Вот — одни, и молчим, безнадежно друг друга обманывая. Мы чужие совсем — в этих темных осенних пальто. Все аллеи как будто устелены шкурою тúгровою… Это — желтое кружево листьев на черной земле. Это — траур и скорбь. Я последнюю ставку проигрываю Подневольным

молчаньем — осенней серебряной мгле. Что ж, пора уходить?.. Улыбаясь, простимся с безумиями… Только как же сказать? — ведь осеннее слово — как сталь… Мы молчим. Мы сидим неподвижными, скорбными мумиями… Разве жаль?..

1908

9. БЕГЛЕЦЫ

Где-то радостно захлопали Крылья сильных журавлей, Затянулись дымкой тополи В глубине сырых аллей. Полны водами поемными Черноземные поля — Сиротливыми и темными Разбудила нас земля. Расцвела улыбкой случая, Тайной жизни и весны, Но не нам она, певучая: Мы порочны и больны. Нас, накрашенных, напудренных, Безобразит светоч дня — Убежим от целомудренных, От возлюбленных огня! Шумный праздник чадородия, Торопясь, покинем мы: Наши песни — крик бесплодия, Потонувший в дебрях тьмы! Сумрак. Сырость. Кучи зáвяли. Волхвованье тишины… Мы бежали, мы оставили Вакханалию весны. Злым проклятьем заклейменные, Мы ушли стыдливо в глушь. Всякий скажет: «Вот влюбленные — Их блаженства не нарушь!»

1908

10. УТЕШЕНИЕ

Каждый полдень, когда в зачарованной тверди

Мой мучитель смеется, прекрасный и злой,

И почти незаметно качаются жерди

Чутких сосен, истекших пахучей смолой,

В этот парк одиноких, безжизненных мумий,—

Кем влекомый, не знаю, — один прихожу

Принимать возникающий траур раздумий,

По часам созерцать роковую межу.

…Я люблю этих хилых, измученных пьяниц,

Допивающих нектар последних минут,

Их надорванный кашель, их блеклый румянец,

Круг их мыслей и чувств — круг, в котором замкнут

Бедный мозг, изнемогший под тяжестью скорби…

Бедный мозг, отраженный в широких зрачках,

Ты кричишь — обессиленный — Urbi et Orbi *

Про победную смерть, про мучительный страх!..

…Словно призрак, скользить средь печального царства,

Подходить к обреченным, притворно скорбя,

Видеть близкую смерть — я не знаю лекарства,

Я не знаю бальзама нужней для себя.

Отделенный от мертвых одной лишь ступенью,

Упиваюсь болезненным сном наяву…

Убежав от живых, предаюсь утешенью:

Пусть где жизнь, я — мертвец, но где смерть — я живу!

* Городу и Миру (лат.). — Ред.

1908

11. ФУГА

Смолкнет длительная фуга Изнурительного дня. Из мучительного круга Вечер выведет меня, И, врачуя вновь от тягот, Смертных тягот злого дня, Поцелуи ночи лягут, Нежно лягут на меня. Спрятав голову, как страус, Позабыв о стрелах дня, Я уйду в полночный хаос, Вновь расцветший для меня. А под утро за измену Дам ответ владыке дня И с проклятием надену Плащ, измучивший меня.